– Не понимаю, почему, – возразил шериф.

– Такой, как я, – с женщиной. Смешно.

– Ты никогда не обидишь женщину.

– Разве? – спросил Райннон. – Не знаю. У меня мозги вроде как затуманиваются. Я же тебе говорил…

– И у тебя здесь свободная жизнь, – продолжил его мысль шериф, – когда захочешь, можешь спуститься в долину и взять, а потом исчезнуть через дыру-в-стене. У тебя это хорошо получается.

– У меня это хорошо получается, – отрезал Райннон, насторожившись.

– Я, пожалуй, лягу спать, – сказал шериф.

– А я пока посижу. Звезды еще не появились.

Каредек остановился у входа в пещеру и обернулся.

– Виноваты не зимы, ветер и замерзшие скалы, – произнес он строго. – Виноват ты. Беда в самом тебе, Эннен.

– Да, правда, – откликнулся парень. – Беда во мне, это верно!

Шериф вошел в пещеру, улегся на постель из ароматных сосновых веток и заснул.

Следующие день или два они делали вид, что того разговора о жизни вообще и о будущем Райннона в частности не было. Но затем как-то к вечеру над долиной разразилась гроза и загнала их в пещеру. Они не могли развести костер: порывы ветра тут же наполнили бы их жилище удушливым дымом. Поэтому, закутавшись в просторные оленьи шкуры, – Райннон освоил индейский способ выделки этих шкур, – они сидели в глубокой тьме и курили, пока им не надоело.

– Внизу наверняка зажгли лампы, – мечтательно заметил шериф.

– Мне надо забыть, что делают внизу, – ответил Эннен.

– Нет, – возразил шериф, – ты не прав.

Он обдумывал это несколько дней. В его голосе звучала уверенность.

– Меня там ждут с распростертыми объятиями, – съязвил Райннон. – Они будут рады меня видеть.

Он рассмеялся, а шериф, прислушиваясь к его голосу, удивился. Голос юноши звучит с хрипотцой, только в зрелом возрасте голосовые связки развиваются полностью, и человек начинает говорить со звучной уверенностью. Но голос Райннона – густой, мягкий, говоривший о среднем возрасте, звучал именно так.

– Ты видел свои объявления «Разыскивается», которые развесили повсюду?

– На них я похож скорее на медведя, чем на человека.

– Их рисовал Филипсон, художник. Он видел тебя, когда ты грабил «Оверленд».

– Художник? – презрительно фыркнул Райннон. – Он на меня сработал.

– Тебя и без того достаточно хорошо знают, – сказал шериф.

– Конечно знают, – согласился Райннон. – И нет нужды развешивать мои фотографии.

– Тебя знают по гриве волос, которая падает тебе на плечи, и по бороде. Слышал, как некоторые тебя зовут?

– Слышал. Черная борода.

– Но допустим, старик, что ты пострижешь волосы и пройдешься бритвой по лицу?

В этот момент в склон горы с нечеловеческой яростью ударил ветер. В нем прозвучал крик лесов, неистовство рек, и гора задрожала под его гневным порывом. Несколько минут никто бы не смог перекричать его, поэтому у Эннена появилось время обдумать ответ.

– Ну… – наконец пожал он плечами.

Шериф, довольный, что его идея не встретила возражения, тут же продолжил:

– Видишь, в чем дело. Если бы я убрал шрам на щеке, то легко бы изменил свою внешность. Почему? Все очень просто. Допустим, кто-то захотел бы меня описать. Он сказал бы что-нибудь в таком духе: «Крупный мужчина со шрамом на лице. Как будто его оцарапал медведь». Вот так меня всегда описывают. А теперь предположим, что я сумел избавиться от шрама. Тогда, стоит мне изменить голос и одежду, меня никто не узнает!

– Понимаю, что ты хочешь сказать, – задумчиво произнес его собеседник. – Не знаю…

– Или допустим, что ты увидел бы гору Лорел без леса на вершине.

– Это верно, – согласился бандит.

– А потом ты бы мог смыться из этих мест…

– Нет, не мог бы.

– В других местах воздух так же чист, вода так же свежа, а олени такие же упитанные.

– Я – часть горы Лорел, а она – часть меня. Я должен быть здесь или видеть ее. Иначе не получится!

Шериф не пытался его переубедить. Хотя ему не очень это нравилось, он, похоже, наткнулся на стену, которую просто так не преодолеть.

– Ладно, – помолчав, приступил он снова, – позволь кое-что тебе объяснить. Люди видят то, что хотят видеть.

– Это точно.

– Кто ты?

– Я Райннон. Я убийца. О, мне известно, что обо мне говорят!

– Почему? Ты представляешься им таким: на несущейся лошади или на скачущем муле с черной бородой и волосами, которые ветер развевает по твоим плечам. Таким тебя видели в течение семи лет. Людям в долине кажется, что это продолжается семьдесят лет.

– Да, – кивнул Райннон. – У них были со мной неприятности. Они не знают, как меня остановить. Им и невдомек о дыре-в-стене.

– Конечно! – продолжал атаковать шериф. – Ты говоришь, что зимы здесь длинные. Так вот, ты для людей в долине словно зима. Они смотрят вверх и что видят? Гору Лорел? Нет, и можешь в этом не сомневаться. Они видят Эннена Райннона посреди неба с его черной бородой; а облака, что прибивает ветром к склону горы, – это волосы Райннона, развевающиеся за его спиной. Возьми, к примеру, прошлый месяц. Сэнди Фергюсон продал свое дело и уехал. Сказал, что Райннон – слишком большая нагрузка для его нервов.

– Да, – сказал Эннен без тени тщеславия, – должно быть, для них это плохо. Я имею в виду, что они не догадываются, как я каждый раз ухожу. Им неизвестно о дыре-в-стене. Ты слыхал байку о крылатом коне?

– О Пегасе? Слышал когда-то.

– Дыра в горе для меня лучше, чем крылатый конь. Ясное дело, что люди волнуются.

– И я тоже, – сказал Каредек.

– Поэтому ты пришел за мной. Да, конечно. Я долго ждал, чтобы увидеть тебя…

Его голос умолк. Ветер стих. Но они остались сидеть в пещере, глядя на белое кружево звезд, заполнявшее вход. Они думали о том, что могло случиться, о смерти, о том, что потеряли бы, а не получили.

– Больше того, я собираюсь взять тебя вниз, – объявил шериф.

– Да ну? – с удивлением спросил Райннон, без тени сомнения или вызова.

– Да! Хотя этого никто не узнает. Я возьму тебя вниз. Устрою. И ты начнешь новую жизнь! – последнюю фразу он произнес осторожно.

Ответ Райннона прозвучал неожиданно:

– Иногда твои слова меня пугают, Оуэн!

– Конечно, пугают, – ответил шериф. – Сиди тихо и дай мне подумать за тебя, ладно?

– Ясное дело, – сказал Райннон.

Оуэн Каредек выпрямился и вдруг понял, что его кровь на самом деле смешалась с кровью Райннона. Это он ощутил реальнее, чем в прошлые времена, когда ритуал был принят индейцами. Теперь он мог думать как Эннен, а тот соглашался с его мыслями.

Он больше не пытался что-то оспорить, не пытался предложить что-то умное. Он понял, что надо найти компромисс; и когда он будет достигнут, тогда он сделает все, как ему захочется; останется лишь выбор – как избавиться от этого дикаря наилучшим способом. Каредек перебирал одну за другой идеи, но ни одна из них его не удовлетворила.

Шериф поднялся и, буркнув: «Надо подумать!» – вышел из пещеры. Остановившись, поднял голову к небу. Во всяком случае, так показалось Эннену Райннону, который остался сидеть в темноте.

Шериф долго стоял в этой позе, не поворачиваясь. Затем вернулся, сел на постель и больше не открывал рта.

Но утром, кога они мокрые стояли у заводи, смахивая с тела капли ледяной воды, заявил:

– Тебе лучше побриться. У меня есть бритва. Возьми ее и побрейся.

– Ни разу не брился за семь лет, – не возразил Райннон. – Но я справлюсь.

– Сначала идем пострижемся, – предложил шериф.

Каредек кое-что понимал в парикмахерском деле. В лагере нашлись ножницы, которыми они изредка пользовались, и он их тщательно наточил. Затем обрезал тяжелые черные локоны Райннона. На память пришла история о Самсоне, как вместе с волосами ушла сила героя.

Осторожно подравнивая прическу, обратил внимание на то, что шея у парня округленная, как у мальчика, и совершенно белая.

– Со своей бородой ты выглядишь скособоченным, – заметил Каредек. – Возьми бритву и побрейся.