– Удалось! Я жив! Теперь я бессмертен! – Темный человек даже запрыгал от радости и отвесил иронический поклон в сторону Ури, остывающего, оглушенного. – Благодарю тебя!

И все ее вина, с горечью подумала Фьяметта. В одной из своих многочисленных проповедей на эту тему аббат Монреале назвал грехом непоправимую ошибку с роковыми последствиями. Теперь она видела перед собой такую свою ошибку и думала: «Восьмой смертный грех, конечно же, глупость». И невежество. Она не имела представления, как бороться с демоном, ни малейшего. Зато всем своим существом чувствовала, что стоит Вителли окончательно вырваться на свободу, и последствия будут ужасны.

– Что ты сделал с моим батюшкой? – дрожащим голосом спросила она у Вителли-демона.

Едва он перевел на нее красные-глаза, она поняла, что ей не следовало бы привлекать его внимание.

– Его воля теперь принадлежит мне, – прошептал Вителли, словно зашуршал лед. – Ты опоздала. – И улыбнулся адской улыбкой. – Он тоже опоздал! – Его лицо обратилось к воротам.

По булыжнику зацокали лошадиные копыта. Сердце Фьяметты подпрыгнуло, ей захотелось закричать от радости и облегчения. Аббат Монреале поспешал к ним на выручку на белом коне!

– Фьяметта! Тейр! – восклицал он. Крик радости замер у нее на губах, едва она вгляделась получше. Во-первых, лошадь. Она знала этого мерина. Даже кавалерийское седло, которое где-то раздобыл Монреале, не могло скрыть прогнутую спину. Он стоял, тяжело, со свистом дыша, на седой морде краснели круги раздувавшихся ноздрей, и выражение у него было самое унылое, а колени дрожали. Нет, аббат Монреале, без сомнения, чудотворец, возлюбленный Господом, раз понудил этого одра подниматься по склонам.

Монреале подобрал серое монашеское одеяние, оголив ноги до колен, а сандалии сбились на сторону, так усердно он лупил пятками по бокам старика мерина. В руках он умудрялся держать поводья, свой пастырский посох и пару салаконов. Волосы под кустистыми бровями торчали во все стороны, а на лбу лиловела огромная шишка.

– Фьяметта! – крикнул он снова и осекся, увидев картину в центре двора.

– Я собирался сказать, – продолжал он странным, мягким, почти домашним тоном:

– Фьяметта, что бы вы ни делали, ни в коем случае не убивайте Вителли.

Его серые глаза вперились в красные глаза темного человека, Фьяметта с облегчением и благодарностью почувствовала, что перестала служить средоточием внимания Вителли. В эту минуту Монреале выглядел нелепо. Если не считать его глаз.

Все так же пристально глядя на темного человека, Монреале перекинул ногу через понуренную голову мерина и легко спрыгнул на землю. Флаконы он засунул за пояс, поднял посох вертикально и задумчиво провел ладонью по всей его длине. Потом двинулся вперед и вдруг резко остановился, словно получив такой же удар холодом, как Фьяметта.

– Джакопо Шпренгер. Хотя твой дух расстался с телом, ты все еще отчасти существуешь в мире воли. Пока твоя воля свободна, ты еще можешь искренне раскаяться, исповедаться в грехах и подтвердить свою веру. Клянусь тебе, Бог превыше любого зла, какое ты можешь измыслить. Остановись. Остановись не медля и отврати свое лицо от греха!

Голос Монреале звучал страдальчески в своей искренности.

И Фьяметта поняла, что он трясся на разбитом одре всю ночь не для того, чтобы уничтожить Вителли, а чтобы его спасти. И она уловила в этом страшную опасность. Вителли ничто не помешает обмануть Монреале, притвориться, чтобы аббат ослабил свою защиту. Как бы ни сомневался Монреале, совесть понудит его поверить Вителли.

Но Вителли, гордый своим могуществом, не снизошел до обмана. Темная фигура осенила крестным знамением непотребное место. А следующее ее движение оказалось не таким безобидным: когда в глазах Фьяметты перестали мелькать радужные пятна, а грохот в ушах затих, она увидела, что аббат Монреале стоит на коленях, но не молится. Однако он взмахнул посохом, отвечая ударом на удар. Вителли словно бы съежился, но лишь на миг.

Ури уже был не в состоянии помочь. На глазах Фьяметты он превращался в холодную бронзу, а в ней больше не было огня, чтобы вновь его раскалить. Она даже встать не могла, а упала на колени, потом на четвереньки и, наконец, распростерлась на мокром булыжнике. Пройди мимо какой-нибудь лозимонец, он без всякого труда перерезал бы ей горло, а она бы тупо подставила себя под нож. Тейр испуганно присел на корточки рядом с ней и потрогал ее за плечо.

Кольцо духов! Золото поблескивало на пальце безголового трупа всего в двух шагах от нее. Неудивительно, что магия духов столь редка! Так трудна и так ненадежна! Если бы она знала формулу снятия заклятия, как ее отец! И ей будто привиделась эта минута: поднятая рука Ферранте, треск, вспышка серебряного кольца, запах обожженной кожи…

Но ведь она знает кольца! Вложила частицу себя в золото своего львиного кольца. И она удерживалась там… удерживалась там…

– Структурой! – прошептала Фьяметта ошеломленно. Заклятие кануло в жидкий металл, как кристалл квасцов в воду, которой пользуются дубильщики, и создало структуру, такую же изящную и сложную, как узоры инея. У нее не осталось сил, чтобы оживить Ури, это правда. Но какие-то все-таки есть! А золото – более плавкий металл, чем бронза, а в кольце его не больше наперстка. Их хватит. Должно хватить…

– Пиро, – простонала она. – Пиро.

Золотая маска утратила четкость, поплыла, металл расползался каплями, а опоясанный им палец потемнел, зашипел, обуглился. Едкий запах горелого мяса ударил ей в ноздри.

Темный Вителли завопил, а сияние на его пальце-тени погасло. Он стремительно обернулся, красные глаза, извергая пламя, остановились на Фьяметте. Она язвительно улыбнулась ему из объятий Тейра, не в силах пошевелиться.

Он словно набирал в грудь воздуха, рос, рос, превратился в спираль дыма, и она, извиваясь, заползла в разинутый рот бронзовой головы Медузы, которую Ури высоко поднимал застывшей левой рукой. Змеи на ней стали вишнево-красными и зашевелились. Веки головы разомкнулись, щелки глаз были как две раскаленные до белого каления свинцовые полоски. Лицо исказилось в гримасе, жуткие глаза широко раскрылись и отыскали Фьяметту.

«Он сейчас меня испепелит!»

– Тейр, прочь от меня! Назад! – Она попыталась вырваться из его рук, бессильных ее укрыть, но он в смятении только крепче сжал их, И тут между лей и омерзительной головой возник дождевой человек из удерживаемых воедино, повисших в воздухе алмазных капель, которые в свете факелов вспыхивали маленькими радугами. Насколько тень-Вителли был темен, настолько светло и ясно сиял он. И был изумительно красив Мерцающая туника со сборчатыми складками, большой круглый головной убор, словно из парчи, расшитой дождем Туман кудрявился бородой у его подбородка, а влажные глаза влажно светились.

– Батюшка! – ликуя, прошептала Фьяметта. Он послал ей воздушный поцелуй… или просто на щеку ей упала холодная капля дождя? Она потерла щеку в трепетном недоумении.

Из глаз Медузы вырвались два огненных луча. Все капли воды, оказавшиеся в них, заклубились облаками пара, но дождевой человек тут же возник снова, став чуть белее, потому что к каплям теперь добавился туман.

– Вылезай-ка оттуда! Она моя! – ворчливо потребовал мастер Бенефорте, пригнулся и сложил ладони ковшиком. Медленно, точно деготь, изо рта медузы наружу поползла чернота, и дождевой человек опрокинул ее в себя. И Фьяметта увидела там корчащегося черного человечка, исходящего в беззвучных воплях Мастер Бенефорте обернулся к аббату:

– Быстрей, Монреале! Отправь нас теперь же вместе, пока я удерживаю его. Долго я так не смогу.

Монреале тяжело оперся на посох. Он выглядел оглушенным.

– Где… где лежит твое тело, Просперо?

– Швейцарский мальчишка знает.

– Тейр! – Аббат Монреале обернулся к нему. – Иди сейчас же, возьми в подмогу этих двоих (как раз подоспели два монаха, видимо, отставшие от своего настоятеля) и принеси сюда смертные останки мастера Бенефорте. Не мешкай.