- И то, - сказал шофер, которому надоело мое тупое сигаретное сопенье, - взять хотя бы "мерседес".

Американского выпуска, из Детройта, к примеру. Я тем годом гостил у брата в Ленинграде, а у него кореш в посольстве работает. Брательник говорит, хочешь на "мерседесе" прокатиться? Я говорю: давай.

Сделали. Кореш пригнал "мерседес", сели, едем. Ну и что вы думаете? Вы ездили в "мерседесе"?

- Не случалось.

- То-то и оно. Сидишь, как в подушках зарытый, и вроде мотора нету. Ни звука. Только так, тихоиько-рр-рр! - будто котеночек мурлычет. Комфорт! А сзади, где сиденье, гляжу, какая-то дверца вроде шкафчика. Чего такое? А кухня. Там тебе и холодильник, и плитка, и капсула для термосов. По дороге, допустим, проголодался, достал кастрюльку - спереди крышка откидная в сиденье - столик, похлебал горяченького супчику, кастрюльку на место, в капсулу - ехай дальше сытый. Комфорт?,. - под влиянием потрясающего воспоминания шофер как-то нервно крутнул баранку и едва не завалил машину в кювет.

- Вы сами-то из Москвы?

- Ага.

И что же, ни разу в "мерседесе" не прокатились?

Я не хотел его до конца разочаровывать:

В "мерседесе" нет, а в "ролс-ройсе" было дело, подфартило разок.

- И как?

- Что говорить, никаких сравнений. Как в раю.

Шофер поглядел на меня с одобрением, протянул пачку "Шипки". Я достал свою "Яву".

- Хорошие сигареты. У нас нет.

Мы задымили, несколько сближенные духовно общими интересами. Курево, машины, теперь, конечно, спорт. О да, как говаривает Натали.

- Как наши с испанцами сыграли, не знаете? - спросил я.

Вопрос оказался болезненным, и некоторое время водитель молча, остервенело затягивался дымом. Ответил с угрюмым сарказмом:

- Сыграли, чего ж не сыграть. Выпустили их на поле, они и сыграли. Нас выпусти, и мы сыграем...

Машина запетляла и чуть не врезалась во встречный грузовик.

- Да-а! - сказал я. - Нету у нас футбола. Так играем, по принципу бей - беги. А почему, спрашивается, нету?

- Иэ-х! - он так резко повернулся, что, казалось, треснули шейные позвонки. - Этот-то, который народный артист комментирует, совсем сбрендил. Всему рад. Наш, орет, Старухин лучше всех в мире играет Головой. Надо же придумать! Нашел все же, чем похвалиться. Старухин -головой! Слыхали? Если головы деревянные, чего же ими не играть. Были бы у нас с вами деревянные тыквы, и мы бы сыграли.

- Звезд нету, - заметил я. - Так, перебираешь в уме, некого назвать. Один Блохин резвится.

- А чего он резвится, чего? Какой толк? Не-ет, пока их всех не разгонят - толку не будет. Всю федерацию надо разогнать, а потом собрать заново.

Я глубокомысленно закивал, поддерживая суровое, но справедливое предложение.

- Вот она, дачка-то. Смотрите.

За поворотом, чуть ниже уровня шоссе, ярким ковром зеленели густые сады и украшенные немногочисленными башенками разноцветные домики.

Водитель свернул на обкатанный проселок и через минуту вырулил в царство тишины и медовых ароматов.

Бросалось в глаза, что, кроме декоративного штакетника вдоль дороги да прямых линий шиповника, очерчивающих границы участков (каждый соток по двадцать, не меньше), тут не было заборов. Дачи без заборов - что же это такое? Непривычно как-то.

Перед одной из дач мы затормозили, водитель пошел открывать ворота (странно и одиноко нависавшие над низеньким штакетником), и мы въехали под брезентовый навес. Что-то мне все это напоминало: и ворота, точно возникшие из воздуха, и навес-гараж, и расположение этих дач, выныривающих из-за поворота навстречу путнику, как мираж, - что-то напоминало детское, милое, незабвенное. Если бы не деревья, не гравий дорожный, не домик, глядящий на нас тесовым крылечком, если бы не человек в шортах, спускающийся с крыльца и машущий нам панамой, если бы не мое паршивое, в общем-то, настроение, я бы, скорее всего, вспомнил. Так остро захотелось вспомнить, догнать, зацепиться крючком памяти за некий проблеск в прошлом. На миг показалось, что это важнее всего - вспомнить, вернуться, отрешиться от происходящей минуты Но я не вспомнил Не успел.

Сам товарищ Никорук спешил к нам, издавая приветственные возгласы, размахивая панамой. Он кричал: "Привет, московский гость! Привет, дорогой коллега!"- и, пожимая его мощную, властную руку, я сразу почувствовал: вот человек из тех, которые твердо знают, чего хотят. Из-под белесых густых бровей смеялись глаза, в которых не было ничего двоедушного, а была одна лишь торжествующая уверенность, что случилось - сошлись наконец два хороших человека, необходимых друг другу.

- Здравствуйте, Федор Николаевич! - отозвался я, как мог сердечнее.

- Эх! - сказал директор, щурясь. - До чего же вы бледные там, в столице, до чего изможденные. Живут люди, как в подземелье. В копоти, в дыму, в миазмах городских. Солнца не видят, воздухом не дышат, прозябают.

Я смущенно переминался с ноги на ногу, ожидая, когда кончится бурная встреча, но, оказывается, директор далеко не исчерпал ритуал приветствия желанного гостя.

- Клара, Мика, Серго - все сюда! - гаркнул он, потревожив, по-моему, всю округу. Господи, да с этим ли человеком говорил я по телефону. Не родственник ли это мой какой-нибудь позабытый?

Через минуту, окруженный незнакомыми, но искренне обрадовавшимися мне людьми, я действительно потерял четкое представление о том, кто я и где нахожусь. Одно понимал: это спектакль и не для меня он разыгрывается. Для какой-то высшей производственной задачи. Но и в этом я вскоре засомневался.

Супруга директора - Клара Демидовна - цветущая, средних лет полная дама с круглым, приятным лицом.

- Я много слышала о вас, Виктор Андреевич! - ласково произнесла она раз и навсегда заготовленную для таких случаев фразу, ничуть не беспокоясь о том, что эти слова могут прозвучать издевкой. Про Мику и Серго, хипповых юношу и девушку, директор сказал:

- Это младшие мои, младшие. Старшие-то детки разлетелись по городам и весям. А эти пока на шее сидят.

Младший Серго что-то хмыкнул интеллигентно-невразумительное, а младшая Мика, протягивая ручку для знакомства, загадочно отвернулась. Водитель получил распоряжение вернуться за мной к четырем часам и уехал.