Обыскивающий дернулся к револьверу...
– Руки вверх, мерзавец! - осадил его Резо. Дважды выстрелив в потолок, он бросился к грабителю и, обезоружив его, спокойно заметил: - Тебе сказано, свинья, руки!..
Наган военного прогрохотал вниз по сходням, задержавшись на последней ступеньке.
Обыскивающий нехотя поднял руки.
– Следуй наверх! - приказал Резо.
Поднялись по сходням. Налетчик, ступив на палубу, опустил руки.
– Цыц, цыц!!! - донеслось снаружи. - Вверх, вверх руки! Резо, это я, Гриша!
Гошхотели, выбравшись на палубу, бросил взгляд на катер.
Григол дымил махоркой возле пулемета.
Резо, приказав грабителю лечь ничком, крикнул в кают-компанию, чтобы кто-нибудь поднялся, и обратился к Григолу:
– Как ты там... а?
– Спасибо, ничего...
Хозяйка "арсенала" принесла чулки, туго стянула за спиной руки грабителю и подбоченилась...
Резо, недоумевая, как оказался Григол возле пулемета, мучительно соображал. Так ничего и не придумав, махнул рукой:
– Как ты там оказался, а?..
Обычно во время рейса Григол надевал на себя матросскую форму. Пулеметчик, приняв его за моряка-наемника, естественно, никаких выпадов от него не ждал. Григол, со своей стороны, пытаясь завязать контакт с пулеметчиком, перебросился с ним парой слов и, когда тот свернул себе цигарку, попросил табачку, сославшись на то, что у него весь вышел...
– Вон пулеметчик... купается, - сообщил Григол, перегнувшись за борт...
Все, какое было на катере горючее, перенесли на яхту, даже в двигателе ничего не оставили. Связанного пирата перенесли на катер, замок от пулемета выбросили в море и легли на курс. В кают-компании господин Ладо Алекси-Месхишвили взялся раздавать отобранные грабителями драгоценности. Делал он это мудро: взяв в руки, скажем, какую-нибудь безделушку, поднимал ее на всеобщее обозрение. Если кто-то признавал ее своею, то господин Ладо, выждав время, не сыщется ли еще претендент, возвращал владельцу. Были и драгоценности, на которые притязали по нескольку человек. Их господин Ладо откладывал в сторону...
Шторм длился три дня. И все эти дни яхта болталась по морю, но уцелела - видно, так было угодно провидению.
После всех передряг уже в Батуми сели поужинать. Григол, вспомнив грабителя, оставленного связанным на катере, заметил, что надо было развязать этого сукина сына, кто знает, что с ним случилось?
Господин Ладо Алекси-Месхишвили добрался до Тбилиси в конце февраля. Он никогда не отличался отменным здоровьем. Поездка из Москвы в Одессу, полная испытаний, основательно пошатнула его здоровье. Волнения, связанные с путешествием по морю, тоже сил не прибавили, и в ноябре того же тысяча девятьсот двадцатого года великий актер и театральный деятель, национальная гордость грузин господин Ладо Аленси-Месхишвили скончался.
Светлая ему память!
Аминь!"
Пару дней назад Гора потерял следы - их замело снегом.
Снявшись с рассветом, он побрел дальше, следуя больше своей интуиции, чем намеченному плану. Когда он увидел хижину, глазам своим не поверил: на взгорке, перед поляной возвышался довольно просторный сруб, и из трубы столбом валил дым. Гора почувствовал, как закружилась голова, и, прислонившись к дереву, отдышался. В поисках, где бы оставить Колу, он набрел на холм и, удобно расположившись, стал вести наблюдение. Икры снова занемели. Гора себе в утешение подумал, что это мышцы расслабляются после нагрузки.
Небо было чистым, и Гора достал секстант, чтобы определить местоположение. По карте и координатам выходило, что это отмеченная Филипповым вторая хижина, то есть с шестью патронами. Если печь топится, значит, охотник в хижине. Горе следовало выждать, пока тот уйдет.
Дым над трубой наконец поубавился, у Горы появилась надежда, что хозяин пойдет на охоту, но не тут-то было: из трубы снова повалил дым.
"Он что, раздумал уходить?.. Если не раздумал, зачем было подкладывать дрова в печь! Он до утра не двинется, придется здесь ночевать... Ждать, только ждать, Гора, сколько бы ни пришлось!.. Погоди, погоди, может, я что-нибудь напутал? Сколько дней я в пути? Тьфу, пропасть, голова не работает! Календарь, должно быть, в нагрудном кармане. Третьего января, семидесятый день побега. Сколько я шел? Эта хижина, совершенно точно... Силы на исходе, в среднем за день я больше пяти километров не осилю... В середине марта я должен быть в хижине Хабибулы... Что осталось? Семьдесят три дня!... Если не заболею... Хабибула не будет ждать меня бесконечно. Сказано, в середине марта, значит, в середине марта!.."
Гора, уютно устроившись, задремал. Когда проснулся, из печной трубы снова валил дым.
"Я продрог. Не разболеться бы снова! Жар, мучивший меня, и скудный паек сделали свое дело. Я все время недомогаю, потому и не могу сосредоточиться. Э-э-э, мы ведь слышали ружейный выстрел, когда грызли кедровые орешки. Кто же стрелял?.. Потом еще раздавались вдалеке одиночные выстрелы... Может, незнакомец шел за беличьей стаей... Я не силен в зоологии, но где-то слышал, что белки стаями ночуют к месту обильного урожая кедровых шишек... В молодечненской тюрьме, к примеру, Лучинский слыл знатоком охотного дела, а знания, скорее всего, были заемные, почерпнул из какой-нибудь брошюрки... Никакой он не знаток. Ты узнал стороной, что он бузил по пьянке, его осудили и посадили в камеру наседкой, причем тебя предупредили, что с ним надо держать язык за зубами... Так или иначе, эта хижина - скромный дар, ниспосланный Богом, как всегда, в самые трудные минуты, как послан был тот огромный осетр. Сколько раз я прежде удил, ни разу бычка не поймал... Гора Мборгали, терпи и жди!.. Не пропустить бы момента, когда хозяин отправится на охоту, нужно узнать, куда он ключ прячет. Может, он вообще дверь не запирает, может, здесь и замок-то не нужен? Хижина ветхая, сруб прогнил... Гм, эта подзорная труба весит восемьсот граммов, я еще хотел ее выбросить... Совсем не обязательно, чтобы Миша Филиппов наперечет знал все хижины в огромной тайге!.. Да, зайду. Хлеб или мука в хижине будут непременно. Испеку... Эх, Гора, Гора, все хвастаешь - я да я, а в голодуху о еде говоришь, когда и думать о ней нельзя! Помнишь, в Ортачальской пересылке, общая камера, а в ней четыреста пятьдесят голодных заключенных? Каждый третий - дистрофик! Железный ряд лежат впритирку на полу. Староста камеры, Жора Ишхтнели, услышит краем уха разговор о еде, вскочит с дрючком в руке - заткнитесь! Ну и что? Вслух никто не говорил, молчали, но в мыслях все равно было - хлеб, хлеб, хлеб! Зря старался Жора. Бедняга Михо Марсагишвили. По окончании следствия его дядя, степенный старик Арсен Марсагишвили, получив разрешение, прислал во внутреннюю тюрьму продуктовую передачу племяннику. Михо зажал в руке кусок хлеба, так что в ком его сплющил, и сказал с горечью: "Эх, не знал я тебе цены!.." Хлеб лежал на ладони, он смотрел на него... Существует оскорбление словом, жестом, поступком, пыткой, и существует самое изощренное, самое циничное оскорбление - голодом!... Блаженны те, кто не испытал этого. Я был молод, и только слова Михо Марсагишвили заставили меня задуматься о цене хлеба... Сколько в тебе сил душевных осталось, если ты, терзаемый голодом, еще думаешь о человеке!... Да, испеку хлеб, совсем немного - так, граммов пятьдесят. На такой кусочек уйдет двадцать пять - тридцать граммов муки, хозяин ничего не заметит. Много нельзя, я съем чуть-чуть. И потом, хозяин хижины ничего дурного мне не сделал, зачем его обижать. А если застанет меня, что он станет делать? Убьет и заявит, что действовал в целях самозащиты, или, плюнув на охоту, поведет меня под конвоем сдавать "куда следует", черт знает сколько сотен километров?.. Местные ненавидят беглецов... Это на юге о беглецах ведать не ведают, откуда там взяться беглецу... Правда на стороне населения. Вот ведь втемяшится в башку, что за каждого пойманного и сданного беглеца власти дают по пуду муки и сколько-то там спирту. Во-первых, несколько сомнительной представляется количественная сторона вознаграждения: чекисты расщедрятся на такое богатство?.. Во всем беглецы виноваты, у них репутация воришек, насильников, грабителей и убийц, и не без оснований. Я наслышан о случаях, когда местные жители давали пристанище беглецу, кормили-поили его, укрывали какое-то время, а он, попавшись потом, выдавал своего радетеля, и тот получал двадцать пять лет ни больше ни меньше!.. Ладно, хватит. Что дальше-то? Воду согрею, искупаюсь. Вот она, отменная сибирская банька. Заберу с собой пару коробков спичек. Кое-что прояснится позже. У охотника возьму самую малость, чтоб не объесть его. Пусть думает, забегал кто-то из своих, охотник, перекусил маленько и ушел!.. Все равно хозяин хижины раскумекает что к чему, и Митиленич воткнет новый флажок на своей карте. Пусть втыкает! Кого еще несет?! Да их, оказывается, двое!.."