Стало совсем холодно. На рассвете выпадал иней, окутывавший ветви деревьев. Небо оставалось ясным, но белое светило не грело больше.

Ветер с севера утих, и группе Смелого было в пещере тепло и уютно. Плохо было только то, что кри-ри больше не опускались близ пещеры, а животных стало совсем мало, и чунгам редко случалось есть мясо. Кроме того, крупные хищники стали свирепыми, а и-вода и ла-и снова стали собираться стаями. Они постоянно бродили вокруг пещер чунгов, а ночью осмеливались даже приближаться к входам.

Для чунгов это было очень плохо, так как приходилось постоянно быть настороже, чтобы мо-ка или другой крупный хищник не забрался в пещеру. Поэтому мелкие группы соединялись по нескольку в одной пещере, и все начали собирать у входа груды камней, чтобы отгонять хищников еще издали. Некоторым группам стало тесно, но они с этим не спорили, — напротив, были очень довольны, так как от такого невольного уплотнения в пещерах становилось теплее.

Одноглазый и Трусливый, присоединившиеся с маленькой группой к группе Смелого, тоже собирали и носили камни. Оба давно уже забыли, как в страхе убегали от мо-ка и вига, забыли об этом и другие чунги. Но все же недоброе чувство от их поступков оставило в сознании чунгов длительный след, да и сами они, даже не зная, зачем и почему, чувствовали себя в чем-то виноватыми, горбились и ежились при не слишком дружелюбных взглядах других чунгов. И оба были одинокими, так как помы продолжали отвергать их, а они не смели вступать в единоборство ни за какую пому.

Носили и собирали камни и двое детенышей-близнецов. Только старый чунг не мог носить камней. Он уже видел гораздо хуже Одноглазого и совсем ослабел, так что еле мог ходить. И если он все-таки не умирал от голода, то лишь потому, что чунги, возвращаясь, иногда приносили с собою недоглоданную в пути кость и от пресыщенности бросали ее в пещеру. Старый чунг чуял ее, подползал и начинал догладывать.

Лес еще больше оскудел пищей, и чунги начали голодать. Они обыскали всякий куст, всякое дупло, всякое звериное логовище. Они обнюхивали и ощупывали всякий предмет, какой встречался им в пути, и ели все, что, по их догадкам, было съедобным. Они стали всеядными и ели даже то, чем раньше брезговали. Так, однажды Бурая нашла в кустах купа, свернувшегося в клубок. Купа нельзя было добыть пальцами, так как его острые колючки ранили руку до крови. Но Бурая ткнула его веткой, которую держала в передней лапе, и проткнула насквозь. Куп вытянулся и умер. И она, до этого дня брезговавшая купом, отворачивавшаяся от него, теперь вонзила в него пальцы и с наслаждением грызла его и позволила откусить только маленьким близнецам.

Чунги испытывали отвращение и к другим ползучим зверькам, оставлявшим за собою блестящие слизистые следы, но привыкли есть даже их. А в последнее время начали обыскивать гнезда лохматых кри-ри с большими глазами и очень острыми клювами. Эти кри-ри жили обычно в дуплах деревьев; чунги тыкали туда ветками, убивали их или вытаскивали оттуда. Иногда чунг засовывал внутрь руку или голову, чтобы посмотреть: если внутри оказывался мохнатый кри-ри, он начинал защищаться и чунг получал раны от кривых когтей и острого клюва, но в конце концов кри-ри бывал все-таки изловлен, вытащен из дупла и съеден.

Однажды Молодая пома и Безволосый нашли в старом гнилом стволе маленькое дупло. Устье дупла было очень тесное, и Безволосому едва удалось просунуть туда руку до половины. Внутри было совсем темно и ничего не видно, но по запаху оба поняли, что там кто-то притаился. Безволосый снова попытался просунуть туда руку, но безуспешно. Молодая пома, очень голодная, нетерпеливо зачмокала; она тоже попробовала всунуть руку в дупло, но только оцарапалась.

Оба зарычали от гнева и беспомощности, досадуя, что не могут съесть животное, притаившееся внутри. Безволосый, державший в другой руке острый камень, гневно ударил им по краю дупла. Кусочек гнилой древесины отскочил, и отверстие расширилось. Радостно догадываясь, что таким образом можно расширить дупло, он присел у дерева и начал отбивать гнилую древесину.

Молодая пома тоже присела рядом с ним, и оба быстро расширили отверстие. Безволосый уже готовился сунуть туда руку, как вдруг изнутри выскочил зверек с густой мохнатой рыжей шерстью и большим пушистым хвостом.

Зверек выскочил так неожиданно, что Безволосый и Молодая пома инстинктивно отскочили и вскрикнули. Он с невероятной быстротой проскочил у них под ногами, метнулся по поваленному стволу и, прежде чем они успели погнаться за ним или бросить камнем, вскарабкался на дерево. Безволосый понял, что гнаться за ним поздно: зверек забрался на дерево так высоко, что его не мог бы достать ни чунг, ни какое другое животное, кроме кри-ри. Потом он перепрыгнул на соседнее дерево и исчез из виду.

Безволосый и Молодая пома обыскали дупло. Они еще больше расширили отверстие и увидели на дне большую груду мелких плодов в твердых скорлупках. Оба так и набросились на них, разгрызая зубами скорлупу и доставая зерна. Чунги неоднократно находили в дуплах такие кучки мелких плодов в твердых скорлупках и знали, что их собирают те или другие мелкие зверьки, но никогда не спрашивали себя, зачем эти зверьки собирают у себя в логовище так много плодов. Сейчас, однако, у Молодой помы пробудилась какая-то догадка о том, что у зверька будет чем кормиться и один раз, и два раза, и долгое время, пока он не съест всех плодов, и все это время он может не найти в лесу другого корма, но все-таки не будет голодать…

Она поглядела на Безволосого, словно стараясь передать ему свою догадку. Что-то сжало ей горло и извлекло из него какие-то неясные звуки. Безволосый ничего не понял из этих звуков. Молодая пома знала это хорошо, но испытывала мучительную потребность передать ему свою догадку так, чтоб он понял. И в напрасных усилиях добиться этого, страдая от того, что не может добиться и не знает, как это сделать, она сменила свои неясные гортанные звуки сердитым:

— Ха-ак!

Безволосый, который быстро разгрызал скорлупки плодов и еще быстрее доставал и ел зерна, повернул к ней голову.

— Хак? — хакнул и он, впервые услышав этот звук и словно спрашивая: «Что ты говоришь?»

— Хак, хак! — повторила Молодая пома и дважды подпрыгнула, продолжая глядеть на него. Но Безволосый, все еще не понимая, спокойно грыз плоды. Молодая пома тоже начала грызть, а потом вдруг, словно выражая бессловесную, но сознательную мысль, растопырила пальцы над всей кучкой, как будто хотела забрать ее всю, и радостно-удивленно протянула:

— У-у-уу!

— Хак? — повторил Безволосый, вопросительно мигая. И действительно, он спрашивал, спрашивал сознательно и любопытно, удивленный не только этими новыми звуками, но и новым способом, каким издавала их Молодая пома.

— У-у-у-у! — протянула снова Молодая пома, зарывая пальцы в кучку плодов.

— У-у-у-у! — произнес и Безволосый, словно желая сказать: «Понял, понял! Хорошо поедим!»

Действительно, они хорошо поели, хотя кучка все еще оставалась довольно большой. Даже когда они забрали по нескольку плодов в каждую руку она почти не уменьшилась. Безволосый и Молодая пома удивленно уставились друг на друга. Они присели у дупла и стали ждать, пока проголодаются, чтобы доесть плоды, но поняли, что не успеют: начинало темнеть, а им нужно было возвращаться в пещеру.

Тогда Молодой поме пришло в голову засыпать кучку и закрыть отверстие дупла, чтобы убежавший зверек не мог залезть и съесть плоды или чтобы их не нашло никакое другое животное. Она набрала сухих листьев и начала совать их в дупло. Безволосому показалось, что этим Молодая пома отнимает плоды у них обоих: зарычав, он кинулся и оттолкнул ее. Не понимая его намерений, не умея передать ему свою мысль, она тоже кинулась на него, и они начали драться. Молодая пома завизжала и стала царапаться. И так как она была помой, а несознаваемый закон приказывал всякому чунгу уступать поме, Безволосый быстро отступил. Больше того: он сам начал помогать ей, хотя и не понимал, зачем она делает это, и дупло до краев наполнилось листьями и сучьями. Довольная, Молодая пома усмехнулась ему и оттопырила губы.