Пусть бред Нтой краткой и радостной встречи Мечтателем нищим взлелеян безумно Я к ним обращаюсь с приветственной речью, Я им поверяю заветные думы...

Весной.

Сегодня в тающем сверканьи И синей свежести теней Я слышу легкое дыханье Далекой юности моей.

Как будто их и не бывало, Лет, промелькнувших в пустоте, Как будто сердце не устало Вверяться страсти и мечте,

И с зовом дали и отваги, Закинув облачный берет, Шлет ветер - ласковый бродяга Свой легкомысленный привет.

1936 г.

Завет.

Будь молчалив. Скрывай свои желанья Бездумною улыбкой паяца. Ни в час тоски, ни в миг очарованья Ты маски не снимай с лица.

Будь равнодушен. Жалости иль гневу Души своей осилить не давай. Слагай созвучья строк, но тайного напева Ни другу, ни врагу не открывай.

Как золото скупец, ревниво и тревожно Скрывай богатство дум, и грусти, и надежд. Будь пошляком среди толпы ничтожной, Невеждою - среди невежд.

Они простят и встретят снисхожденьем И лжи, и клеветы им всем знакомый яд, Позор предательства и низость преступленья,Но превосходства не простят.

1937 г.

Арабская легенда.

Давно - до Адама то было, святые преданья не лгут. Два ангела были у Бога, их звали Харут и Марут. Их плоть была - тонкое пламя, их души - как чистый алмаз, И Бога великое Имя хвалил неумолчно их глас.

Но создал Адама Всемудрый, за веком исполнился век, И слуги небес возроптали, что Богом любим человек. "В крови и разврате" - сказали - "погряз человеческий род; "Зачем их щадит Вседержатель и с лика земли не сотрет?"

И так повелел Милосердный - а нам то поведал пророк: Он дал им обличье людское и в плоть их земную облек. И слово промолвив:"Да будет их путь до конца завершен! Послал он их в город великий, столицу столиц - Вавилон.

И вот, в Нтом городе шумном, они на вечерней заре Увидели темные очи и лик лучезарный ЗухрН. Уста ее - пламень палящий и косы, как ночи любви, И вспыхнуло алое пламя у ангелов Божьих в крови.

И вспыхнуло жгучее пламя, и мысль в них осталась одна, И день их бил зноем палящим, и ночь не давала им сна. И раз им ЗухрН прошептала - в ночной прошептала тиши: "Кто любит, покорен любимой, и тот не жалеет души.

"Кто любит - единым законом навек ему станет любовь; "Идите и, грех совершая, пролейте горячую кровь". И встали они, и убили, и руки омыли в крови, И много грехов совершили, покорны веленью любви.

И вновь им ЗухрН прошептала - двоим прошептала одно: "Вам Высшее Имя открыто, и тайное знанье дано. "Откройте мне Высшее Имя, в нем страшная сила и власть, "И я вам подругою буду, и страстью отвечу на страсть".

Любовь их вином опьяняла, и были безумьем их дни, И предали Высшее Имя земному созданью они. И предали тайное Имя, и им засмеялась ЗухрН, И в небо туманом поднялась, растаяв на бледной заре,

Чтоб властью отныне ей данной, тревожить греховные сны, Колдуя и тенью качаясь на роге покорной луны. И ангелы пали на землю и в небо воззвали:"Творец!" И вздохи их были, как пламень спаленных тоскою сердец.

-"Не там, Милосердный, где время исчезло пред ликом Творца, "Но здесь нам пошли искупленье, в пределах земного конца". На холмах пустынных, о брат мой, где город великий стоял, Там есть позабытый колодец, но дна в нем никто не видал.

Там сорок веков в заточеньи томятся Харут и Марут, И мира конца ожидают, и воду отчаянья пьют. Но если есть в мире безумец, который мечтою пленен, И если душою и раем согласен пожертвовать он,

И если, как алое пламя, земные томят его сны, То пусть он найдет тот колодец в лучах предрассветной луны. И пусть он промолвит заклятье, склоняясь в бездонную тьму, И страшного Имени тайну, быть может, прошепчут ему. 1939 г.

Самой себе.

Двадцать лет назад неопытной рукою Я слагала строки про березы цвет. В Нтот день, шумевший свежею листвою, Отсчитали весны мне шестнадцать лет.

В строках рифмовались с грезами березы, Грезы были юны, как весной трава, Голубые в поле расцветали розы, Голубые плыли в море острова.

Двадцать долгих лет с тех пор ложились пылью На берез весенних золотистый цвет. Двадцать долгих зим мечте вязали крылья, Заносили вьюгой детской сказки след.

Не проехал он, с неомраченным взором, На коне и в шлеме белый Парсифаль. Между синих гор в серебрянном просторе Предо мной призывно не раскрылась даль,

И венец лавровый славою крылатой Не был мне протянут в медном звоне труб Только жизнь тянулась полосою сжатой, Только век гремел, безжалостен и груб.

Но сегодня снова, медленно качая Золотые серьги в синей вышине, Белые березы, в день прозрачный мая, Как когда-то прежде, улыбнулись мне.

Словно под весенним ветром облетает Незаметной тенью пыль прожитых лет, Словно, как и прежде, сердце опьяняет Голубая роза - и березы цвет.

И шепнул мне ветер, тихо, по секрету, Чуть коснувшись вздохом моего лица: "Два великих дара посланы поНту: "Греза - без свершенья, юность - без конца".

10/05.1940 г.

x x x

Ни дома, ни отечества, ни друга. В чужих снегах мой затерялся путь. Одна метель - безумная подруга Зовет, смеясь, прилечь и отдохнуть.

Промчатся тучи. Ветер пронесется. Потушит снегом человечий вздох. И там, над звездами высоко, улыбнется Безжалостный и непонятный Бог.

1942 г.

x x x

Пронизан солнцем, ветром и лазурью, Осенний воздух, как прощанье, чист. В прохладном золоте лежит земля, и бурей Не сорван с дерева еще последний лист.

О, погоди, вечернее мгновенье! Твой свет недолгий жадно я ловлю. Еще земное длится сновиденье, Я что-то в мире все еще люблю.

И хоть порой, как зов иного края, Мне смутно снится луч других планет Земля моя, жестокая, родная! И там, вдали, твой не угаснет свет.

Пусть прошлое светлее улыбнется В ненастные, осенние года: И нежностью сильнее сердце бьется К любимым, отошедшим навсегда.

Да, сердце бьется чаще и больнее, Короткий свой отсчитывая срок, День догорел, и тени все длиннее, Все дальше протянулись на восток.

О, погоди! Сияй, еще чудесней, Вечерний луч, над позднею тропой. Последняя еще не спета песня, Последний путь еще не пройден мой. 1942 г.

Тост на Новый Год.

(Моим товарищам)

Итак, друзья, мы с вами провожаем Недоброй памяти прошедший черный год. Пусть он для нас и для родного края В далекое минувшее уйдет.