Как я уже сказал, он продолжал работать до того самого момента, пока повар не начал призывно стучать половником по сковородке, всем своим видом давая понять, что сколько бы времени ни показывали обычные часы, а только у него на кухне уже наступил полдень.

Работа была тут же прекращена, лошади распряжены, все начали дружно вытряхивать из-за пазухи колкую труху и протирать глаза от пыли. Я же продолжал наблюдать за мальчишкой и видел, как он начал было спускаться вниз, придерживаясь за стенку пресса, но затем передумал и медленно направился туда, где на земле высился ворох оставшегося после прессования мусора, состоявший наполовину из пыли и сенной трухи и доходивший почти что до самой площадки. Там он опустился на край платформы, но потом его тело развернулось, подобно неуправляемой лодке, подхваченной быстрым течением, и он безвольно скатился вниз.

Человек посторонний мог бы, пожалуй, решить, что мальчишка сильно ударился головой о твердый ком выжженной солнцем земли, но я-то знал, в чем дело.

Подбежав к нему, я приподнял ему голову и глянул в лицо. У него посинели губы, а вокруг глаз залегли белые пятна. Паренек безжизненно лежал на земле и был похож на размалеванную обезьянку с картинки.

Не теряя времени, я дотащил мальчишку до бака с водой и окунул его туда несколько раз, после чего отволок под кухонный навес и, уложив так, чтобы ноги были выше головы, принялся обмахивать.

Ребята столпились вокруг нас и тоже помогали, кто чем мог. Никто не проронил ни слова. Да и особой помощи от них ждать тоже не приходилось. Но один взял у меня из рук сложенную газету и стал обмахивать ею мальчишку, и еще я помню, как Пит держал над горлом Чипа мокрую тряпку, выжимая из нее непрерывную струйку воды. Это была не самая приятная компания. Ребятам было стыдно, но только нет ничего опаснее совестливого мужика. Он стремится поскорее вновь обрести душевный покой и ради этого готов на все.

Подошел к нам и Ньюболд.

– Ну что ж, – произнес он, – думаю, мы здорово проучили этого щенка.

Никто ему не ответил, но все разом обернулись и красноречиво поглядели на босса. Больше он ничего не сказал, а лишь смущенно кашлянул и, напустив на себя подчеркнуто сосредоточенный вид, принялся сворачивать цигарку. Но я видел, как на лице у него заходили желваки, и мне стало ясно, что даже если Ньюболду неведомо чувство стыда, то по крайней мере иногда ему все-таки бывает страшно.

На протяжении последующего получаса мы хлопотали вокруг Чипа и все это время просто молчали, если, конечно, не считать того, что изредка кто-нибудь из нас в сердцах обзывал другого болваном, после чего плечом оттеснял ближнего своего в сторону и самолично брался выполнять часть его работы. Я уже не сомневался в том, что Чип умирает и что Ньюболду после этого тоже не жить, когда веки мальчишки вдруг дрогнули, он недоуменно посмотрел на нас, а затем вздохнул и снова закрыл глаза.

– Мамочка! – всхлипнул пацан, повернулся на бок и снова вздохнул.

Это зрелище потрясло меня до глубины души. Я имею в виду то, что было даже не обязательно заглядывать в его свидетельство о рождении, чтобы догадаться, что лет ему было на два-три года меньше, чем все мы думали. У каждого из нас и без того было муторно на душе, так что можете себе представить, что мы почувствовали, когда услышали этот жалобный всхлип, увидели, как он повернулся и вздохнул – совсем как ребенок в кроватке, когда над ним склоняется мать, чтобы поцеловать дитя на ночь.

Ньюболд решительно отодвинул меня в сторону и наклонился, чтобы получше разглядеть мальчишку. Он не сказал ничего, однако взгляд его был красноречивей всяких слов.

И тут затянувшееся молчание нарушил тихий мелодичный голосок, холодно заметивший:

– Теперь я вижу, мистер Ньюболд, что все это время он показывал вам, как работает пресс!

Опять эта девица!

Оказывается, ее лошадь потеряла подкову, и она повернула обратно, чтобы шагом доехать до нашего лагеря в надежде, что здесь смогут для нее что-либо сделать, тем более что у нас была своя кузница.

Произошло самое худшее из того, что могло с нами случиться. В такие дела посторонних вообще стараются не посвящать, даже мужчин. А уж про женщин и говорить нечего – любая из них, услышав подобную историю, для начала переварит полученную информацию, а потом выдаст собственную версию случившегося, дополняя ее новыми красочными подробностями. И с каждым новым пересказом наша компания будет все больше и больше походить на шайку людоедов-пожирателей детей!

Но хуже всего, если душераздирающие истории о нашей жестокости будут исходить от самой Мэриан Рэй, ибо ничего из сказанного ею не будет подвергнуто сомнению! У меня в голове промелькнула мысль о том, чтобы вскочить и убежать, любой ценой добраться до станции – хоть бы даже и пешком – и уехать подальше от этих мест.

По лицам остальных было видно, что они подумывают о том же.

Но не успели мы опомниться, как девушка уже сидела на земле, положив голову мальчишки к себе на колени, и, не обращая внимания ни на кого из нас, тихо приговаривала:

– Бедняжка! Бедный мальчик! – И она провела тонкими пальчиками по его пыльным волосам, убирая их со лба.

Но это было лишь начало. Всем своим видом Мэриан давала нам понять, какая огромная пропасть лежит между этим «бедным мальчиком» и звероподобными мужланами вроде нас.

Возможно, она была права.

Затем, вдоволь насладившись произведенным впечатлением, мисс Рэй распорядилась:

– Хватит поливать его водой. Температура и так уже ниже нормальной. Мы могли бы попытаться вернуть его к жизни. – Но тут же добавила: – Хотя, конечно, до конца оправиться от такого шока он уже не сможет никогда!

Мы не стали ставить под сомнение ее медицинские познания. Так или иначе, а только наша дальнейшая судьба зависела от этой девчонки, и чем меньше мы говорили, тем было лучше для нас же самих.

Я уже не помню, что она делала. Но кажется, в какой-то момент спросила, не найдется ли у нас немного виски, и тут же извинилась за свое предположение, будто бы мы можем держать при себе такую отраву. Отраву? Да она сама была похлеще всякого яда и могла отравить жизнь кому угодно. Мэриан действовала нам на нервы. Готов поклясться, что все это время она продолжала улыбаться уголками губ. А еще то и дело поднимала глаза, останавливая пристальный взгляд на ком-нибудь из нас, словно желая запомнить наши лица и имена для дальнейшего упоминания.

Короче, положение было совершенно дурацкое. Я даже забыл о своей жалости к мальчишке. По мне, уж лучше бы он сгинул и был затоптан насмерть обезумевшими от жажды коровами, избавляя нас тем самым от дальнейших мук совести.

Время от времени я посматривал на Ньюболда и был несказанно удивлен, заметив со второго или третьего раза, что при всей своей бесчувственности и носорожьей толстокожести он тоже, оказывается, умеет переживать. И это еще мягко сказано!

В конце концов босс собрался с духом и проговорил:

– Мисс Рэй, я не знал…

Девушка подняла голову и холодно посмотрела на него:

– Чего вы не знали, мистер Ньюболд?

Он глядел на нее в упор. Это был отважный поступок с его стороны.

– Я не знал, что могу быть такой скотиной!

О том, что произошло в следующий момент, даже вспоминать не хочется. Она пристально посмотрела на него и спросила:

– Неужели?

Это было самое язвительное замечание из всех, когда-либо мною слышанных. А я, признаться, в своей жизни слышал немало гневных тирад, да и чего не наговоришь по пьяному делу.

Мальчишка пошевелился и застонал.

– Не волнуйся, все хорошо, – успокоила она его. – Бедный мальчик!

Тут он вздрогнул и порывисто сел. Огляделся по сторонам и недоумевающе уставился на девушку.

– А это что еще за детский сад? – спросил Чип. – Хватит нюни распускать!

И поднялся с земли!

Что ж, должен признаться, мне стало намного легче, когда я увидел, что парень снова встал на ноги. Затем он неуверенно шагнул вперед, покачнулся, но сумел удержать равновесие, схватившись рукой за край колеса полевой кухни.