Павлик Пшеницын вошел в школу. Это было длинное трехэтажное здание напротив районной администрации. Сколько же лет он здесь не был? Со дня выпускного – ни разу. Он сразу учуял знакомый запах – смесь запахов краски, чистящих средств, пота, бумаги и чего-то еще. Как и не было этих пяти лет: Павлик снова почувствовал себя школьником, который опоздал на урок.

Внизу, в холле, висело расписание. Напротив стояла скамейка, на ней сидел дежурный. Его обязанностью было подавать звонки, нажимая на кнопку на стене. Дежурил бледный подросток. Не поднимая головы, он читал книгу Германа Гессе «Под колесами».

Пшеницын подошел к расписанию, несколько секунд тупо смотрел на него, потом поднялся по лестнице на второй этаж. В школе было две лестницы. Одна – рядом с входом, вторая – в другом конце здания. Существовало нелепое правило: по лестнице рядом с дверью можно только спускаться, а по дальней лестнице – только подниматься. За соблюдением этого правила на переменах следили дежурные с повязками – они стояли на каждой лестничной площадке.

Пшеницына и его одноклассников это правило дико бесило. Они то и дело шли на прорыв и старались спуститься по лестнице для подъема или подняться по той, что для спуска. Особенно это им нравилось, когда дежурили девочки из старших классов. В момент прорыва всегда можно было дать волю рукам, причем девчонкам это, кажется, тоже нравилось.

Поднявшись на второй этаж, Павлик постучался и вошел в учительскую. Когда-то этот кабинет вызывал у него священный трепет. Теперь он видел, что это просто небольшая комната с двумя столами, шкафом для методических пособий и телевизором в углу. За столом сидела молодая женщина.

– Здравствуйте, – сказал Пшеницын. – Сержант Пшеницын. Подскажите, пожалуйста, в каком классе учится Анна Трубникова.

– В десятом «А», – ответила женщина, – а что случилось? Она что-то натворила?

– Нет, мне просто нужно с ней поговорить. Какой у них сейчас урок?

– Расписание у вас за спиной.

– Точно. Спасибо.

В школе всегда было два расписания. Одно для учеников – на первом этаже, второе для учителей – в учительской.

Пшеницын подошел к расписанию и быстро нашел нужную строчку. Расписание было, как и в его времена, заполнено вручную, синей шариковой ручкой.

– География. Четырнадцатый кабинет, – сказал он. – Спасибо. – И повернулся к женщине: – А вы, простите, кто?

– Меня зовут Ольга Николаевна, я преподаю литературу.

– Я вас раньше здесь не видел.

– Я приехала два года назад. Вместе с мужем.

– А откуда вы, если не секрет?

– Из Волоковца.

Лицо Ольги Николаевны залилось румянцем. Ее явно смущал прилипчивый милиционер.

– И как вам у нас, нравится?

Ольга Николаевна задумалась.

– Здесь тихо.

– Да, – согласился Пшеницын, – здесь тихо.

Тут у него возникла еще одна идея.

– Мне нужно будет где-то поговорить с этой девочкой, Аней…

– Трубниковой, – подсказала Ольга Николаевна.

– Да, Трубниковой. Есть сейчас свободные кабинеты?

Ольга Николаевна встала и подошла к стойке, на которой висели ключи.

– Спортзал свободен. Сейчас сдвоенное занятие на стадионе.

– И долго он будет свободен?

– До часу.

Пшеницын взял ключи, поблагодарил и вышел.

Проходя по коридору второго этажа, Пшеницын зашел в туалет. За эти пять лет здесь ничего не изменилось. Те же надписи на стенах и черные круги от сгоревших спичек на потолке. Дурацкая забава – послюнявить конец спички, собрать на него штукатурку со стены, поджечь и бросить в потолок. Спичка прилипает к потолку, прогорает до конца, и на потолке остается черный кружок копоти.

Пшеницын сделал свои дела, ополоснул руки в раковине и огляделся в поисках полотенца. Разумеется, никакого полотенца здесь не было и в помине. Железный ящик, где по идее должны были лежать салфетки, пустовал, а сушилка была сломана, кажется, еще до того, как Пшеницын пришел сюда учиться. Сейчас он просто помахал в воздухе руками, стряхивая воду на пол. Уже у двери увидел на раковине нацарапанную циркулем надпись «Пшеницын – чмо». Настроение заметно испортилось. Он помнил эту надпись, но не знал, что она до сих пор здесь.

Пшеницын постучал в дверь кабинета. Приоткрыл. У доски стоял высокий худощавый мужчина в очках, внешне чем-то похожий на телеведущего Леонида Парфенова. Это был Николай Кораблев. Он что-то рассказывал о природе Северной Америки.

Пшеницын тихонько кашлянул. Кораблев повернулся и сделал вопросительное лицо. Пшеницын поманил его рукой. Кораблев поморщился, но подошел.

– Что случилось? У нас урок, – сказал он.

– Мне нужно поговорить с Аней Трубниковой. Она в классе?

– А это не может подождать до конца урока?

– Не может.

Кораблев повернулся к классу.

– Аня Трубникова, с тобой хотят поговорить.

Девочка, сидевшая на первой парте в правом крайнем ряду, встала, сложила учебники в портфель и вышла. Взгляды всех одноклассников были устремлены на нее.

– Пойдем в спортзал, – сказал ей Пшеницын. – Я взял в учительской ключи.

Пшеницын и Аня молча прошли через всю школу и спустились в спортзал.

Когда-то спортзал казался Пшеницыну огромным. Сейчас он видел, что это не очень большое помещение с тремя окнами, забранными сеткой, – чтобы не разбить мячом. Вдоль стены стояли скамейки для зрителей. В углу были свалены маты.

Аня бросила портфель на маты, повернулась к Пшеницыну, положила руки ему на плечи и улыбнулась.

– Это ты здорово придумал, – сказала она, – ненавижу географию. Что толку изучать страны, в которых никогда не сможешь побывать.

– Я пришел по делу.

– Конечно, по делу, – согласилась Аня, – знаю я твои дела. Иди сюда.

Аня потянула Пшеницына на себя – в сторону матов.

– Ты что делаешь? – рассердился Пшеницын. – Мы вообще-то в школе.

– Какая разница? Дверь же заперта. Чего ты боишься?

– Если нас здесь застукают, мне крышка.

– Раньше ты так не боялся.

– Сейчас другая ситуация.

– Какая еще другая? Давай же! Я так хочу заняться этим в школе! Это так возбуждает.

Аня провела рукой по ширинке Пшеницына.

– Я же вижу, ты тоже хочешь.

– Подожди. Нам надо поговорить.

– Ненавижу разговоры!

– Да стой же ты!

Пшеницын оттолкнул Аню от себя. Она обиженно смотрела на него.

– Ты чего толкаешься?

– Сядь, – сказал он.

Аня не двинулась с места.

– Сядь, я сказал.

Пшеницын подошел к Ане, взял ее за руку и усадил на скамейку. Сам встал прямо перед ней.

– Меня интересует твоя подруга Нина Шарова.

– Ах, вот оно что, – разочарованно протянула Аня. – Она мне не подруга.

– Ее тетка говорит, что вы общались.

– Нет, мы не общались.

– В смысле?

– Чего тебе не понятно? Мы не подруги.

– Тетка сказала, что вы все время вместе зависали.

– Не было такого.

– Ничего не понимаю.

– Не было такого, я же говорю. Мы не зависали. Ни разу от слова «никогда».

– Тетка врет, получается?

– А что случилось?

– Шарова исчезла.

– Сбежала, что ли?

– Не знаю. Может, сбежала. Или чего похуже.

– В смысле похуже?

– Например, ее похитили.

– Кто?

– Трасса рядом. Мало ли уродов ездит. Засунули в машину, изнасиловали, а потом задушили и выбросили где-нибудь в лесу.

– Что ты такое говоришь?

– Аня, не забывай, в каком мире мы живем. Это не добрый мир. Это очень злой мир.

– Ладно. А от меня-то чего надо?

– Во-первых, держи язык за зубами.

– По поводу?

– По поводу нас.

– Что я, больная, что ли? Естественно, я держу.

– Ни одна живая душа не должна узнать, что мы встречались. Сейчас к школе будет все внимание. Нужно быть очень осторожными.

– Ага, а то, что ты приперся посреди урока, – это очень осторожно.

– Я торопился тебя предупредить. Поэтому приходится рисковать. К тому же на самые очевидные вещи обычно обращают меньше внимания.