Разумеется, о ее чувствах не знал никто, включая Джорджа. Она не собиралась никому о них рассказывать. Мать учила ее, чего нет ничего более отталкивающего, чем богачка, жалующаяся на жизнь. Мими знала, что ей повезло в жизни: ведь она была благополучнее почти всех на свете! Она пыталась напоминать себе об этом каждый день, пыталась излучать радость, но это редко уливалось.

А потом она встретила Зизи. Мими знала, что им увлеклась Джейни, что он тоже проявляет к ней интерес, но быстро положила этому конец. Впрочем, Гарольд Уэйн посоветовал Зизи не связываться с Джейни. У той была дурная репутация, ходили даже слухи, что она шлюха, что берет с мужчин деньги, но Мими не спешила в это верить. Изъян Джейни заключался в том, что в ней было недостаточно пыла, чтобы завоевать такого мужчину, как Зизи, — сына немецкого графа, о чем, впрочем, ни Джейни, ни кому-либо еще не было известно. Его семья переехала в Аргентину до рождения Зизи, который, будучи вторым сыном, лишенным надежды унаследовать деньги и титул, занялся поло.

Мими с радостью вышла бы за Зизи, не будь она женой Джорджа и окажись Зизи лет на пятнадцать старше. Это была одна из жестоких шуток жизни, смысл которых раскрывается только тогда, когда ничего уже нельзя изменить. Мими не могла уйти от Джорджа (разрыв вызвал бы скандал, о котором она боялась даже думать), но пока не могла отказаться от Зизи. Ведь он был скорее всего последним в ее жизни молодым красавчиком, с которым ей суждено заниматься любовью…

Перед Шестьдесят шестой улицей движение замедлилось, и велорикша воспользовался этим, чтобы обернуться и с улыбкой представиться пассажирке:

— Меня зовут Джейсон.

— Мими. — Она протянула ему руку, желая соблюсти приличия и скрасить впечатление от официального тона. — Вы живете здесь, Джейсон?

— С другом в Бруклине.

Она тут же представила себе облезлый дом. В Бруклине ей случалось бывать только по пути в аэропорт, если водитель пытался выиграть время и избежать пробок.

— Понимаю, — сказала она.

— Но это только летом. Сам я из Айовы. Этим я занимаюсь летом, чтобы заработать на учебу.

— Хорошее занятие!

Мими улыбнулась. Слева высился дом, в котором она выросла. Ее семья занимала в нем целый этаж — десять тысяч квадратных футов; вместе с ними жили две горничные-ирландки. Подняв голову, Мими увидела окно своей прежней комнаты и невольно вспомнила детство. Зоопарк Центрального парка находился как раз напротив, и маленькой она слышала по ночам львиное рычание… Впервые за долгие годы Мими вспомнила свои детские фантазии: когда отец не возвращался домой, она воображала, что он ночует со львами.

Львов в парке не было уже давно — за них вступились борцы за права животных. Зато размножились соколы-сапсаны, питавшиеся голубями, белками и крысами, а порой лакомившиеся и собачками: два дня назад у старушки, завернувшей с утра пораньше в парк с Восточной Шестьдесят третьей улицы, они похитили любимую чихуахуа. Это происшествие попало на вторую страницу «Нью-Йорк тайме»: подозревали, что пара соколов гнездится под декоративным скульптурным карнизом отеля «Лоуэлл».

Двумя этажами ниже, в большом гостиничном номере с холлом, гостиной, двумя спальнями, тремя ванными комнатами и используемым по назначению камином готовилась к выходу в город свежеиспеченная супружеская пара. Селден Роуз унизывал манжеты белоснежной до хруста накрахмаленной рубашки золотыми запонками, а его жена тщательно подкрашивала глаза.

Селден находился во второй спальне и напевал себе под нос. Пока все складывалось замечательно, и он хвалил себя за предусмотрительность: едва приехав в Нью-Йорк, он снял этот номер, и теперь они с Джейни могли, проживая с комфортом в отеле, спокойно подыскивать постоянное жилье. Пока они находились в Тоскане, горничные перенесли его одежду в шкафы второй спальни, а секретарша позаботилась, чтобы вещи Джейни оказались в первой. Селден с удовольствием вспоминал их свадебное путешествие: они посетили не меньше десяти церквей и много маленьких музеев, а главное, отлично ладили, если не считать происшествия на площади в обнесенном старинными стенами маленьком городке. Они пили из крохотных чашечек темный итальянский кофе, сфотографировав друг друга перед большой каменной аркой, за которой открывалась пестрая картина — раскинувшиеся до самого горизонта маленькие квадратики ферм.

— Такие виды помогают понять, каким католики представляли себе рай, — сказал Селден.

Джейни коротко кивнула. Он счел причиной ее равнодушия жару.

— Хочешь лимонаду? Или, может, мороженого?

Снова не удостоившись ответа, если не считать взгляда ее огромных синих, как сапфиры, глаз, он достал карту Тосканы и развернул на круглом металлическом столике.

— Думаю, сегодня мы снова поужинаем на вилле, — сказал он. — Зачем куда-то идти, когда у нас есть свой повар? Утром можно будет поехать в Монтекатини. Там в музее прекрасные картины шестнадцатого века. Их уже много лет пытается приобрести музей «Метрополитен», но итальянцы отказываются с ними расстаться, как не расстались бы со своими пейзажами…

Селден думал, что Джейни, как всегда, оценит его юмор, но вместо этого она лишь как-то странно на него посмотрела и швырнула кофейную чашечку на булыжники, где она почему-то не paзбилась.

— Как ты не понимаешь? — крикнула она. — Плевать и хотела на твои картины шестнадцатого века!

Несколько секунд они потрясенно смотрели друг на друга, пораженные этой вспышкой.

— Я думал…

— Ты никогда не думаешь, Селден! Ты просто делаешь то, что сам хочешь, и ждешь, что мне это понравится. — И она разрыдалась.

На площади было полно пожилых людей: женщины в черном, в платках, мужчины-шахматисты, и все на них уставились, любопытствуя, что будет дальше. Селден услышал несколько фраз по-итальянски, поймал осуждающие взгляды: невольные зрители сочли, что «мужчина мучает красавицу американку».

Он бросил на зеленый столик пять тысяч лир и схватил Джейни за руку.

— Идем!

— Не пойду! Мне жарко, я устала… Почему не поехать в Портофино, на Капри, где могут оказаться знакомые? Тошнит меня от всех этих старых итальяшек, от их музеев и древних церквей… Ты что, сам не видишь, какая тут грязь?

— Поторопись! — сказал он. — Иначе угодишь в полицию. Джейни позволила ему усадить ее в машину. Когда они стали медленно спускаться по извилистой дороге, она перестала плакать.

— В чем дело? — спросил он. — Месячные?

— При чем тут месячные! — крикнула она. — Просто мне тошно мотаться. Тошно жрать макароны. И до смерти тошнит от картин.

— Но мы ведь это обсуждали… — беспомощно промямлил он. — Ты сказала, что любишь Караваджо.

— Караваджо мы не видели.

— Значит, увидим. Давай поедем в Рим…

Джейни опять заплакала — на этот раз тихо, но с обильно катящимися по щекам слезами. Селден свернул на обочину и затормозил. Она была его драгоценностью, и он не мог видеть ее такой расстроенной. Он обнял ее, заставил положить голову ему на плечо.

— Что с тобой, детка? Пожалуйста, не плачь. Чего тебе хочется?

— На Капри. Или по крайней мере в Милан. Я хочу походить по магазинам. Там все так дешево…

— Ехать на Капри уже поздно, а в Милан мы отправимся завтра, обещаю, — сказал он. Жаль было, конечно, покидать виллу на три дня раньше намеченного срока, заплатив 20 тысяч долларов за неделю. Но ему хватило ума догадаться, что сейчас не время думать о деньгах. — В Милан так в Милан. Снимем номер-люкс в отеле «Времена года».

Когда, благополучно въехав в номер для новобрачных стоимостью 1500 долларов за ночь, Джейни стала разбирать бесчисленные пакеты с оплаченными Селденом покупками (для них делали скидку — слава Богу, Джейни узнавали все продавцы), он сказал, что если она чем-то недовольна, пусть обязательно ему говорит — он все поймет…

Теперь, в Нью-Йорке, готовясь к первому рабочему дню в качестве женатого человека, Роуз думал о том, что без такой притирки не обойтись в начале брака, тем более такого, как их. Учитывая, что они с Джейни знакомы всего три месяца с небольшим, все идет на удивление хорошо, думал он, повязывая перед зеркалом галстук. Чего стоит фантастический оргазм, который она ему подарила этим утром! Вспомнив об этом, он почувствовал, что уже по ней соскучился, хотя она была рядом, в соседней комнате.