Как и всегда в таких случаях, милиция предупреждала об опасности, как и всегда, люди делились и серьезной информацией, и самыми невероятными слухами о пропавших детях и их судьбе. Кто-то принимал меры, кто-то играл в недобрую старую игру «подумайте, какой ужас!», кто-то ужасался в меру своего удовольствия. Находились даже любители вызывать астральные силы, чтобы узнать, чья же это все работа. Вот только газетных публикаций не было никаких, потому что времена были не те. Не полагалось советским людям в Стране Советов знать, что детишки могут пропадать не только в Занзибаре и в Бразилии.

Месяца два довольно большой участок города был поражен ужасом, а потом дети перестали пропадать и все как-то постепенно затихло, все разговоры, пересуды. Словно кто-то специально постарался утихомирить стихию. Но слух, конечно же, прошел, и его подтвердили люди опытные, надежные: например, следователь, живший в соседнем подъезде. Оказывается, детей похищали и ели так называемые бичи, говоря попросту, бродяги. На Покровском кладбище трое этих полулюдей выкопали нору, жили в ней и какое-то время охотились на кошек и собак. Но животные эти верткие, умные, и вскоре поймать их стало далеко не так просто. А внизу, под Покровской горой, как раз построили несколько большущих девятиэтажных домов, стоял пик рождаемости времен «позднего Брежнева», и множество молодых мам гуляли с детишками во дворах этих домов. Остальное понятно — бичи попробовали новую добычу, убедились, что достается она легко, да к тому же не царапается и не кусается. Как по части вкусовых ощущений — не знаю, потому что не имел возможности спросить: сразу же по обнаружении их властями бичи моментально исчезли.

Об этом исчезновении тоже ходило множество пересудов: вот, мол, боятся власти сказать правду, устроить показательный процесс! Кто-то был за показательный процесс, кто-то против, споры шли ожесточенные. А разрешить один такой «лавочный» спор довелось еще одному соседу, из КГБ.

— Таких людей никогда не будут открыто судить… Такие люди очень нужны государству… — тихо произнес сосед и даже сладострастно прикрыл глазки, проявляя высшее блаженство — быть допущенным к высшим тайнам Советского государства.

Народ тогда сразу примолк и начал тихо расходиться. Только автор сего позволил себе выразительно пожать плечами, и гэбульник мазнул меня по лицу взглядом гадюки. То ли проявлял свое отношение к людям, не способным понять такого рода нужды государства, то ли профессионально запоминал.

А у меня, признаться, до сих пор остается все тот же вопрос: что же это за государство, которому нужны такие люди?!

Плес — один из самых удивительных и самых приятных городков, какие я когда-либо видел. Представьте себе высокий, порядка 30 метров, обрыв к Волге, и этот обрыв рассечен глубокими и широкими балками. В балках и на высоком обрыве лежит городок Плес, левитановские места.

Городок это совершенно удивительный. Возник он в XV веке как передовая крепость Московии на Волге, на пограничье. Дальше за Плесом шли только глухие леса, населенные финно-угорскими племенами. Постепенно Московия осваивала эти земли, к концу XVI века это была уже Русь. Традиционно считалось, что из более старых земель Руси приходили сюда славяне и поглотили местное население… Спор до сих пор шел только о соотношении — сколько финнов, сколько славян, какая кровь преобладала в каком веке.

Но вот у одного из местных археологов, Николая Травкина, вообще нет уверенности, что русское население откуда-то приходило. Ну не вижу я, говорит Травкин, никаких археологических признаков смены населения… Жили тут финские племена, с какого-то времени заимствуют культуру Руси… С XV века появляются и русские, но их немного… А основное население не менялось, нет!

Финские ученые очень полюбили Н.Травкина, и он всегда желанный гость на всех финно-угорских конгрессах и конференциях.

А московские археологи кричат, что Травкин «офинел» и что все это враки. Что на самом деле население, конечно же, менялось… Только вот конкретных данных у столичных археологов нет, а у Травкина они есть, и эти данные, материалы раскопок поселений и могильников, свидетельствуют — прав Травкин, а не столичные археологи!

Плес городок маленький, его население уже века три не уменьшается и не растет — те же 3 тысячи человек. Наверное, город просто достиг своего предела: большему числу обывателей здесь и не прокормиться.

Городок жил огородами, садами, извозом и мало связан с остальной страной. Отсюда мало что вывозят, и привозного сырья и продовольствия городу тоже не надо. Сохранилась легенда, что в Плесе в 1918 году дольше всего сохранялась законная власть. Уже осенью 1918 года пришел к Плесу некий революционный корабль, и балтийская матросня стала кричать обывателям: мол, где тут заседает Совет, где можно получить пайки?!

— Никакого Совета у нас нет, — пожимали плечами жители Плеса. — Вон на горе наша дума заседает…

— Ах, дума?!

Революционные матросы совершили в городе много революционных актов: убили нескольких членов городской думы, изнасиловали их жен, разграбили магазины и лавки, должно быть, по ошибке сожгли дом старого большевика Смирнова. С чего и начались в Плесе исторические времена.

Городок и сегодня остался примерно таким же, каким был во времена Левитана: таким же уютным и тихим, даже без городского транспорта, он тут попросту не нужен. Плес — эти ярко-желтые и желто-белые обрывы над синей и серо-синей Волгой, это козы, пасущиеся на зелени этих склонов, и это удивительной вкусноты копченая рыба. Плес — это древние памятники, облик старинного городка, архитектурно-краеведческий музей, где важную часть экспозиций занимают картины и наброски Левитана, и это спокойные, вежливые люди, не привыкшие куда-либо спешить.

Нет, это вовсе не провинциалы.

— Дочка у меня в Америку не хочет, там ей учиться неинтересно. Дураки, говорит, и грубияны, в ихних фильмах через каждые пять кадров всякие непотребства. Она у меня в Шотландии учиться собирается.

— Дагмар считает, тут вообще тюрок не было…

— А Исси думает, что… (Приводятся интерпретации находок в различных курганах.)

А кто они, Дагмар и Исси? Крупнейшие археологи Германии и Финляндии, вот кто… Здесь, в Плесе, с ними запросто, по именам.

И одновременно:

— Видите вон того мальчика на раскопе? Он с отцом каждую осень по медведю берет. Из школы уходит на неделю, потом появляется, привозит нам сала медвежьего…

В Плесе сохранился костромской окающий говорок. Когда кто-то говорит на нем, даже женщина, ощущение такое, что звуки выходят из огромной бочки, в которой дивная акустика. Совсем особый получается звук «о».

И словечки, которые надо еще правильно понять… Наша плесская знакомая, родом с Алтая, рассказывала:

— Стою в коридоре, директор несет стопку книг. Говорит: «Отдайтесь, Анна Сергеевна». Я обалдела — вроде он такой приличный, наш директор. Если бы и влюбился, вел бы себя иначе. Но вдруг что-то изменилось, кто его знает. Испугалась я, побежала к подруге: она местная. И получается, «отдайтесь» — это значит «отойдите в сторону», и только…

Вот какое разочарование ожидает в Плесе: излучина Волги, так замечательно выписанная Левитаном, существовала разве что в его воображении. Мы с женой долго бродили по откосам, все искали эту излучину, пока нам не объяснили сотрудники музея — этой излучины в природе вовсе и нет. С одной стороны — жаль, что нет, а с другой — все еще интереснее, если Левитан придумал излучину, глядя на тот спокойный, величавый плес, который и дал название городу.

В Плесе мне рассказали несколько весьма любопытных историй, и я предлагаю их вниманию читателя.