Жюдикель вышел с боковой тропы, которой накануне в сумерках Ален не заметил. Вблизи отшельник оказался человеком лет сорока пяти с длинным узким лицом, на котором горели темные внимательные глаза. Он нес ведро воды, которое при виде Алена уронил.

– Господи помилуй! – воскликнул он, переводя взгляд с лица Алена на меч у него в руке. – Зачем вы сюда пришли?

Ален вложил меч в ножны.

– Я приходил молиться в часовню, – сказал он. – Извините, если я вас испугал, святой отец. Я обнажил меч потому, что видел в лесу волка.

Он изумился собственному хладнокровию. Жюдикель медленно наклонился и поднял ведро.

– Я не слышал, как вы пришли. Вы хотели со мной поговорить?

– Я просто остановился, чтобы отдать дань уважения святому, – ответил Ален. – Я уже возвращаюсь.

– Вас что-то испугало, – решительно заявил Жюдикель. – У вас лицо еще бледное. Что это было?

Его пристальный, недоверчивый взгляд внезапно и неуютно напомнил Алену Тьера.

– Меня удивило появление волка; – высокомерно отозвался Ален, – но вы ошиблись, святой отец. Я не испугался. Я – сын владетеля Фужера и не боюсь никакого зверя, каким бы кровожадным он ни был. Доброго вам дня.

Он двинулся было по тропе, но Жюдикель заступил ему дорогу.

– Вы – Ален де Фужер? Я о вас слышал. Когда вы сюда приехали? И почему?

– Я приехал помолиться в вашем храме, святой отец, – гордо ответил Ален. – Вам это не нравится? Если так, то в будущем я не стану здесь появляться. А сейчас уйдите с дороги: меня ждут при дворе и мне надо спешить.

Жюдикель не двинулся с места. Его собственное лицо побледнело. Ален понял: священник обо всем догадался. Наверное, он слышал имя Фужера от Тиарнана в связи с Элин. И этого оказалось достаточно, чтобы он догадался, что Тиарнана предали.

Но Ален также понял, что это не имеет значения. Жюдикель ничего не может сделать. Он даже не посмеет признаться, что ему было известно о том, кем был Тиарнан: епископ Ренна и так плохо относится к отшельнику, а если Жюдикель признается, что позволял члену своей паствы практиковать магию, то он лишится сана – а возможно, и жизни. Жюдикель не может знать, что у Алена лежит в седельной сумке, но даже если бы он знал и понимал важность этих вещей, он не смог бы силой отнять вещи Тиарнана у вооруженного рыцаря. Единственный защитник Тиарнана уже проиграл поединок.

И внезапно остатки страха Алена оказались погребены под лавиной радости и торжества. Тиарнан действительно проиграл: он повержен, лишился жены, потерял все. Колесо фортуны завершило поворот. Элин, и Таленсак, и все, что принадлежало Тиарнану, теперь найдет другого владетеля, и этим владетелем станет Ален. Глупо было бояться волка. Что может сделать волк вооруженному рыцарю? Разве клыки справятся с доспехами и мечом? У Тиарнана даже не осталось голоса, чтобы пожаловаться: ему придется сообщать о своей потере, воя на луну!

При этой мысли Ален громко расхохотался. Опьянев от радости, он вскочил в седло и подобрал поводья.

– Подождите! – хрипло сказал Жюдикель. – Подождите. То, что выделаете, неправильно. Это принесет одно только горе.

– Я не знаю, о чем вы говорите! – крикнул Ален.

Он стиснул пятками бока коня и галопом умчался прочь.

Волк вернулся к часовне только поздно вечером спустя три дня. Он приблизился к зданию как всегда осторожно, зайдя с наветренной стороны и часто останавливаясь, чтобы принюхаться. Он не почуял никаких посторонних запахов – только прелую листву, землю, кролика, знакомый запах отшельника Жюдикеля и козы, которую он держал ради молока. Был еще запах дыма и другие человеческие запахи, давние и потому слабые и неустойчивые, и сладость трав из огорода отшельника. Запах человека – даже запах знакомого человека – был опасным, и его следовало по возможности избегать, но он доносился не от самой часовни, а от хижины у ручья, стоявшей близ дороги. Успокоившись, волк побежал через густые кусты к межевому камню за часовней.

Еще не добравшись до него, он понял: что-то не так. Обычное ощущение того, как при приближении все в нем начинает перестраиваться, – это ощущение исчезло. Он пробежал последние несколько шагов до камня и остановился перед ним. Камень стоял на боку, а выемка под ним пустовала.

Мысли волка были в большей степени звериными, чем человеческими. Он не сразу смог понять, что случилось. Он обнюхал опустевшую впадину и потрогал ее лапой, а потом сбил ветку и дал камню упасть. Он сделал круг и снова подошел к валуну. Но выемка осталась пустой, а его лапе не удалось извлечь из-под камня то, чего там не было. Он начал понимать, в чем дело, заскулил и стал принюхиваться, пытаясь взять след. За время его отсутствия прошел дождь, так что следов вторжения почти не оставалось, но кое-где – под кустом, полускрывавшим камень, на палке, на боку самого валуна – он почуял незнакомый человеческий запах с резкой примесью страха. Он сделал более широкий круг, пытаясь проследить запах, и ему удавалось время от времени его учуять – но не настолько хорошо, чтобы пойти по следу. Он сел, снова встал, забегал поддеревьями и наконец припал к земле, плотно прижав уши к голове. Из самой глубины его существа пришла потребность вопить от ужаса – и смутила его, потому что у него не было ни инстинкта, ни способности вопить. Спустя какое-то время одно человеческое слово всплыло в его голове: «Помощь». Он отошел от камня и медленно двинулся по лесу к маленькой круглой хижине у ручья.

Он очень долго не мог заставить себя приблизиться к ней. Все его инстинкты запрещали ему подходить к людям: их формы и запах были помечены угрозой смерти. Он пригнулся у крошечного огорода, дрожа, прислушиваясь к тому, как голос отшельника произносит слова вечернего правила, которые для волчьего слуха оставались непонятными. Но наконец, когда голос смолк, глубинная часть его существа заставила его пройти через огород и поскрестись в дверь.

Когда в дверь поскреблись, Жюдикель укладывался спать. Он отяжелел от недосыпания: после встречи с Аленом он каждую ночь бодрствовал с заутрени до первого часа, готовясь встретить позор – и, возможно, смерть. Ему не было известно о той вещи, которую украл Ален, – ему никогда не хотелось узнать подробности того, как Тиарнан преображался, и Тиарнан ими не делился. Он догадался, что жена Тиарнана послала к часовне своего бывшего поклонника, но подозревал только, что Ален все видел и отправился сообщать облеченным властью. Он думал, что вскоре люди из епископского суда приедут, чтобы допросить его об оборотне и поставить на него капкан. А потом будет долгий кошмар судов, гневных допросов, публичного унижения. Для Тиарнана это закончится медленной и тяжелой смертью, а для него самого... Кто знает, какое решение примет церковь?

Ему оставалось только поручить себя и Тиарнана милосердию Божию. Услышав царапанье у двери, он поначалу решил, что это дьявол явился, чтобы соблазнять его ложными обещаниями безопасности.

Жюдикель сел и перекрестился. В его хижине без окон царил непроглядный мрак. Он не стал вечером возиться с огнем, так что угли в очаге едва теплились. Царапанье повторилось. Жюдикель шепотом прочитал молитву святому Майло-ну и протянул руку за молитвенником, лежавшим на столике у кровати. Его кожаный переплет, потертый долгим употреблением, придал ему уверенности. Крепко сжав молитвенник в руке, он подошел к двери и распахнул ее.

Волк, освещенный луной, отскочил назад и отбежал к краю огорода, но там остановился, дрожа и поджав хвост. Жюдикель секунду смотрел на него, а потом опустил молитвенник. Волк заскулил и пошел к нему, а потом остановился, опустив голову и наблюдая за священником. Жюдикель сделал шаг вперед. Волк не пошевелился. Отшельник подошел еще ближе – и в конце концов упал на колени на дорожке перед волком.

– Тиарнан? – прошептал он.

Волк заскулил. Его уши не улавливали низких нот, так что принадлежавшее ему в прошлом имя стало непонятным скоплением звуков «ярра». Жюдикель протянул свой молитвенник, и волк, понюхав книгу, снова заскулил и лизнул руку священника.