— “Крайслер”, — отозвалась Кэти, — это была хорошая машина, но с одним недостатком — слишком слабые рессоры для такого количества металла. Из-за этого ее никто не брал.

— Да, — вздохнул Джонас, — быть в чем-то профессионалом, это великолепно. Хотя бы паршивый ренессанс — я имею в виду настолько глубоко овладеть предметом…, — Заметив помрачневшие лица обоих Свитсентов, он запнулся. — Я, кажется, помешал?

— Дела фирмы прежде всего, — заявил Эрик. Он был рад любому вмешательству, пусть даже этого младшего отпрыска разветвленного родового клана. — Ступай, Кэти, — обратился он к жене, даже не пытаясь придать своему тону видимость шутливости. — Мы поговорим за обедом. Я слишком занят сейчас, чтобы тратить время на выяснение способности механических сборщиков налогов лгать. — Он проводил жену до дверей; на этот раз Кэти не пыталась сопротивляться. Спокойно и безучастно она дала себя проводить. Эрик сказал: — Похоже, весь мир задался целью над тобой насмехаться. Все клевещут и сплетничают. — Он захлопнул за ней дверь.

Помолчав, Джонас Акерман пожал плечами и заявил:

— Ничего не поделаешь, это и есть брак. Узаконенная ненависть.

— Что ты хочешь этим сказать?

— О, это сквозит в вашей беседе, это чувствуется ясно, как дыхание смерти. Следовало бы издать приказ, запрещающий мужьям работать в одной фирме с женами. Пожалуй, даже в одном городе, — он улыбнулся, при этом его молодое лицо мгновенно потеряло последние остатки серьезности. — И все-таки она хороша, это верно. Вирджил постепенно уволил всех своих сборщиков старья, с тех пор как Кэти устроилась на эту должность… она ведь говорила тебе об этом…

— Много раз. “Почти каждый день”, — с горечью подумал он про себя.

— Почему бы вам не развестись?

Эрик пожал плечами — жест, призванный показать глубокие философские основания. Он от души надеялся, что это ему удалось. Видимо, не совсем, поскольку Джонас спросил:

— Хочешь сказать, что тебе это нравится?

— Я хочу сказать, — проговорил он задумчиво, — что я уже был один раз женат и все было не лучше, Если я разведусь с Кэти, мне снова придется жениться, потому что я так устроен, устроен таким образом, что я вижу себя только в одной роли — роли мужа и отца, домочадца и кормильца семьи, и следующий брак будет таким же из-за моего характера. Он поднял голову и посмотрел на Джонаса взглядом, в котором попытался продемонстрировать возможно большую долю мазохизма.

— Что, собственно, ты хотел, Джонас?

— Небольшая экскурсия, — отрывисто произнес Джонас. — На Марс. Поедут все, и ты в том числе. Конференция. Мы с тобой можем выбрать места подальше от старикана, так что нам не надо будет рассуждать о делах фирмы, войне и Джино Молинари. А поскольку полетим мы на большой ракете, у нас будет по шесть часов в каждый конец. И ради Бога, чтобы не стоять всю дорогу на Марс и обратно, давай позаботимся о билетах.

— Сколько времени это продлится? — ему совсем не улыбалось потерять на поездку кучу времени — слишком много работы здесь.

— Наверняка вернемся завтра или послезавтра. Слушай, у тебя есть прекрасная возможность отдохнуть от жены: Кэти остается здесь. Смешно конечно, но я заметил, что старикан не выносит присутствия в своем Вашин-35 экспертов по древностям… он обожает погружаться, так сказать, в очарование этого уголка… и чем старее он становится, тем сильнее. Когда тебе тоже стукнет сто тридцать, ты начнешь понимать…, может начну и я. Как бы то ни было, нам надо ехать, — он добавил, уже серьезнее: — Ты, наверное и сам знаешь это, Эрик, ты ведь его врач. Он никогда не умрет; он никогда не найдет в себе силы принять тяжелое решение — как это называют — не важно, что откажет и что надо будет заменить у него внутри. Иногда я завидую его оптимизму. Его любви к жизни. Тому, что он считает ее такой важной. А мы — жалкие смертные. В нашем возрасте, — он взглянул на Эрика, — в несчастные тридцать или тридцать три.

— Я тоже большой жизнелюб, — откликнулся Эрик. — Я всегда был в порядке. И я еще долго не собираюсь сдаваться, — Он извлек из внутреннего кармана счет, который оставил ему механический сборщик. — Припомни-ка, примерно три месяца назад, не наталкивался ты на пачку “Лаки Страйк” с зеленым в Вашин-35? Подарок Кэти?…

После продолжительной паузы Джонас Акерман сказал:

— Жалкий ревнивый нытик. И это все, о чем ты способен задуматься? Послушай, доктор, если ты не можешь сосредоточиться на своей работе, с тобой все кончено. Два десятка хирургов-трансплантаторов ждут — не дождутся удобного случая, чтобы попасть на работу к такому человеку, как Вирджил с его весом в бизнесе и в военной программе. Тебе просто-напросто повезло. — Это выражение — странная смесь сочувствия и осуждения — немедленно возымело эффект, подстегнув Эрика. — Лично и, если мое сердце выйдет из строя, чего при нашей жизни, скорее всего, недолго осталось ждать, не буду особенно стараться, чтобы попасть к тебе. Ты слишком поглощен своими личными делами. Ты живешь только для себя, а не для нашего межпланетного союза. Боже мой, разве ты забыл, что идет война не на жизнь, а на смерть?! И мы проигрываем эту войну. Нас могут стереть в порошок в любую минуту, черт бы тебя побрал.

— Все верно, — отчетливо осознал Эрик. — И в довершение всего нами руководит совершенно больной ипохондрик. И тиуанская корпорация по производству искусственных мехов и красителей — одна из опор, поддерживающих этого больного лидера, который едва — едва держится в споем кабинете! Без этой дружеской поддержки со стороны Вирджила Акермана Джино Молинари давно был бы или мертв, или на пенсии в старом особняке своих родителей. Все так. И все-таки личная жизнь должна продолжаться. В конце концов, я вовсе не собираюсь полностью погрузиться в домашнюю жизнь, застряв в боксерском клинче с Кэти. Если ты думаешь, что я на это способен, то только из-за твоей патологической молодости. Тебе еще не удалось перейти от юношеской свободы в ту страну, в которой я обитаю. Я — человек, женатый на женщине, которая экономически, интеллектуально и даже сексуально превосходит своего мужа.

Перед уходом Эрик заскочил в формовочную, рассчитывая отыскать Брюса Химмеля. Он действительно уже был здесь. Рядом с громадной корзиной для отбракованных Ленивых Собак.

— Брось их обратно в раствор, — обратился Джонас к Химмелю, швырнув ему бракованный шар, только что сошедший с конвейера вместе с экземплярами, вполне пригодными для того, чтобы их вставили в управляющую систему межпланетного корабля. — Ты знаешь, — сказал он Эрику, — если взять десяток этих анализаторов, причем не бракованных, а тех, которые идут в приборы для армии, окажется, что по сравнению с прошлым годом или даже с прошлым полугодием их скорость отклика замедлилась на несколько микросекунд.

— Ты хочешь сказать, — ответил Эрик, — что наши требования к качеству понизились?

Это казалось невероятным. Продукция ТМК была жизненно важна. Вся разветвленная система военных операций целиком зависела от бесперебойной работы этих небольших, с человеческую голову, шаров.

— Именно, — по-видимому, это мало беспокоило Джонаса. — Дело в том, что раньше мы отбраковывали слишком много блоков. Мы почти не получали дохода.

— Иногда мне х-хочется вернуть время, когда мы занимались гуано марсианских летучих мышей, — заикаясь, произнес Химмель.

Когда-то корпорация занималась сбором помета марсианских мышей-хлопушек. Со временем, встав на ноги, фирма получила возможность воплотить в жизнь более перспективный проект по использованию другого представителя марсианской фауны — марсианской матричной амебы. Этот уникальный одноклеточный организм выжил благодаря своей способности копировать другие формы жизни, а именно те, которые сколько-нибудь соответствовали его размерам. И хотя эта особенность забавляла земных астронавтов и официальных лиц из ООН, никто из них не додумался до промышленного использования матричной амебы, пока Вирджил Акерман, выросший на мышином гуано, не выступил на сцену. За несколько часов он предложил матричной амебе один из дорогих мехов своей тогдашней любовницы; амеба доверчиво скопировала его, после чего к удовольствию Вирджила и девицы у них оказалось два норковых манто вместо одного. К сожалению, матричной амебе скоро надоело быть мехом, и она решила Снова стать сама собой. Это решение оставило у ее хозяев чувство неудовлетворенности.