Гадателя позвать бы… Только сон

Хорош, дитя… Ведь слезы — это к счастью…

Нет, сердца дум гадателям нести

Я не хочу… Ты, бог, ты пламя утра,

Коль этот сон недоброе сулит,

Укрой его в немое лоно поля,

Иль голову утесу опали,

Или волну ударь в злаченый гребень,

Но сбереги мне Иолая… Нет

Защиты у меня и нет веселья

Без милой головы… и царский род

Я не могу одна продолжить, солнце,

Чтоб алтари богам он охранял,

Сердца жрецов пленяя жиром нежным.

Гадателя не надо…

Что за вид

Чудеснейший… И звезды, и луна,

И челноки какие-то, и птицы

На парусах… А это что ж? Одна

Лететь устала, видно… Иль на мачте

Ей не нашлось местечка?.. Между волн

Она трепещет крыльями… Какая

Искусница… Ведь умудрит же бог…

Вот только птица-то зачем упала?

Зачем она упала?.. Видно, так

Ей боги присудили… Иль никто

Там, думаешь, в лазурной выси, няня,

Летать и не устанет, и земли

Далекой Африканской всем достигнуть

Придется им?.. А бури? Разве бурь,

Как на море, в эфире не бывает?

Вот, может быть, которая-нибудь

Так радостно пускалась в путь сегодня,

А завтра… Нет, сегодня даже ей

Подломит крылья ветер, или коршун

Из стаи вырвет жадный, и птенцов

Не выводить уж никогда голубке…

Не выводить птенцов… А мне зачем

Ты сладкого залога не оставил,

Мой Иолай?..

Качай я колыбель,

Я повторять теперь могла бы имя

Любимое… И, слушая меня,

Уж люди бы вокруг не улыбались,

Что с куклой я или сама с собой

Все говорю.

Придет, Лаодамия,

Всему черед… Немало их потом

По именам ты назовешь… Пожалуй,

Придумывать наскучит имена…

Вот только бы Приамовой столицы

Им удалось разрушить стены… Мне

Рассказывал один купец фригийский,

Что боги им слагали их… Легко ль

Строение богов сравнять с землею?..

Да, дерзок род царей, и никому

Таких гребней для шлема непокорных

Не выбивал кузнец, мехи вздувая,

Сам золотой в своей пещере черной…

Как думаешь… Меня он не забудет?

Другой жены себе он не возьмет?

Ведь дочери Приамовы уж, верно,

Не то, что мы, лесные пташки, им

И нежные румяна шлет лидиец,

И золотые ткани, и духи.

Пожалуй, есть у них и зелье — сердце

Привязывать мужское.

Иль рабынь

Бояться дочь царя Акаста может?

Нет, няня, нет… Я знаю, что никто

Его нежней и крепче не полюбит.

Бывало, мать печальную не раз

Я ласками смеяться заставляла,

Улыбку я сумею и царю

На строгие уста его, как кистью,

Перевести горячим поцелуем.

Я арфой в нем желанье разбужу

На нежные полюбоваться руки,

И зеркалом мне будет он, — когда

Душистые свивать начну я волны

И белые… О, горе! О, зачем

Вы, факелы, так быстро догорели?

Ты, хор, умолк так рано? И царю

Я ласковых имен шепнуть не смела?

День был как сон…

Но трепетной руки

Мне ласково не тронул царь… Вуаля

Он с розовых ланит моих не поднял

И яркий шлем надел… Мои цветы

На мягкие ковры упали грустно…

О женщины! О цвет подруг моих,

Вы, белые невесты! Вы, гречанки

Со всей Эллады дивной — все, кому

Крылатые ладьи вернут ли счастье,

Я вас молю, что б ни таила даль,

Еленами не будем мы…

И если

Обнять дано героев нам, один

Пускай огонь священный Гименея

Сжигает нас, покуда, догорев,

Под пеплом мы его не станем, девы,

Старухами седыми…

Сколько слез,

О, сколько слез в твоем безумном браке

И змей среди цветов твоих, жена

Неверная, в улыбках сколько яду…

Вы ж, белые и быстрые, эфир

Рассекшие крылами… вас молю…

Желания мои и этих горьких

Несите в даль эфирную, туда,

На берега троянские… от меди

Безжалостной пусть оградят сердца

Суровые… и нежные… и наши…

Скованы тяжкие латы…

Что ж молот несытый гудит?

И бурое пламя чадит

Зачем, озаряя палаты?

О нет, позабыть не могла ты,

Эллада, кровавых обид…

Иль меч на Париса еще не отбит,

Что, искрами брызжа, железо журчит

И молот кричит:

«Расплаты! Расплаты! Расплаты!..»