Глаша присела с ней рядом, обняла за шею, улыбнулась:

– Ну, допустим, никаким парашютом штаны не висят. Это, во-первых. Даниил давно уже здесь, с Толиком уехал в управление. Дела у них. Это, во-вторых. А что касается….

– Здесь! – радостно вскинулась Александра. – Значит, ничего не напутала Семеновна! А то стою я на утренней службе, про звонок сестры вспоминаю. Прошу Господа, чтобы управил всё! А сама гляжу – нет тебя в храме. «Эге, думаю, неспроста это!» И тут Семеновна подходит, та, что у Старого Вокзала живет….

Глаша кивнула, давая понять, что прекрасно понимает о какой Семеновне речь.

– И говорит: «Племянник твой в Скучный по московской дороге через шлагбаум приехал. В светлом костюме, в темных очках. Я думала, он к участку полицейскому направится. А он влево свернул и прямиком к Верхней улице покатил! Не иначе, к Глашке! Ну, Александра, коли поросенка, помяни мое слово!» У меня внутри прямо так и оборвалось все! Как это, думаю, коли поросенка – он же маленький еще! Нужно будет еще двух докупать! А то и трех! У Петровны докуплю – у нее хорошие поросята!

Глаша тихо смеялась, отвернувшись в угол.

– Не смейся! – Развернула ее к себе Александра. – Точно говорю, лучше, чем у Петровны нет поросят!

– Я верю, верю! – Борясь со смехом, ответила Глафира.

– То-то же! – успокоилась тетка. – А то вы, молодежь, ничего в поросятах не понимаете! Одни убийства на уме! Аа! Слышала!!! – вдруг вскрикнула Александра, да так, что Глафира вздрогнула и схватилась за сердце. – В Усадьбе фотографа убили, прямо на рояле! Кровь всю в бак для шоколада слили, а тело розами закидали, чтобы не нашел никто!

Глафира уже смеялась в голос, не в состоянии сдерживаться. Наконец, она смогла остановиться на секунду и произнести:

– Знаю. С утра там Толик был. Кстати сказать, Даниил именно туда и ехал с вокзала. А вовсе не ко мне!

– Конечно! Я не спорю! – Очень ласково, как тяжело больному ребенку ответила Александра. – Конечно, не к тебе!

И тут же вскочила, засуетилась, засобиралась:

– Побегу-ка я, договорюсь с Петровной! Пока Анна всех поросят в старом городе к своим ручищам не прибрала!

Прихрамывая и охая, тетка засеменила к двери, во двор, и вскоре ее хлопотливые причитания стихли за аркой.

Глафира осталась одна. Еще чуть-чуть посмеялась над забавной теткой, и тут ее взгляд упал на большой сверток на сундуке.

– Вот растяпа! – Негромко сказала она. – Тряпки-то свои забыла!

Глаша подошла, отогнула край мешка, заглянула внутрь и опять засмеялась, но уже совсем по-другому – тихо и по-бабьи горько.

В мешке лежали необъятные мужские мягкие тапочки, полосатая пижама, несколько отутюженных футболок и пара до блеска отстиранных джинсов. Сбоку была заткнута старенькая книжка в затертом коричневом переплете «Записки о Шерлоке Холмсе».

Глаша прижала книгу к груди. В такой позе, рядом с большим мешком ее и застали отец Косьма и Марья, ввалившиеся через порог в открытую дверь.

– На службе не была! – Вместо приветствия строго сказал отец Косьма и вдруг замолчал. Подошел ближе, за плечи развернул Глафиру к себе. Заглянул в ее глаза и размашисто перекрестился:

– Слава Богу! Вернулся!

День быстро катился к концу. Был он суматошный и суетливый.

Несколько раз в мастерскую прибегал Карп, сначала не мог вдеть нитку в иголку, потом принес страшные вести об убийстве фотографа в Усадьбе, успокоился, узнав, что это неправда, но вскоре прибежал еще раз, сел на стульчик и затих.

Женщины не отрывались от работы, тонко выписывая чертежку на ликах. Карп Палыч не отвлекал их, безмолвно наблюдая за движением рук художниц.

Первой не выдержала Маша:

– Ну, что случилось-то? Говори уже, Карп Палыч!

– Александра заходила. – Ответил директор. – Плакала.

Марья и Глафира коротко переглянулись.

– Что-то она сегодня целый день плачет. – Заметила Марья. – На этот раз что приключилось?

– Племянник у нее из Москвы нагрянул. – Карп уставился на Глафиру, но у нее, по обыкновению, не дрогнула на лице ни единая черточка.

– Мы знаем.

– А жить-то ему негде! – Трагически продолжил Карп. – У Александры полон дом. Она жильцов впустила в пустую комнату. Что же теперь делать-то?

Директор опять выжидающе уставился на Глафиру.

– Придумаем что-нибудь. – Пообещала Маша. – Не волнуйся. И тетке Александре передай, чтобы не волновалась.

– Спасибо, девочки! – Обрадовался маленький Карп и вскочил со стула. – А то она меня уже со свету сжила!

Он быстро убежал, а Маша и Глаша снова переглянулись, покачав головами.

– Я его пока к себе заберу. – Сказала Марья. – Выгоню их с Толиком вдвоем на веранду храпеть. Чтоб веселее было. И Сникерса туда же выкину. Пусть втроем дом охраняют.

Женщины рассмеялись.

Глаша представила, как Даниил и Толик, в паре с маленьким пуделем Сникерсом охраняют дом и заметно повеселела.

Солнце начало меркнуть. Приближался вечер. Из директорского дома, густо и пахуче отнесло сладкими пирогами. За окном опять раздались шаги. Стукнула дверь и в комнате в очередной раз появился Карп Палыч:

– Девочки! Я на ужин пригласил всю компанию из Усадьбы. Фотографа с шофером, моделей и Любовь Робертовну. Правда, они придут нескоро! У них съемки почти до половины девятого. А потом они к нам присоединятся. Вы не против?

– Конечно же, не против! – тут же отозвалась Марья. – Очень мне хочется на эту компанию полюбоваться. Особенно на знаменитую Любку Пулькину! А то Толик мне за эти два дня все уши про нее прожужжал. Надо бы поглядеть на эту красавицу!

Глаша подняла глаза на подругу и выразительно вздохнула.

– А что я такого сказала? – притворно удивилась Маша. – Глаз да глаз за этими мужиками!

– Кстати, они уже приехали, мужики ваши! – крикнул с порога Карп. – К вам хотели бежать. Но отец Косьма не пустил – очень уж ему хочется московские новости послушать. А больше того – узнать, что в Усадьбе творится!

Услышав это, дамы быстро закончили работу, собрались. Направились к директорским апартаментам.

На широкой веранде, перед входом в дом, был расставлен огромный стол, на подоконнике медленно закипал самовар. Тетки Анна и Александра наперебой угощали Даниила и Толика, загнанных на диванчик, пирогами и сдобными баранками. Рядом с инспекторами на стуле сидел отец Косьма, он по привычке наматывал на палец кончик бороды и хитро щурился. Карп Палыч, счастливый от того, что Александра отвлеклась от него хоть на время, расслабленно развалился в своем кресле, с интересом слушал Толика.

Из дома вышла пышногрудая валькирия Дарья – средняя дочь попа, новоиспеченная жена племянника директора, вынесла в вытянутых руках большое блюдо с ароматной уткой.

– Тетя Шура сказала, – поведала она отцу бархатным грудным голосом, – Что нужно Даниила Владимировича кормить лучше. А то он исхудал очень! Я воду под пельмени поставила, литров десять.

Даниил, сидевший со стеклянными глазами, увидел Глафиру, засветился изнутри, и бесшумно, одними губами попросил ее:

– Спаси меня!

Глаша ловко, как кошка, проскользнула мимо попа, обеих теток, вывернулась из-под локтя Дарьи и непостижимым образом вдруг оказалась на диванчике, рядом с Даниилом, у него под мышкой.

Отец Косьма только крякнул. А тетка Александра умильно расплылась в сладкой улыбке.

– Добрый вечер, душа моя! – Прошептал ей на ухо Даниил, крепко прижимая ее к себе. – Я тут чуть с ума с ними не сошел!

Глаша умиротворенно улыбнулась и, положив голову ему на плечо, прислушалась к тому, что рассказывал Толик.

А Толик, поймав за длинный подол платье Маши, и усадив ее с собой рядом, продолжил прерванный рассказ:

– …и днем, в нашей лаборатории сделали анализ этой крови. Так что я могу со всей ответственностью успокоить жителей вверенного мне участка – никакого убийства в Усадьбе утром не было. Кровь использовалась птичья, куриная. От двух разных особей.