– Где ты был, Гитала?!
– Дома!..
Как выяснилось, Гитала, бедняга, пехом прошел через весь Дагестан, Чечню. Оставив позади Дзауги[10], Стефанцминду, Арагвинское ущелье, добрался до родного села в Горийском уезде и вдруг вырос на пороге своего дома. Бросив ошеломленным от неожиданности домочадцам: "Вот красная рубаха!" он повернулся разок, чтобы дать разглядеть себя со спины, и ринулся обратно в Дагестан - ни тебе здравствуй, ни до свидания. Гитале для перехода ни конвой не понадобился, ни пушки. Как ушел в красной рубахе, так и вернулся в ней к барину. Что он ел все эти дни, где ночевал - так и не удалось выяснить. На все расспросы он коротко отвечал:
– А кто его знает!..
Еще одним завсегдатаем сквера Земмеля был некий Саварсам Карумидзе. По возрасту он годился в отцы моему деду. Еще до отмены крепостного права семья Карумидзе приютила у себя супружескую чету Баидошвили. Тогда не то что пастбищ и угодий, но и ущелий было множество, и заброшенных деревень, дочиста разоренных северными горцами. Помещики охотно давали пристанище бездомным, помогали им, как могли, укорениться, разжиться - словом, чтобы множились они и барину в помощь были. Пришли Баидошвили, люди сноровистые, за несколько лет встали на ноги, но от судьбы не уйдешь. Нико в пьянке был нрава злобного. Как-то раз на празднике он в порыве безудержной ярости схватился за кинжал, и в результате домой его принесли мертвым. Даро пережила его на пару лишь лет и, изведя себя горем, ушла вслед за мужем. Остался Сандро, парнишка четырех лет. В Грузии искони бытовал обычай: если батрак или крепостной оставался сиротой, не находя приюта ни у кого из близких, заботу о нем брал на себя барин, давал ему воспитание, обустраивал. Карумидзе забрали к себе малыша Сандро, растили его со своими детьми. К ним были приставлены воспитатель и француженка. Учился Сандро на равных с господскими детьми, выказывая несомненные дарования. И воспитатель, и француженка в один голос ратовали за то, чтобы Сандро продолжил образование в гимназии.
Как-то раз привезли барину к Пасхе ягнят. Сандро тогда было семь или восемь лет. Один ягненок был, что называется, рыжиком. Сандро бросился к нему, прижал к себе и с тех пор не расставался, не спал, не ел без него. Близилась Пасха, собрались резать ягнят, вместе с ними и рыжика. Сандро от горя даже чувств лишился, с трудом привели его в себя.
Подошло время определяться в гимназию, но мальчик упорно отказывался учиться, ему хотелось стать овчаром, пасти овец. Его долго уговаривали оставить пустую затею, но мальчик стоял на своем, и тогда его насильно отвезли в гимназию вместе с Саварсамом. Он сбежал на третий день и вернулся обратно в деревню. Так повторилось несколько раз. Потому прозвали его на деревне "обратным". Господа в конце концов оставили его в покое - пусть живет как хочет.
Эту историю я слышал в детстве раза три, не меньше. Каждый раз ее рассказы-Вали по-разному, и каждый раз в этом месте я непременно задавал вопрос рассказчику: "А что сталось с рыжиком?" И ни разу не получил на него ответа... Сандро отвел от себя угрозу гимназии и стал неотступно молить отпустить его в пастухи. Стал молить и таки добился своего, это в двенадцать-то лет. К отаре Карумидзе был приставлен овчар, человек опытный, достойный и верный, ему-то и препоручили Сандро. Лет до четырнадцати мальчик был при нем, потом вдруг исчез, оставив записку с просьбой не беспокоиться о нем и с заверением, что через несколько лет вернется уже со своими собственными отарами.
Восемь лет спустя он и впрямь объявился со своими отарами. Все это время Сандро, как выяснилось, пастушил у казбекских горцев. В те времена как овцеводы, так и пастухи занимались своим промыслом в заведенном порядке. Под началом двух пастухов были отара из двух тысяч овец, шесть кавказских овчарок, две упряжные лошади и два иноходца. Отработав год, пастух отбирал из стада в свою собственность пятьдесят овцематок. По прошествии двух лет у него уже было сто собственных овец и пятьдесят полагаемых из хозяйской отары. Итого, сто пятьдесят, а через три года все триста пятьдесят. Словом, за восемь лет службы Сандро стал хозяином трех отар, или шести тысяч голов, к тому еще овчарки, табун из тридцати лошадей да деньги, довольно много. Женился, пошли дети, и зажил он жизнью зажиточного крестьянина. Больше шести тысяч овец не держал - считал, что этого достаточно. Он был обучен грамоте, умел держать слово, помогал бедным, сирым, и мужеством его Бог не обидел.
Времена были лихие, поэтому смелость и отвага нужны были овцеводам не меньше, чем умение ходить за овцами и врачевать их. Пастухи водили отары на кизлярские пастбища через земли, населенные северокавказскими племенами: водили туда и обратно. Какие только испытания не выпадали на их долю!
К двадцати пяти годам слава об овцеводе Сандро Баидошвили шла по всему краю, о его отчаянной храбрости были наслышаны по обе стороны Кавкасиони. Сандро-то ходил под Богом, но и черт не дремал, и вот ведь как вышло, что осудили его на двадцать лет каторги.
Случилось все просто и вдруг. Таможенники на Ларсе остановили отару сбор за зимние пастбища составлял копейку с головы. Это были новички, Сандро никогда прежде их не видел. Таможенники спросили, сколько голов он перегоняет. Сандро ответил так, как то и было. Его подняли на смех, тем не менее Сандро держался вежливо. Старшему таможеннику пастух показался простаком, и он решил поднажать, чтоб выколотить из него побольше денег. Как говорится, нашла коса на камень. Таможенник осатанело бранился. Сандро спокойно отвечал. Его невозмутимость привела таможенника в бешенство, и он, не сдержавшись, дал Сандро затрещину. В ответ Сандро отвесил оплеуху, от которой тот грянулся оземь. На подмогу начальству кинулись двое других таможенников, один безоружный, второй - при винтовке со штыком. Безоружный выхватил из рук сотоварища винтовку, хотел было поддеть Сандро на штык, но тот опередил его кинжальной раной в живот. Таможенник упал и забился в судорогах. Солдат кинулся к своей винтовке, но и его постигла участь младшего таможенника - он испустил дух со вспоротым животом. Начальника тем временем и след простыл. Сандро погнал отары дальше. Его взяли во Владикавказе. Брат одного из убитых таможенников служил в Тбилиси околоточным надзирателем. Объявившийся начальник таможенной заставы ни за какие блага не склонялся к правдивым показаниям. Да и какая, собственно, разница, когда на тебе две человеческие жизни. Как ни старались Карумидзе только виселицу сумели отвести от Сандро Баидошвили. Двадцать лет не подавал он о себе вестей, его считали мертвым, однако он вернулся. Вернулся... Куда девалась его всегдашняя улыбка, мощная грудь, горделиво развернутые плечи! Развалина и калека. Вместо ноги - обрубок по колено.
Года два он беспрестанно болел. Жена Сандро - Майя была родом из Марабды, за что прозвали ее на селе Марабдулой. Пока Сандро отбывал срок, она вырастила детей, поставила их на ноги, сумела приумножить добро, так что к возвращению мужа семья жила в полном достатке. Сандро не хотелось стеснять домочадцев. У старшего сына был дом каменной кладки, и в нем маленькая комнатенка, там он и обособился. Он все больше молчал и молился. Пришла весна. Сандро стал выходить во двор, греться на солнышке. Это был добрый знак - Сандро оживал душой. Он и ходить стал иначе - перестал волочить, широко расставляя по привычке к кандалам, ноги, на лице его заиграла почти прежняя улыбка. Отобрав двух бурых бычков с белыми звездочками на лбу, он стал их выхаживать, выбирая для них травку посочнее, лесные груши и яблоки по вкуснее. Бычки подросли и к двум годам так налились силой, что не было им равных в выносливости. Правда, под ярмо их не ставили, в старину в Грузии почиталось за грех запрягать вола моложе пяти лет.
Как-то осенью Сандро пригнал своих бычков, бурых, со звездочками, в лес похрупать дикие груши. С немалым трудом взобравшись на дерево, он стал трясти его. Бычки внизу звучно жамкали фрукты, а Сандро, глядя на них, радовался. Приметив ветвь, густо унизанную плодами, он потянулся за ней, она подломилась, Сандро Баидошвили упал на землю и испустил последний вздох. Его похоронили, положили на могилу надгробный камень, который и поныне там. На одной грани надпись: "Ни себе в радость, ни другим", на другой высечены рога, бараньи рога.
