— Что твой друг натворил? — поинтересовался Марсель.

— Так, ерунда, — неопределенно ответила Инга и включила телевизор.

Она опустилась в кресло, и Марсель деликатно присел рядом. Он очень тонкий и чувствительный. Еще он предупредительный, тактичный и ненавязчивый. Он действительно умеет быть ненавязчивым, но сегодня уж лучше бы её оставил.

Они смотрели телевизор, о чем-то болтали, но все мысли Инги были заняты Володей. Она знала, что поезд в Самару отходит в шесть вечера, и чем ближе стрелки часов подползали к шести, тем невыносимей становилось на душе. Если бы Марсель сейчас ушел, она позвонила бы Анатолию Семеновичу и спросила: отпустили они Володю или нет? Хотя звонить не было необходимости. И козе было понятно, что к отходу поезда его обязательно отпустят. И тогда Инга поехала бы на вокзал.

Хозяйка нервно посмотрела на часы. Было уже пять. Она покосилась на своего гостя. Гость и не думал собираться. Как назло! Вот дьявол… В пятнадцать минут шестого Инга не выдержала и вскочила. Марсель удивленно поднял голову. Девушка честно посмотрела ему в глаза и сказала:

— Марсель, извини. Но мне сейчас нужно ехать на Казанский вокзал. Я хочу его проводить по-человечески.

Он внимательно вгляделся в её зрачки и понял все. Грустная улыбка появилась на его простодушном лице.

— Понимаю, — произнес он тонко. — Я могу тебя подвезти.

— Да нет, что ты. Тебе, наверное, некогда, — смутилась Инга, нервно взглянув на часы. — Хотя я буду благодарна, если подвезешь.

Когда они садились в машину, взгляд девушки упал на заднее сиденье. В какую-то секунду ей показалось, что это был тот самый «вольво», в который её затащили архаровцы. Самым странным было то, что она уже несколько раз ездила на нем с Марселем, но почему такая чушь пришла ей в голову именно сейчас? «Перенервничала и устала», — подумала девушка и захлопнула за собой дверцу.

Нет, в отношениях с Марселем ничего не изменилось, но они почему-то почти всю дорогу молчали. И молчание было тягостным. Хотя нет, перед тем как тронуться, пара перекинулась несколькими фразами.

— Ты хочешь снова встретиться с тем, кому два часа назад сказала: «Прощай, это наша последняя встреча»? — тонко сыронизировал он.

— Во-первых, не встретиться, а расстаться, — раздраженно ответила она, — расстаться по-нормальному, а во-вторых… мало ли что я сказала!

После этого Марсель погрустнел ещё больше.

— Произнесенное вслух обещание программирует дальнейшую жизнь. Не выполнить его — все равно что бросить вызов судьбе, — пробормотал он тихо.

Но Инга не обратила ни малейшего внимания на его слова. Она смотрела на часы и кусала губы. Как назло, на Садовом кольце их угораздило попасть в пробку. Когда они из неё вырвались, было уже без двадцати шесть. Посадку давно объявили, и Володя наверняка уже занял место в купе. Марсель все прибавлял и прибавлял скорость, виртуозно лавируя среди больших и малых машин. Он чудом увертывался от встречных иномарок, шныряя с полосы на полосу, но на улице Маши Порываевой из-за поворота неожиданно вывернул трактор «Беларусь». Он загородил полдороги, а тормозить уже было поздно. Летевший под сто двадцать «вольво» сначала метнулся влево, затем вправо, после чего, зацепив бортом трактор, полетел в кювет. Он перевернулся несколько раз и остался лежать на боку.

Инга очнулась оттого, что почувствовала под собой влагу. Бедняжка сунула ладонь под юбку и ощутила тепло собственной крови.

— Ты жива? — услышала она сверху спокойный голос Марселя.

— Жива, — ответила Инга и подивилась своему спокойствию. — Только из меня льет, как из подстреленной утки.

— Без паники. К нам уже бегут люди. Сейчас они нас вытащат.

В ту минуту, когда пострадавшую клали на носилки, пробило шесть часов. Перед тем как отключиться, Инга еле слышно простонала:

— Прощай, Володя. Мы больше никогда не увидимся.

Именно в эту минуту с одним из пассажиров самарского поезда стало плохо. Он побледнел, схватился за сердце и, покачиваясь, поплелся к выходу.

— Вы куда, пассажир! — заволновалась проводница. — Мы уже тронулись.

— Я не еду! Я раздумал! — пробормотал парень и повалился без чувств.

Его откачали при помощи нашатырного спирта, дали валидола, напоили чаем, затем аккуратно забросили на вторую полку. Немного успокоившись, парень раскрыл какую-то бульварную газетенку и принялся читать. Не уловив ни строчки, он снова начал размышлять о девушке, которую навсегда покидал. То обстоятельство, что она выходила замуж, очень волновало молодого человека. Волновал его странным образом и любопытный выбор Инги. У «женишка» было явно не в порядке что-то с головой. Какие-то ножи за поясом носит, какие-то телеги гонит о том, что чуть не зарезал его в таверне. Такой зарежет. И глазом не моргнет. И чего в нем нашла эта красавица Инга?

При имени Инга у Володи снова начинало ныть под ложечкой. Откуда ему было знать, что эта красивая девушка, случайно встретившаяся на улице, так серьезно отнесется к его безобидной белиберде. Да-да, он пошутил про Ирландию, и про таверну, и про родинку, и что они были знакомы три столетия назад. Почему именно про Ирландию и про родинку, он и сам не знает. Взбрело в голову и взбрело. Мало ли что может взбрести человеку в голову. Но главное, он вообразить не мог, что во всю эту галиматью девица поверит всей душой. Он, между прочим, думал, что девушка с юмором, что она подыгрывает его фантазиям, и даже удивлялся её остроумию. Неужели правда она поверила, что её телефон Володя высчитал по таблице Пифагора? Молодой человек отыскал его через номерные знаки «москвича» её престарелого друга. Стоило позвонить в ГИБДД и представиться инспектором уголовного розыска, как домашний телефон хозяина той колымаги уже был у него блокноте. Это было невероятно, но факт! Телефон же девушки продиктовал сам Воронович, когда командированный представился режиссером театральной студии.

Нет, правда, жизнь не такая легкомысленная штука, как может показаться на первый взгляд. И зачем ему, женатому идиоту, до сих пор влюбленному в свою верную супругу, понадобилась эта пустоголовая, развратная девчонка? Никогда бы ради неё он не бросил жену с двумя детьми… Хотя кто его знает?

Колеса стучали, глаза слипались. И вскоре, выронив из рук газету, самарский чудак незаметно уснул.

И снился ему удивительный сон, удивительный тем, что все это с ним когда-то уже происходило. Он возвращался в Ливерпуль на каком-то шикарном паруснике и был в каком-то невообразимом камзоле и широкополой английской шляпе. А тяжелые волны без конца окатывали стонущую палубу. Мачты скрипели, и скрипели трапы, и скрипело все, что только могло скрипеть на этой антикварной посудине. Он догадывался, что это прескверный признак, что ещё пара таких раскатов — и корабль разнесет в щепки. Но корабль развалился после четвертого раската.

На волнах он мертвой хваткой вцепился в обломок мачты, понимая полную бесполезность деревяшки и удивляясь могучей силе инстинкта до последнего держаться за эту никчемную жизнь. Он знал, что сейчас утонет, но ему не было жаль ни себя, ни своей молодости, ещё не сгоревшей дотла и не рассыпанной по крупицам, как песок. Ему не было жаль в этой жизни ничего, кроме крохотной безделицы, мотыльком порхающей среди бушующих волн, — этого тонкого женского силуэта, стоящего на скале и машущего ему беленьким платочком.

Море свирепствовало. Руки не слушались. Тело будто налилось свинцом. Да и сам он смертельно устал бороться с этой вечно злобствующей стихией. Он заметил, что хлебает уже без меры и что дальнейшая его возня на обломке мачты не имеет не малейшего смысла ни для него самого, ни для этой суетной жизни. Он догадывался, что следующая волна, бегущая на него, будет последней, а трогательная женская фигурка на скале одной маленькой ирландской бухты все махала и махала своим беленьким платочком.