— А почему киборгом? — Но это же очевидно.

— Разве?

Похоже, вопрос поставил Ланьера в тупик.

— Потому что киборги все одинаковы, а каждый человек — уникален, — Полю казалось, что он нашел удачный ответ и торжествовал совершенно по-ученически.

— Я могу тебе возразить, что «в основе своей человек — это безликое существо и подобная вера в неповторимость каждого — всего лишь пустая иллюзия». Но я сам не согласен с этим утверждением. Допустим, у нас другая ситуация, сотня клонов. Что тогда? Ты бы пожертвовал этими одинаковым людьми?

Поль не нашел ответа.

— Разрешите подумать, сэр?

— Разрешаю. Но не сейчас. Потом, после операции. Если уцелеешь.

— А до операции что же, совсем не думать?

— Лучше не думать... — вздохнул Бурлаков.

Они прикончили две трети железных воинов, активизировали еще пять кибов и двинулись к указанной точке. Бурлаков шагал легко, пружинисто: он был туристом, бродягой, каждый отпуск проводил с рюкзаком за плечами вдали от людей, в местах совершенно диких.

«Я веду их на смерть — этих уникальных человеков и штампованных кибов — всех. И этого добровольца Поля с его неистребимым гуманизмом — тоже, — думал Бурлаков. — И я ничего не могу с этим поделать. Ни-че-го. Может быть, я плохо учил своих ребят литературе?»

Их бросили затыкать очередную дыру после очередного прорыва востюгов.

Ночь они провели в поле. Кое-где сохранилась прошлогодняя солома. Несобранное зерно давным-давно осыпалось, а вот солома уцелела. У края поля стояли несколько почерневших скирд. Маскироваться на таком участке — одно удовольствие. Даже если разведчик пролетит над самыми их головами — все равно не заметит.

Кибов отключили, чтобы не расходовать зря энергию. Опасно, конечно, — вдруг засада, а у них под рукой только куча железного хлама. Активировать не успеют. Но решили рискнуть. Иначе батареи окончательно сядут к концу маршброска.

Налопались тушенки так, что мутило. Потом заползли в ближайшую скирду. Так вышло, что Бурлаков и Поль очутились рядом.

— По-русски ты говоришь без акцента. Лучше, чем кое-кто из моих учеников, — заметил Бурлаков.

— Я свободно говорю на пяти языках.

— Тоже результат дополнительной активации мозга?

— Да, это на порядок облегчает обучение.

— Если ордеры — это спасатели, значит, ты кого-то спасал? — спросил Бурлаков.

— Да, сэр. Приходилось.

— И кого-нибудь спас?

— Да, сэр.

— Кого?

— Собаку, сэр. Она застряла в канализационной трубе. Я очень этим горжусь. Мой голографический портрет целую неделю украшал нашу доску почета. Потом другой ордер спас девочку из покорёженной машины, и мне пришлось уступить место на доске почета ему. Знаете, я нашёл ответ на ваш вопрос.

— Что... какой вопрос?

— Насчет одинаковых людей-клонов. Таких просто не может быть. Даже если они все клоны, все равно они разные. Вы заметили, что все коты разные? У меня дома три кота. Один обожает ласку, другой, едва попробуешь его погладить, тут же выпускает когти, третий прячется в гардеробной и выскакивает, когда я прохожу мимо, — имитирует нападение. Обхватит лапками мою ногу и на миг при. жмется: мол, я тебя поймал. И назад в гардеробную. А люди... разве они могут быть одинаковыми? — В голосе Поля слышалось торжество.

«Ну надо же, он еще и кошатник, — мысленно усмехнулся Бурлаков. — И у него гардеробная!»

— Ты пытаешься через уникальность обосновать право на жизнь. Может быть, ты исходишь из неверной посылки? Или все-таки каждый имеет право на жизнь независимо от его личных достоинств или недостатков? К примеру, востюги? Разве так уж важно — похожи они друг на друга или нет. Когда мы их убиваем, вас это не ужасает, рядовой? — спросил учитель литературы.

— Ужасает.

— Тогда лучше заткнитесь. И давайте спать.

Утро встретило их бурным весенним ливнем. Полчаса вода лилась стеной. Потом туча умчалась на восток. Небо сделалось ярким, синим, вымытым. Дорога превратилась в кашу. Сплошные лужи и чавкающая грязь. Тележки кибов пришлось бросить. На российских дорогах их рано или поздно приходится бросать. Чаще всего — рано. Кибы перешли в шагающий режим. Теперь они расходовали энергии в два раза больше. Пока удавалось экономить — кибы все еще топали на первом комплекте батарей.

— Противник в шестом секторе! — передал Цой полученное по закодированному каналу связи сообщение. — Приказано атаковать.

— Какова численность?

— Чья? — зачем-то спросил Цой.

— Противника! — рявкнул Бурлаков.

— Живой силы что-то около двух рот.

— Ответь: у нас не хватит сил.

Цой что-то нажал на панельке, прикрепленной к левой руке.

— Приказ «атаковать» подтвержден.

И ни атаковали.

Ровно три минуты.

Три минуты боя — вот и весь боевой опыт лейтенанта Бурлакова. Кто остался при этом в живых — лучше не вспоминать. Но он постоянно вспоминал. Потому что осталось из людей только двое. Сам лейтенант Бурлаков да еще рядовой Поль Ланьер, раненый в бок осколком. Бурлаков тащил его на себе в пятый сектор. Но между пятым сектором и шестым лежала зона вырожденного пространства. Обходить черный круг по периметру у Бурлакова не было сил. Он пошел напрямик.

«Мне это приснилось», — повторяла мысленно Алена, пока ее глайдер перебирался с одного уровня высоты на другой, отыскивая свободную зону на пути к центру города.

Она косилась на Поля: не вздумает ли завратныи гость намекнуть, что он делал ночью. Но он делал вид, что не замечает ее взглядов.

Утром было холодно (ночью ударили заморозки, иней лежал на траве), но Поль вышел из дома в одном костюме и в щегольских лакированных туфлях. Алена заметила, что брюки Виктора ему чуть-чуть длинноваты. И еще заметила (когда Поль поправлял галстук и застегивал пиджак) — под пиджаком у него кобура с пистолетом.

— Где вы взяли оружие? — не удержавшись, спросила Алена.

— Принес из-за врат.

— Невозможно. Оружие отбирают в секторе перехода.

— Для меня нет невозможного, когда речь идет о вратах. Не бойтесь, я не стану убивать вашего Гремучку, если он будет вежлив со мной.

Он положил ей руку на плечо и чмокнул в щеку. От этого (почти отеческого) жеста ее бросило в жар.

— Вы любите бахвалиться, — она попыталась его осадить.

— Зачем принижать себя, как это делают обитатели здешнего мира?

— Вы нас презираете?

— Неудачное слово. Вы слишком любите сильные выражения, которые не отражают истинных чувств. Презрение? Нет, ну что вы, my angel! Я всего лишь отчетливо вижу ваши недостатки. Мне, как чужаку, они бросаются в глаза.

Алена не стала спорить. Растерялась. С Виктором у нее такого никогда не бывало.

— А если сообщение в «Дельта-ньюз» не поможет осуществить ваши замыслы?

— Я действую сразу в нескольких направлениях.

— Так что же вы предпримете?

— Нанесу удар на другом фронте. Я пятьдесят лет воевал. Думаю, я сумею одержать победу. Если союзники меня не подведут.

— И кто ваши союзники?

— Как кто? Что за странный вопрос? Вы — в первую очередь.

Алена почувствовала, что смущается, краснеет.

— А деньги? У вас есть счет в банке? — спросила она. — Или хотя бы электронные жетоны?

— Хотите оказать мне материальную помощь? Не откажусь.

Он принял от нее жетон на сто евродоллов небрежно, как берут мелочь на проезд. Алена подумала, что деньги у него наверняка есть и ее сотня — в самом деле мелочь.

В приемную Голубева они вошли ровно в десять. Секретарша Гремучки, сильно накрашенная брюнетка лет тридцати, поднялась им навстречу.

— Господин Голубев вас пока не может принять! — сообщила секретарша. — Прошу вас подождать. Чего вы желаете? Чай? Кофе?

— Как вас зовут, милочка?

— Диана.