— Не знаю, почему это Билла так разобрало. С каждым годом он все язвительнее и язвительнее. Может, у него финансовые проблемы?
Джейни понятия не имела, что происходит с Биллом: она была знакома с ним только два года, и все это время он был таким, как сейчас. Но говорить это Мими было ни к чему, поэтому она ответила:
— По-моему, Билл просто женоненавистник.
Мими остановилась и удивленно посмотрела на нее:
— Знаете, по-моему, вы совершенно правы!
И в этом, наверное, большая вина его жены, — добавила Джейни, со значением глядя на Мими. Та улыбнулась и заговорщически взяла Джейни под руку.
— Так и есть, — прошептала она. — Бедная Элен! Раньше она была такой милой…
И они вместе появились на пороге столовой. Неприятное впечатление от разговора с Комстоком и Биллом стало ослабевать. Этим вечером самым главным для Джейни человеком была Мими Килрой, а та обращалась с ней как с одной из своих лучших подруг. Ее радость стала еще сильнее, когда Мими указала на место в центре зала и произнесла:
— Мы пришли, Джейни. Надеюсь, вы не будете возражать? Я посадила вас за свой стол.
Через три дня, в час пополудни, Патти Уилкокс опустилась на скамеечку перед салоном Ральфа Лорена в Истгемптоне. Она пришла на встречу с Джейни, своей сестрой, и сейчас удивлялась, зачем, зная, что та все равно опоздает, выскочила из дому вовремя, чтобы быть на месте ровно в час дня. На пунктуальность Джейни рассчитывать не приходилось. Но в присутствии Джейни Патти случалось поеживаться. Их отношения были типичными для старшей и младшей сестер: бывало, Патти ее даже побаивалась.
Джейни позвонила ей в одиннадцать утра и своим обычным жизнерадостным голосом, намекавшим, что в ее жизни все просто замечательно, предложила пробежаться днем по магазинам.
— Не знаю… — ответила ей Патти в сомнении. — Не уверена, что это уместно.
Смех Джейни свидетельствовал, что сестра говорит глупости.
— Тебе не обязательно делать покупки.
— Дело не в этом. Просто я не уверена, что сейчас меня должны видеть в магазинах.
Разве тебя преследуют фотографы, Патти? Тебя никто не узнает.
«Меня-то нет, — подумала Патти, — зато тебя узнают…» Она не имела доказательств, но подозревала, что Джейни могла позвонить репортеру какой-нибудь скандальной рубрики и сообщить, что жена Диггера, надутого Питером Кенноном на миллион зеленых, отправилась в салон Ральфа Лорена, Как всегда, когда Патти посещали такие мысли о сестре, она почувствовала себя виноватой и потому согласилась встретиться с Джейни в час дня. Теперь, голодная и взволнованная, она озиралась, готовая утолить голод мороженым.
Впрочем, этого она тоже не могла себе позволить: если Джейни застанет ее с мороженым, то наградит своим невыносимым укоризненным взглядом. Сегодня, когда Патти и так не знала, куда деваться от неприятностей, ей было совершенно ни к чему напоминание о собственных недостатках. Лучше остаться голодной, чем позволить Джейни говорить, что ей нелишне сбросить фунтов пять — десять.
На это Диггер ни за что не согласится. Глядя на кинотеатр, где шел фильм Комстока Диббла «Мешок костей», она думала о том, что Диггер всегда советовал ей давать сестре отпор. Но сейчас ей не слишком хотелось прислушиваться к его словам, а кроме того, Диггер не разбирался в Джейни так хорошо, как она. Он был единственным человеком из всех, кого она знала, кто каким-то загадочным образом не поддавался чарам Джейни. Патти была вынуждена признать, что это было одной из причин, по которым он ей приглянулся; с другой стороны, Диггер не мог толком понять отношение жены к сестре. Правда заключалась в том, что, порой побаиваясь Джейни, Патти боялась и за нее.
Джейни была присуща привлекательность опасного свойства, потому что она непременно причиняла вред всякому, кто с ней связывался. Сама Джейни пребывала по сему поводу в блаженном неведении. Иногда Патти даже хотелось, чтобы с сестрой стряслась какая-нибудь беда, которая преподнесла бы ей урок, хотя что это был бы за урок, она не могла сказать. Вслед за этим желанием Патти неизменно охватывало чувство вины: все-таки Джейни была ей родной сестрой, а желать родным людям неприятностей грешно.
Правда, Джейни еще ребенком нельзя было назвать нормальной. Об этом Патти думала, устремив взгляд вдаль. Ее всегда отличало безразличие. Каждое лето, пока другие дети плавали и играли в теннис, толстая неспортивная Джейни, стеснявшаяся показываться в купальнике (как иронично это звучало теперь!), просиживала за столиком в кустах, довольствуясь картами. Другие дети пытались с ней подружиться, но она всех отшивала обидными замечаниями.
Неудивительно поэтому, что вся семья вздохнула с облегчением, когда в шестнадцать лет Джейни приняли в агентство моделей Форда. То лето, когда Джейни впервые уехала, на целых три месяца, Патти запомнила как самое лучшее в жизни: она выиграла чемпионат штата по плаванию среди девочек, младше двенадцати лет, а семья в кои-то веки смогла отдохнуть от ссор. Следующим летом Джейни уехала, казалось, насовсем. Но все у нее пошло кувырком, хотя никто в семье, включая ее саму, никогда не говорил об этом и не объяснял причин. Патти знала одно: ей не забыть конец того, второго лета, когда восемнадцатилетняя Джейни вернулась с юга Франции такой изменившейся, словно побывала на другой планете и сама стала инопланетянкой. У нее были чемоданы фирмы «Луи Вюиттон» и модная одежда из Франции и Италии, сумочки от Шанель и туфли от Маноло Бланика. Она хвасталась всем этим добром перед Патти и рассказывала, как дорого оно стоит. Патти запомнила: одна сумочка потянула на целых две тысячи; она даже испугалась, когда Джейни сказала ей своим новым голосом, с привезенным из Европы фальшивым акцентом, что не стоит жить, если не умеешь взять от жизни максимум.
Патти со вздохом опустилась на скамейку. В этот июньский, понедельник на главной торговой улице Истгемптона было не очень многолюдно, но Патти становилось все больше не по себе. Мимо проехал «мерседес», потом «ренджровер», потом «лексус». Можно было подумать, что в Хэмптоне вообще нет машин дешевле 100 тысяч долларов. Она напомнила себе, что и у нее дорогой «мерседес», но это не прогнало неверия, которое вообще никогда ее не покидало. Ей казалось, купленный Диггером «мерседес» ей не принадлежит.
Может, дело в том, что все вокруг слишком изысканно? Все эти ухоженные старинные домики, белоснежные фасады, дорогие магазины… Вся улица, весь городок кричали о богатстве. В витрине агентства недвижимости у нее за спиной красовались сделанные с воздуха фотографии размером с уличную афишу имений стоимостью 10 миллионов долларов, а магазинчик нижнего белья не стыдился просить 150 долларов за одни трусики. Находясь в Хэмптоне, она чувствовала себя, как в Нью-Йорке, и каждую минуту ждала неприятной встречи.
Именно это в конце концов и произошло. Мысли Патти прервал чей-то визгливый голос, кричавший в мобильный телефон:
— Я же тебе говорила его не впускать! Клиент страшно зол!
В следующее мгновение из-за дерева вывалилась малорослая Родити Дердрам.
Родити была одна из тех девушек, добившихся успеха в сфере «связей с общественностью», чьи фотографии стали появляться на обложке журнала «Нью-Йорк». Она была ровесницей Патти — двадцать восемь лет — и благодаря мамочкиным деньгам возглавляла собственную пиар-компанию «Дитци продакшнз». Родити ждала французская тюрьма за несчастный случай на яхте у южного побережья Франции, тогда несколько ее друзей лишились конечностей, потому что перебрали «экстази» на устроенной Родити вечеринке; но пока с ней не происходило никаких неприятностей и она слыла королевой нью-йоркских вечеринок, способной организовывать их оригинальнее других и привлекать самых завидных участников. Ее последний прием был верхом экстравагантности: в нем участвовали собачки в моднейших собачьих нарядах и несколько ослепительных кинозвезд. Патти знала: если Родити ее заметит, пиши пропало. Но было поздно. Она услышала, как та говорит в телефон:
