Морозным мартовским утром 1238 года лесник Ермила обходил ловушки, устроенные им накануне на звериных тропах невдалеке от своей сторожки. Снегу навалило пропасть, и сугробы были огромные, но бывалый охотник без труда добрался на лыжах до Святого озера. Легко скользил он по сверкавшему снегу, радуясь редкостной для этого времени солнечной погоде.

На берегу озера Ермила опростал первый силок: в тенета попался большущий заяц-русак.

Прикончив напуганного косого и уложив добычу на узкие охотничьи санки, которые он тащил на лямках через плечи, лесник развернулся, чтобы двинуться дальше к другой западне, но вдруг остановился и прислушался. С южной стороны, из залесья, где располагался большой город, накатывался какой-то неясный, но все возраставший гул. Трудно было понять что это: слышались и треск, и грохот, и свистящий визг.

Ермила покачал головой, пожал плечами и быстро поехал вдоль берега озера. Собрав добычу – а почти во все силки попали крупные, жирные зайцы – он направился к сторожке, своему лесному домику, где его ждали жена, молодая розовощекая красавица Аграфена, и трое малолетних детей.

Увидев мужа с крыльца, сразу же, как только он въехал на опушку, Аграфена радостно вскрикнула: – Ермилушка, слава Господу, что ты так скоро вернулся! Мы тут очень напугались! Слышишь: идет какой-то шум со стороны Города?

– Вот потому-то я и пришел сюда так спешно, – поморщился от непонятного волнения ее муж. – На вот, вынимай: зайчишек вам притащил…Вот только переменю лыжи и сразу же махну проведать, что приключилось в Городе!

– Не ходи туда, Ермилушка! – схватила его за рукав Аграфена. – Душа моя чует беду: какая-то напасть нашла на наш славный город! Мой покойный дедушка, чур меня, сказывал, что когда была великая война с северским князем Святославом, осадившим тогда наш Вщиж, шум был слышен аж за сотню верст! Неужели снова война? – Тут она замолчала и повела носом: – Батюшки, вот и гарью потянуло?!

Действительно, юго-западный ветер донес до сторожки со стороны Вщижа не просто угарный дух, но запах небывалого пожарища и смерти!

– Надо ехать, голубушка! – заторопился Ермила и, несмотря на протесты жены, ринулся к ближайшему сараю. – Здесь нельзя рассусоливать! Вот проведаю, что там за дела, тогда и поговорим!

Молодой лесник быстро переоделся и снарядился в недалекий поход: город лежал всего в шести верстах от его дома.

По мере продвижения вперед запах гари и шум все усиливались.

– Что же я делаю?! – вдруг опомнился Ермила, проехав версты три и приблизившись к заснеженному лугу. – А если жестокие враги напали на наш славный Город? Так я приведу их по лыжне к своей сторожке?

Немного подумав, он несколько изменил направление своего пути, двинувшись к кустарнику, обильно росшему на берегу старого, замерзшего русла Десны – озера Бечино.

Со стороны города был виден густой черный дым, доносились пронзительные крики, визг, грохот, слившиеся вместе и напоминавшие жуткий, проникавший в душу, вой. Теперь уже было ясно: горит город, гибнут люди.

Мороз пробежал по коже лесника, но он не испугался, снял лыжи и спрятал их в кусты.

Спустив с плеч котомку, он извлек оттуда замысловатые сапоги собственного изобретения с подошвами, напоминавшими звериный след, и стал переодевать обувь. Валенки он спрятал рядом с лыжами.

Наконец, постояв и немного подумав, Ермила перекрестился и трижды произнеся «Чур меня!», медленно, петляя, пошел по снежному простору в сторону города. Перейдя по заснеженному льду озеро и приблизившись к реке, лесник остановился. Шум уже стоял такой, что можно было оглохнуть! Горевший Вщиж был виден, как на ладони. Со всех его сторон валил густыми клубами дым. Видимо, враг уже овладел всем городом.

Деревянные домишки, раскиданные по берегу Десны, ярко пылали. Неожиданно за дубовой городской стеной раздался треск, и пламя охватило большой златоверхий княжеский терем. Как-то разом потускнела сверкавшая медная кровля: сначала покраснела, потом потемнела и приобрела голубовато-серый оттенок… Крики о помощи разносились повсюду. Одновременно слышались какие-то гортанные, хриплые звуки, напоминавшие жуткое карканье.

– Половцы! – осенило лесника. – Неужели до нас добрались?!

О половцах он слышал только рассказы древних стариков, да и те утверждали, что уж сто лет, как русские князья усмирили их…

Дым шел верхом, но вокруг стоял душный и полупрозрачный туман. Снег посерел от насыпавшегося пепла. Ермила подошел к самой Десне и глянул на заснеженную реку. Грязный снег был истоптан множеством конских копыт без отпечатков привычных для русского глаза подков. Повсюду желтели пятна конской мочи и виднелись какие-то темно-красные полосы. Присмотревшись внимательнее, лесник вздрогнул: на льду во множестве лежали черные, раскинувшие руки трупы, от которых и тянулись кровавые следы.

– Так вот откуда нагрянули! – догадался Ермила. – Прошли по замерзшей реке! Да тут же тысячи вражьих следов!

Шум и вопли доносились теперь из деревянной крепости. Лесник слышал и какой-то непонятный его слуху стук, как будто что-то тяжелое глухо ударяло по камню. При этом величественная, одноглавая, златокупольная церковь с каждым ударом качалась и вздрагивала. Внезапно раздался грохот, слившийся с ужасным, звериным воплем, хрустом и скрежетом, и святой храм рухнул, как подкошенный. Ермиле показалось, что зашаталась земля. От страха он упал на колени и скрылся в зарослях кустарника. В этот же миг запылали деревянные стены: дубовые бревна, дымившиеся и кипевшие пеной, вдруг, как по команде, словно утонули в ярко-красном пламени. Шум в городе стал постепенно стихать и сменяться свистом и треском пожарища. Небо потемнело, и солнце, едва пробиваясь сквозь черный дым, напоминало зловещую и тревожную луну, словно осуждавшую кровопролитие.

Вдруг напротив куста, где сидел оцепеневший от ужаса и отчаяния лесник, у ручья, впадавшего в Десну, промелькнуло что-то белое. Это выбежали из города к реке две женщины, одетые в простые домотканные сарафаны. Озираясь по сторонам, отчаянно размахивая руками, они побежали по льду, намереваясь пересечь реку. Но им не удалось достичь и середины Десны, как из-за поворота со стороны моста неожиданно выскочили трое всадников. Женщины пронзительно закричали. Передний конник, поднявшись в седле, с силой метнул аркан. Одна из беглянок сразу же упала: петля захлестнула ей шею. Другая же продолжала бежать и уже была близка к спасительным кустам, когда раздался свист стрелы, и вторая жертва рухнула на лед реки, обливаясь кровью. Всадники засмеялись каким-то необычным, булькающим смехом, и подскакали к запутавшейся в аркане женщине. Она встала на ноги и закрыла лицо руками. Владелец аркана что-то ей прокричал и показал рукой на мост. Женщина поняла и пошла за всадниками. Те в полном молчании поехали впереди, таща свою жертву за веревку.

Глядя на это злодейство, Ермила скрежетал зубами, но сделать ничего не мог. Со слезами от удушливого дыма, который валил от горевших стен крепости, и от собственного бессилия, он медленно пополз к лежавшей невдалеке от него женщине. Та была мертва: из шеи несчастной торчала большая оперенная стрела. Перевернув труп, лесник бросил тревожный взгляд на искаженное предсмертной мукой и страхом лицо. Оно оказалось незнакомым. При виде убитой Ермила, расстроенный и дрожавший, неожиданно успокоился и огляделся. Дым пошел низом и скрыл от него город и таинственных врагов. Пора было уходить. Ермила в последний раз глянул на труп и остолбенел: наконечник стрелы, торчавший из шеи убитой, был совсем необычный – тупой, трапециевидный. Такого он еще никогда не видел! Лесник осторожно сломал древко, взял в руку наконечник, покачал головой и спрятал его в карман. После этого он попятился, отполз к кустам и медленно поплелся через заснеженный луг к тому месту, где оставил валенки и лыжи.