Литмир - Электронная Библиотека

И все-таки Гора поддался соблазну, стал наблюдать за полуразвалившейся лачугой, справедливо полагая, что если там кто и остался, то выйдет оправиться! Он вел наблюдение до сумерек. Никто так и не вышел. С наступлением ночи Гора вернулся к своему логовищу, перекусил и с рассветом тронулся в путь.

"Я, кажется, понял, что происходит... Все эти побеги, погони, нынешний тяжкий путь из Заполярья - это своеобразная модель моей жизни, я живу на большой скорости... А эта дорога... До чего быстро я прошел ее. На протяжении всей своей жизни человеку кажется, что он за чем-то гонится, он не сознает того, что это отнюдь не погоня - это собственное бегство от беды, от смерти! Со временем бесконечная беготня приедается, человек мирится с неизбежностью и начинает готовиться к уходу из жизни. Все это подсознательные процессы... Наука смерти начинается в возрасте свершений; как корни всего лежат в прошлом, так и побег этот относится к поре свершений, но одновременно является и началом науки смерти; сам же путь на языке корриды - суэртэ де муэртэ. Это - процесс умерщвления, и осуществляет его величайшая и суровейшая эспада - неизбежность!.. Брось, ты же не бык, выскочивший на арену!.. Коррида кончается, близится конец мистерии, Гора! Собираешься помереть?.. Пока нет, нужно довести до конца дело. Об этом потом, когда вспомним Томи... Ладно, согласен... А помнишь Битюцкого, кандидата медицинских наук?.. Да. Еще в Тбилиси, после окончания института, мне поставили диагноз: "Злокачественная опухоль гортани до ороговения". Амиран Морчиладзе забросил на время свои дела - он был главным врачом больницы - и отвез меня в Москву, полтора месяца не отходил, собственноручно делал инъекции, ухаживал, как мог. Старостины устроили в лучшую клинику. Битюцкий первым из врачей проверил меня и заполнил историю болезни. Сижу, он нащупывает какой-то нерв на шее, поглаживает, и, представьте, я уснул. Когда очнулся, врач объявил, что я умру! Если мне не сделают операцию, то есть не удалят гортань, мое дело кончено. Я не мог говорить в голос и прошептал: "Что с того, пусть умру, все умирают - кто в материнской утробе, кто в три года, в десять, в сто лет. Мне сорок четыре, но я видел и пережил столько, сколько не каждый за сто лет увидит. Мою смерть можно считать закономерной, однако я не умру, я должен закончить важное дело!" Битюцкий, растерявшись, невольно спросил: "Какое?" Мне стало смешно: "Как вам сказать, это нечто такое, чего, кроме меня, никто не завершит". Он ничего не понял... А что теперь ты должен завершить?.. Я должен сесть на рельсу! А потом?.. О-о! Вопрос по делу, правильный... Интересно, Митиленич тоже сам с собой беседует? Разумеется. А анализ это нечто другое?.. Любопытно, из каких сведений состоит его информационный сундук? Если он не безнадежный идиот, он должен знать, что я жив и иду в таком-то направлении. Еще бы, за столько месяцев пути я, наверное, наследил дай Боже! Вот будет хохма, если он разгадает, где и в каком месте я сяду на рельсу! Я пока и сам не знаю, нужно обдумать и решить. Наберусь немного сил. У Митилени-ча есть интуиция, ум. Не исключено, что он будет поджидать меня именно в тех краях... Скажешь тоже! Приснилось ему, что ты должен сесть на рельсу? Как знать... Все может быть. Брось гадать, вернемся к делу: зубы у тебя - со счета не собьешься; кисть левой руки почти неподвижна. Вернуть мышцам пластичность можно, если сделать сложную операцию и разработать кисть... Не исключено, что операция будет тяжелой, возраст и здоровье подведут... Если Резо Сесиашвили не смогли подлечить бедренные суставы, мне, что ли, вылечат! На одно ухо не слышу - последствия воспаления, перенесенного в Уренгое. С этим, вероятно, и удастся что-то сделать... А в общем, в нормальных условиях, с отдыхом и хорошим лечением, может, поднаберусь сил... А зрение, забыл?! Витамины, что ли, помогут?! Так я и поверил. Очки - и вся недолга. Вот только заняться этими болячками я смогу после получения официального статуса. Это отдельная и сложная проблема, но, пропади все пропадом, пока меня поймают, не подыхать же с голоду. А поймают - да здравствует гражданин начальник! Больше трехсот не дадут, дальше Луны не пошлют! Будут содержать нас, чтобы помереть не померли и жить не жили; ни о чем тужить не придется. Я о другом думаю кому и зачем я нужен такой, какой я есть?.. Ладно, разнылся, отвлекись чем-нибудь... О, кажется, горло болит... Может, тебя и запахи беспокоят? Какие еще запахи?! Падали!.. В такой мороз от падали вони не будет, но ты прав, не время причитать, подумаем о чем-нибудь другом... Мы еще не говорили о том, как жилось после первого побега. Белорусские истории и прочее... Да, в Белоруссии, в частности в Минске... Как фамилия того человека, не Вохнянский ли?.. Да, интересный был человек. Я приехал в Минск. В половине первого меня должен был принять по вопросу оборудования, которое по репарации вывозилось из Германии, заместитель Председателя Совета Министров Белоруссии. В половине двенадцатого я заскочил в ресторан при гостинице, есть хотелось ужасно. Мне принесли что-то перекусить. Беглец, где бы он ни был, всегда насторожен, нет ли опасности. Я заметил неподалеку сухопарого седовласого мужчину, он сидел за столиком один. Перед ним стояли бутылка пива и яичница на маленькой сковороде, он наблюдал за мной, я его не узнал - в этом не было ничего удивительного, зато он, окажись бывшим чекистом, мог бы узнать меня. Бросив взгляд на часы, я заторопился с едой. Мужчина встал и, прихватив бутылку пива со стаканом, направился прямиком ко мне. Подошел, попросил разрешения сесть. Я кивнул. Он сел, продолжая разглядывать меня, и, помешкав, заговорил:

– Прошу прощения, я бывший дипломат, Вохнянский Иван Макарович. Не удивляйтесь, хочу спросить вас кое о чем.

– Слушаю.

– Есть такая наука, реакционная, - френология. Теория, вымученная профессором Френелем. Я холостяк, всю жизнь провел за границей. У меня частенько бывало свободное время, и я забавлялся этой теорией. Теперь, как выпадает случай, я кое-что уточняю. Не сочтите за дерзость... У вас есть дети?

– Да, двое! - солгал я.

– Обе девочки, не так ли?

– Да, - снова соврал я. - Как вы узнали?

– У таких, как вы, в основном бывают девочки.

– По профессору Френелю?

– Да.

– Интересно. Простите, тороплюсь, вынужден оставить вас.

Эта случайная беседа занозой впилась в мое сердце. В периоды побегов и потом, когда приходилось скрываться, меня мучил комплекс бездетности. Точнее, бессыновности. Это были естественная жажда иметь наследника и страх беглеца: вдруг убьют при аресте или приговорят к расстрелу, а у меня нет сына. Помимо этого мне запали в душу слова деда Горы и отца Эрекле. Они часто говорили о том, что у меня должно быть много сыновей, чтобы не иссяк род, не прервалась фамилия... Не смог я выполнить ни их заветов, ни... Эх, ладно..."

Гора не любил вспоминать, а тем более рассказывать о незадавшихся побегах. Он как-то сказал: "Человеку легче признать свою вину, чем неудачу и поражение!" К числу осечек он относил и тот побег, когда мы "рванули" из Караганды, - второй побег! Я знаю подробности от Анатолия Ивановича Шульца. Сам Анатолий Иванович, сын офицера-эмигранта, почти всю жизнь прожил в Китае. Туда он попал вместе с отцом и матерью, там рос, там же достиг довольно высокого положения - был представителем какой-то американской компании в Северном Китае; женился на Галине Солдатенко, красавице с трагической судьбой, - получив приглашение в Голливуд, она бросила господина Шульца, уехала в Штаты, там ее застрелили! Со временем эмигранты стали возвращаться из Китая на родину, вернулся и Анатолий Шульц. Свой приезд он объяснял так: "У меня никого и ничего не осталось ни там, ни где-нибудь еще. Только родина. Я снялся с места в надежде, что после победы в такой войне коммунисты не заставят нас, детей и внуков, расплачиваться за грехи своих отцов, и вот, пожалуйста!" Шульц получил срок и оказался в лагере. Замаливал вместе с Горой родительские грехи, дружил с ним, участвовал в побеге, о котором Гора никогда и никому не рассказывал.

86
{"b":"50693","o":1}