— Вы вышли замуж за Орнана де Ги… — подавленно промолвила Ирана.

— Да, это произошло в маленькой часовне. Орнан выглядел таким влюбленным… У меня не хватило решимости отказать ему.

— А брачная ночь была безупречной? — обеспокоенно спросил Жеан.

— Да, — ответила Ода, опуская глаза. — Ну как я могла ему отказать? Он так долго желал меня.

— Это случилось до или после того, как мы предупредили вас о наших подозрениях по поводу болезни барона? — спросила Ирана.

— После… — призналась Ода, подняв на трубадуршу глаза, полные слез. — О… надо было послушаться, но я вам не поверила. Мне все это показалось отчаянной попыткой Робера разлучить меня с Орнаном… Какая я глупая… Я уповала на всесилие святых мощей. Меня воспитали истой христианкой, приучили склонять голову перед чудом… Орнан постоянно твердил мне, что излечился, и, положив руку на раку святого Иома, он почувствовал, как болезнь выходит из него, а душу заливает яркий свет. Я нисколько не сомневалась в его словах… Он был мой хозяин… мой господин. И он был так велик, так силен…

— Орнан переспал с вами? — лихорадочно спросила Ирана. — Он по-настоящему сделал вас женой?

— Да… — заплакала Ода. — Хотите, я покажу свою простыню с пятнами крови, докажу вам?

— Успокойтесь, — мягко сказала трубадурша. — Я просто хотела убедиться, девушки часто не разбираются в таких вещах.

— О! — горько ухмыльнулась Ода. — Можете не сомневаться. Я три раза была его женой, на этом самом ложе. И не вижу в этом греха, поскольку церковь освятила наш союз. Это не был грех разврата… Я была женой, отдающейся своему мужу.

— К чему такая поспешность?

— Он больше не мог… Сказал, что семя душит его, уже больше года он не прикасался к женщине, даже к проститутке. Орнан запретил себе все плотские наслаждения, как только узнал о своей болезни…

— Кто рассказал вам правду о мощах? — спросил Жеан. — Дориус?

— Нет, — простонала Ода. — Зверь… да, зверь. Он вошел в комнату и сообщил, что меня ждет… Тело будет гнить… Зловоние… Он сказал мне, что я буду гнить заживо, что я должна удалиться в лепрозорий и жить там среди таких же полутрупов. Он показал мне свое ужасное костлявое лицо и сказал, что мое скоро станет таким же. Кожа слезет со щек, а нос и губы отвалятся…

Большего она сказать не смогла и повалилась на пол, корчась в нервных судорогах.

Ирана инстинктивно бросилась к ней, но, не дотронувшись до нее, отшатнулась. Жеан положил руку на плечо трубадурши и заставил отойти назад.

— Она заразная, — шепнул он. — Не трогай ее, иначе к тебе перейдет ее болезнь. Все, что есть в этой комнате, должно быть очищено огнем.

Ирана вырвалась и быстро накинула мех на голое тело молодой баронессы де Ги.

«Так вот почему она не вернулась к родителям, — подумал Жеан. — Ее дом здесь, в Кандареке. По закону замок принадлежит ей до тех пор, пока король не выберет ей нового мужа. Так всегда поступают со вдовами, имеющими личное владение».

Ода пришла в себя и запахнула мех на своей груди.

— Мне страшно, — пожаловалась она. — Я не знаю, что мне делать. Я не хочу уйти к прокаженным, но боюсь заразить тех, кто окружает меня… Я слишком молода, не хочу умирать, превращаться в пугало. Неужели не существует никакого лекарства?

— Пока рано говорить о заражении, — задумчиво проговорила трубадурша. — Я не специалист по такой болезни, но слышала, что может пройти немало времени, прежде чем она проявится. Вам нужно посоветоваться с врачом…

— Он тотчас сообщит властям! — перебила ее Ода. — Меня объявят мертвой среди живых и отправят в лепрозорий к полуживым. И я стану там игрушкой. Вам хорошо известна участь женщин в подобных местах.

— Успокойтесь, — вздохнула Ирана. — Не надо терять надежды. А пока носите перчатки. Обрабатывайте огнем всю посуду, которой касались ваши губы. Так поступают мавры, довольно сведущие в медицине.

— Может быть, мне прикоснуться к настоящим мощам святого Иома? — спросила девушка тоном, полным надежды. — Теперь я баронесса и могу вас сделать богатой… Найдите мне настоящую раку, и я озолочу вас. Дориус глупец, а вы честная. Вы очень рисковали, пытаясь меня предостеречь, а я, наивная, не поверила вам.

— Видно будет, — помедлила Ирана. — Мысль неплоха, но сначала нужно найти этого зверя, пока он не разболтал всем о том, что вы прокаженная.

— Но это так и есть…

— Не обязательно. Мне рассказывали, что слуги, провожавшие своих хозяев к прокаженным, возвращались невредимыми. Все зависит от внутреннего состояния. Вы молоды, у вас крепкий организм, так что болезнь может и не прилипнуть к вам.

— Вы говорите это, чтобы приободрить меня, — вздохнула Ода.

— Ложитесь-ка в кровать и постарайтесь уснуть, — приказала Ирана. — А мы с Жеаном поразмышляем надо всем этим.

— О, как вы добры, — прошептала девушка. — Ваши слова для меня благотворны. Мне казалось, что я схожу с ума. Я даже не могла обнять отца, когда он посетил меня… И он недоумевал. О! Как я была несчастна.

Ода согласилась лечь в постель и сразу свернулась клубочком, словно ребенок. Жеан догадался, что Иране очень хотелось утешить девушку, но ужасная болезнь держала ее на расстоянии.

Они вышли, когда Ода засыпала. Очутившись за дверью, Ирана залилась слезами.

— Она пропала, — всхлипывая, проговорила она. — Нет ничего хуже семени прокаженного, болезнь передается сразу. Орнан де Ги приговорил ее. Сделав Оду своей женой, он отравил ее.

Жеан с трудом поборол поднимавшееся в нем желание убежать. То, что такая страшная болезнь могла таиться в хрупком и красивом теле молоденькой Оды, было выше его понимания.

— Думается мне, что зверюгу изображает именно Дориус, — пробормотала Ирана, когда они направлялись к оборонительной стене.

— Играет с нами комедию? — проворчал Жеан. — Но с какой целью?

— Потому что мы — последние свидетели его некомпетентности, — тихо ответила молодая женщина. — Мы с тобой прекрасно знаем обо всех допущенных им ошибках: покупке фальшивых мощей, секрете болезни барона. Все это Дориус делал за спиной своих настоятелей и никогда не испрашивал разрешения у духовных властей. Теперь же, когда он набрал мешок грехов, мы стесняем его. Думаю, Дориус и нас затянет в свои сети.

— Каким образом?

— Он сделает так, чтобы зверь наводил ужас на всех… Сначала Ода, потом слуги, стражники, горожане. Когда все разговоры будут только о зверюге, Дориус устроит так, что сержант при сторожевом обходе обнаружит шкуру монстра и прочие его причиндалы в наших мешках. Игра закончится. Нам не простят этой злой шутки. Поставят к позорному столбу и закидают камнями. Говорю тебе: это ловушка. Нужно побыстрее сматываться отсюда. Мы проиграли, Оде мы уже не поможем.

— Ты не поняла! — возразил Жеан. — Дориус держит нас на привязи и не позволит убежать. Твои рассуждения хромают. Чего ради он будет наводить ужас на баронессу? Если она потеряет голову и публично заявит о своем несчастье, Дориус окажется в незавидном положении…

— Нет! — нетерпеливо оборвала его Ирана. — Ода будет хранить молчание. Она страшно боится, что ее отошлют в лепрозорий.

В последующие дни все пошло как нельзя хуже. Как и предвидела Ирана, зверь вскоре покинул замок и бродил по улицам города. Многие видели его или уверяли, что видели, однако все описания сходились. Чудище было похоже на горбатого медведя, у него была костяная лысая голова, передвигался он прихрамывая, а его скрюченная тень могла присниться только в кошмарном сне. Время от времени он скребся в двери и ставни, словно пытаясь проникнуть в дома.

В городе воцарился ужас. На закате дня жители баррикадировались, и даже кабачки закрывали двери, не впуская запоздалых клиентов.

Ни разу не пересеклись пути ночного дозора и зверя. В замке же, наоборот, многие служанки замечали его на поворотах коридоров. Одна из них так испугалась, что лишилась чувств, а потом и ума. Жеан ощущал себя одураченным и абсолютно бесполезным: чудище будто издевалось над ним, оказываясь всегда в месте, противоположном тому, где он его подкарауливал.