Начал читать я с опаской, потом увлекся и одолел рукопись взахлеб. Вероятно, сказалось личное и давнее знакомство с автором. Со страниц своих заметок Виктор представал и таким, каким я его помнил, и совсем иным, более человечным и мудрым, что ли. Он старался быть искренним, хотя и впадал порой в кукование. При чтении несколько раз возникало неприятное ощущение, точно меня заставляют подглядывать в щелочку. Буквально через абзац проскальзывали его уязвленное, гипертрофированное самолюбие, неудовлетворенность пропорцией между желаемым и осуществленным, прищуренный взгляд на людей; и тут же рядом - чистосердечное стремление освободиться от каких-то душащих его пут. Да, это был он, мой давний приятель, и в его чертах я с печалью узнавал черты некоторых других людей моего поколения, живущих как бы с завязанными глазами.
Я позвонил Виктору и довольно официально сказал, что лично мне материал представляется любопытным и я бы даже попробовал его опубликовать, но меня смущает избыток сугубо интимных деталей. "Наплевать! - ответил он резко, но, подумав секунду, добавил:- Измени по дружбе фамилию и валяй делай что хочешь". И опять, как в детстве, скользнуло в его тоне что-то отвратительное и одновременно странно притягательное. Я почему-то подумал в тот момент, что если Виктор и будет когда-нибудь счастлив, то вряд ли будут счастливы его близкие.
Итак, с разрешения Виктора Семенова предлагаю вниманию читателя его записки, которые с натяжкой можно назвать "отчетом об одной служебной командировке".
Ан. Аф.
18 июля. Вторник
В этот южный полукурортный городок я приехал поздно вечером, а в гостиницу попал уже ночью. Смешно сказать - заблудился. Спрашивать у кого-то, где гостиница, разговаривать, - не хотелось, и я последовал за основной массой прибывших, полагая, что таким образом выберусь хотя бы на главные улицы, к центру, но ошибся. Бодро шагая за людским потоком, я вскоре очутился у высокого каменного забора пансионата "Здоровье" и, как баран, долго, с любопытством разглядывал чугунные ворота. В другое время и в другом месте такой промах мог бы вызвать у меня приступ тихого бешенства, но тут я нисколько не огорчился. Роскошная южная летняя ночь окружала и баюкала, земля исторгала волнующие, чувственные ароматы, манила отшвырнуть чемодан и лечь на псе и, может быть, заквакать лягушкой в ответ на доносящиеся из свежей темноты таинственные, невнятные звуки.
Лениво приволакивая ноги, побрел я по узкой улочке, осененной редкими фонарями. Городок был низенький, игрушечный, только кое-где вдруг, живыми улыбками, пысисчнвали высокие огни. В воздухе плыл запах фейерверка и лесных ландышей.
Не скоро повстречал я местных жителей - склеенная влюбленная парочка, дети рая, выскользнула из переулка и, увидев меня, с вежливым хрустом распалась на две части.
- Скажите, как пройти к гостинице "Синее озеро"?
Парень и девушка взялись объяснять с нетерпением и пылом любви, желающей поскорее избавиться от постороннего присутствия. Я им не позавидовал. Моя свободная душа лишь пожелала их восторженным душам долгой ночной дороги.
Через десять минут я был на месте. Гостиница "Синее озеро", трехэтажный особняк в стиле ампир, фасадом выступала на булыжную площадь, выставив перед собой каменную лестницу парадного входа, как рыцарь, выезжая из леса, выставляет вперед копье. В обе стороны от гостиницы разбегались улочки нарядных остроконечных домиков, а прямо перед ней, сказочно и мрачно, зияла пропасть городского парка. Все увиденное настолько не соответствовало цели моего приезда, что невольно я вспомнил напутственные слова Перегудова: "Это, милый мой Виктор Андреевич, не командировка у вас будет, а отпуск". Там, в Москве, я принял его фразу за очередной вывих казенного остроумия и, помнится, поморщился, но, возможно, на сей раз Владлен Осипович сказал то, что хотел сказать.
Номер был забронирован, и полуспящий дежурный без всякой волокиты вручил мне ключ. Поднявшись к себе в однокомнатный скворечник, я обнаружил, что туг есть все, что понадобится для плодотворной работы кровать, телефон и ванная. В ванной из крана текла горячая вода, что можно было считать совсем уж счастливым предзнаменованием. Правда, у воды был какой-то подозрительный рыжий оттенок.
Перед тем как лечь, я собирался кое о чем поразмыслить, но, оказывается, слишком устал. Очень я устал и боялся упустить момент этой сладкой мышечной слабости, когда чудится, что подушка оживает и потихоньку сама ползет к уху. Упустишь - не уснешь вовсе. Опять будет седуксен, его белый взрыв в желудке, и тупое беспамятство на несколько часов, не приносящее ни облегчения, ни покоя. Нет, скорее в постель...
Клонясь в сон, я уже точно знал, кто мне приснится. Еще здесь, в номере, впитывая его затхлый воздух, я огромными прыжками, боясь опоздать, помчался на желанное свидание Она, Наталья, поджидала меня в конце темного коридора, светясь кошачьей зеленью глаз, и аккуратно, капризно подрагивая стройной ножкой Мы встретились во втором часу ночи пополуночи.
Минувшей зимой прихватил я сильную ангину, вызвал на дом врача. Пришла женщина лет тридцати - тридцати трех, с распущенными волосами, хмурая.
Очень торопилась. Диагноз поставила мгновенно: грипп - и уже строчила рецепты.
- Ангина, - поправил я, - горло болит.
- И при гриппе горло болит.
- У меня ангина, я знаю.
Она взглянула с холодной юмористической искрой.
- Пригласите другого врача, если мне не верите.
- Хорошо, - согласился я. - Пусть будет грипп.
Забыл о ней через пять минут. А через двое суток температура спала, горло я вылечил керосином. (Может, кому пригодится: надо взять в рот ложечку керосина и прополоскать - он почти мгновенно всасывается.)
Пошел я в поликлинику закрывать больничный и там, в очереди, узнал имя врача - Кириллова Наталья Олеговна.
На приеме она тоже спешила, но не так заметно.
Мне понравилась ее манера говорить - литературно правильные, круглые фразы, какой-то журчащий, уверенный в себе голос, и на дне - намек, недосказанность, что-то очень женственное. Манера московская, интеллигентная. Разговор - как панцирь.
