- Чего вылупился? - ухмыльнулся Шутов. - Рабочий класс ужинает. Денег не жалеем. Наливай, Митрий, гостю.
Тот, с бандитской рожей, схватил графин с водкой, как спичечный коробок. Ручища - лопата, и на ней, на тыльной стороне, татуировка: "Митя.
1945 г."
- Рабочий класс? - переспросил я, вглядываясь с интересом в Митрия лицо. - Это, значит, тебе в цеху фингал поставили? Болванка, видно, отскочила? Похоже, похоже...
- Говорил? - Шутов весело крякнул. - Говорил вам, любопытный. До всего доходит. Такой дотошный, хоть убей. Из Москвы прибыл с тайным заданием.
Большой человек!
Митрий плеснул мне в фужер до краев, маленькими глазками пробуравил в моем лбу дырку величиной с грецкий орех.
- Угощайтесь, гражданин, - голос прошелестел, как знойный ветерок. - Мы москвичей уважаем, всегда им честь оказываем. А которые любопытные - нам тоже скрывать нечего. Фингалом интересуетесь? Это дело житейское. Сегодня он у меня, завтра у тебя.
Какой кому фарт пойдет.
Двое других парней солидарно потянулись за рюмками. Один, в очках и с бугристыми залысинами, глаза у него с трудом разлеплялись, был поразительно похож на актера Валентина Никулина, худосочный, болезненный лик, по виду - ему бы вместо водки принять валерьянки стакана три подряд; а второй - так себе, пустыня Сахара, сколько ни смотри, не за что глазу зацепиться. Дрожит только весь от вина, мышонок алкогольный в сереньком пиджаке.
Мы все выпили и пожевали кто что, и нежданнонегаданно охватила меня звенящая радость бытия. Так отлично стало жить, честное слово. Именно в этот момент.
- Шутов, - сказал я, - разреши мне твою девушку пригласить на танец?
- Приглашай! - кивнул он, глянул на меня со странным, тревожным вопросом, то ли просто жалея, то ли пытаясь что-то мне внушить без слов, но важное, очень важное.
Его девушка сидела через два столика, возле эстрады, с другими двумя девушками. Женский коллективчик Я думал, она со мной не пойдет, но она гибкая, длинноногая - легко качнулась мне в руки.
- Вы из Москвы, я знаю, - быстро, шепотом, опаляя запахом кислого вина, заговорила она. - Вы не верьте ничему. Петя очень хороший человек. И он не пьяница. Грозит, бравирует, но это несерьезно. У него красивая, светлая душа, он сам мухи не обидит. Никогда! У него жена - пусть. Я его очень люблю. Редкий, редкий человек. Мне тридцать лет, я южанка, бывала везде, курортная жизнь, музыка, - а он не такой, нет. У него душа лепестками пахнет. Я знаю, что говорю, вы поверьте. И не бойтесь его, он вам ничего не сделает. Никогда. Я была сломанная, а он меня склеил. Он меня из кусочков собрал. Какое вам до него дело? Вы москвич, уедете, зачем? Не тревожьте его. Я вижу, он встревожен, взбудоражен, и ресторан этот. Мы не собирались идти в ресторан, увольте. Тут все друг друга знают. Донесут жене. Мне ничего не надо. "Лично мне - ничего. Я не хочу, чтобы его тревожили... Вы слышите?
- Слышу, - сказал я. - Вам не надо больше пить.
Она отстранилась, руками уперлась мне в грудь - вблизи видно было, что ей тридцать лет.
- Кто вы? Зачем приехали?
- Если бы я знал, - ответил я. - Иду туда - не знаю куда, а ищу то - не знаю что.
- У вас злые глаза. Вы злой человек?
- Возможно.
Она склонила голову, точеные из темной кости плечи поникли - она танцевала так, точно мы были вдвоем в ее собственной комнате. Для того чтобы танцевать так в ресторане, действительно, нужен опыт.
Заслушалась музыку, синие веки приспустила и забыла про Петю, про меня - замурлыкала что-то вполголоса...
...Я вернулся к столу Шутова, а там все рюмки полнехоньки.
- Ну как? - спросил Митрий. - - Хороша?
- Не разглядел. Близко стояли.
- Умен, - бросил вдруг тот, который похож на актера Никулина. - Ты его опасайся, Петька. Умен, в дамки лезет.
Петр Шутов отрешенно глядел куда-то на окно, чего-то там высматривал в смолистой мгле.
_ Петя, - обратился я к нему, намазывая икру толсто на хлеб, - скажи, Петя, тебя кто сюда послал ко мне? Капитанов?
Шутов нехотя оторвался от окна, подарил мне бешеную усмешку, затянулся дымом:
- На рожон все-таки прешь! Стоит ли? Капитанова не трогай. Он человек высокого полета, тебе о нем и говорить нечего. Ты ведь сам-то кто? Пешка.
- Я - инженер.
- Нет, - Петя хмурился каким-то своим тайным мыслям, а со мной беседовал попутно. - Ты не инженер и никто. Ищейка ты - вот кто. И на лбу у тебя написано: "Ищейка".
- Я не ищейка, я правдоискатель.
- Он - правдоискатель, - с сарказмом подтвердил Митрий. - Что-то их нынче много развелось на нашу голову, Петя. Мы вкалываем, а они вокруг нас правду ищут. И ведь тоже, приметь, зарплату получают за это. Побольше нашей.
- Ну вот что, - сказал Шутов, - давай, докушивай водку и мотай к своим старушкам. Хватит, потолковали.
- Дело не в старушках, Петя. Там у меня биточки заказаны.
- Ступай, жри свои биточки. Или еще будут вопросы?
То, что застряло во мне, не рассасывалось.
- А что ты так забеспокоился, Петя Шутов? - спросил я. - Если все чисто, то чего суетиться? Вон и девушку свою напугал, которая у тебя помимо жены.
Напилась, бедная, со страху. И меня пугаешь. С чего бы это?
- Все?
- Как это "все"?
- Пойдем! - Он тяжело встал, трезвый, жилистый, руки в узлах - рабочие руки! За ним Митрий, а уж за ними и я. Двое пьяненьких остались на месте.
Конечно, не четвером же им со мной управляться, двоих за глаза хватит.
Минуя старушек, я положил на стол три рубля.
Они посмотрели с жалостью, все ведь понимали курортные очевидцы.
- Михаилу Алексеевичу поклон, - сказал я. - Спасибо за компанию.
- Вы разве не вернетесь?
- Может, вернусь, а может, и нет. Как судьба сложится.
Они хотели меня-предупредить, спасти, потянулись ко мне блеклыми взглядами, сухонькими старушечьими грудками, да поостереглись, осели. Графинчик перед ними был почти пуст.
Вышли мы на пустынный пригорочек неподалеку от гостиницы. Слева - парк, справа - фонари, сверху - вечность.
- Что же ты никак не угомонишься, пес паршивый? - кисло спросил механик Петр Шутов. - Что же ты все за душу цепляешь?! Что вы все-то ко мне лезете, топчетесь? Сколько вас таких? Свиньи вы поганые! Оставишь ты меня в покое или нет?
Тоска была в его голосе непомерная, и страсть, и сила, и истерика. Изнемог парень.
