– Элин! – сказал он удивленно. – Ты не спишь?

– Да! – ответила она, шмыгая носом.

Тиарнан вернулся из леса с ощущением чистоты, легкости и приятной усталости. Он прошел через спящую деревню с чувством глубочайшего умиротворения: он возвращался домой, не просто в место, которое он любил, но и к прекрасной молодой жене. Когда он добрался до дома и обнаружил его спящим, без бледной несчастной девицы, ожидающей его на лестнице, его радость еще усилилась. Элин начала привыкать к его отлучкам: скоро она будет принимать их так же спокойно, как и все остальные. Когда он вошел в спальню и увидел ее в лунном свете, то что-то в его душе растворилось, словно облака после дождя. У него было все, о чем только может мечтать мужчина: тени, из которых он только что ушел, и это дивное существо, лежащее перед ним. Секунду он не мог пошевелиться от переполнявшей его радости.

А теперь оказалось, что она не спит – и по-прежнему несчастна. Он обнял ее и поцеловал, ощущая солоноватый вкус слез.

– Что случилось, сердце мое? – нежно спросил он. – Неужели ты все еще тревожишься из-за Эона из Монконтура?

– Я хочу кое о чем тебя спросить, – сказала она. – Но они говорят мне, что в этом нет смысла, что ты не станешь отвечать и только рассердишься. И я не смею спрашивать.

– Моя любимая! Я никогда не стану на тебя сердиться. Ты не можешь попросить меня о чем-то, что я отказался бы дать. Спрашивай.

Она обвила его руками. Под ее ладонями мышцы на его спине и плечах были гладкими, а когда она прикоснулась к его волосам, то ощутила на затылке завиток – хохолок, который никогда не удавалось пригладить. Он был настоящим, надежным – и таким же любящим, как в первую ночь их брака. Ей нечего было бояться. Он любит ее и откроет ей свою тайну, а потом они оба посмеются над ее глупыми страхами.

– Тиарнан! – Она вздохнула, успокаиваясь. – Скажи мне, где ты был последние три дня?

Он мгновенно застыл. Ему следовало предвидеть, что Элин спросит его об этом, и не давать таких всеобъемлющих обещаний.

– Я был в лесу, на охоте, – ответил он, надеясь, что этого будет достаточно.

Повторение той же пустой фразы, которую она слышала от всех остальных, стало горьким разочарованием: ведь она надеялась, что он сделает все простым и понятным! Она отвернулась от него, свернулась калачиком и расплакалась.

– Элин! – беспомощно запротестовал он. – Не плачь! У тебя нет причин плакать.

– Но ты не говоришь мне правды! – прорыдала она. – Ален де Фужер сказал, что ты ходишь на свидание к женщине!

Он растерялся, совершенно не зная, что сказать. Гнев на Алена де Фужера, возмущение несправедливым обвинением и жалость к Элин боролись в нем, но он не дал воли словам. Он обнял трясущиеся плечи Элин, прижал ее к себе, поцеловал ее ушко и поклялся, что она для него единственная в мире женщина.

Эти слова оказались достаточно действенными, и она повернулась к нему. Однако слезы не прекратились: просто она плакала у него на плече, а не на подушке.

– Тогда почему ты уходишь? – прерывающимся голосом спросила она. – Тебя так часто нет дома! А Кенмаркок говорит, что раньше ты уходил даже чаще. И еще он сказал, что единственный раз, когда он попытался добиться от тебя ответа, ты его ударил. Я ни разу не видела, чтобы ты бил кого-нибудь из слуг, а тем более Кенмаркока. И ты знаешь, как я боюсь из-за разбойника, но все равно уходишь и оставляешь меня совсем одну...

Он попытался успокоить ее нежными прикосновениями и ласковыми словами, но она только сильнее расплакалась. Он хотел бы сказать ей какую-нибудь успокоительную ложь, но это было противно его натуре.

– Элин, Элин! – взмолился он вместо этого. – Ну зачем тебе так плакать? Что я, по-твоему, могу делать? Я ведь сказал тебе: у меня нет другой женщины.

Она устремила на него несчастные глаза.

– Ох, Тиарнан! – выпалила она. – Дай мне слово, что ты не... что это никак не связано с... с прекрасным народом!

Ее вопрос его ошарашил: он попал неприятно близко к тому, что в действительности он скрывал.

– Почему ты об этом спросила? – проговорил он резко.

– В деревне говорят, что ты уходишь в холмы или к хозяйке источника, – прошептала Элин, у которой наконец высохли слезы.

Тиарнан не слышал о таких разговорах, и это сообщение наполнило его гневным изумлением. Они о нем судачат! Это показалось ему грубым вторжением в его личную жизнь.

– Это отвратительная ложь! – объявил он. – Никто не говорил такого мне в лицо. А если бы сказал, я научил бы его, как выдумывать такое вранье! Кто тебе это сказал?

– Никто, – прошептала Элин, ошарашенная и готовая почувствовать облегчение. Тиарнан так негодовал, что это не могло быть правдой. – Кенмаркок сказал, что так говорят в деревне, но посоветовал мне не обращать на это внимания. Люди готовы говорить что угодно, когда сталкиваются с тайной! И я не знаю, что думать. Пожалуйста, скажи мне правду!

Тиарнан молчал. Тайна, которую он хранил для леса, встала между ними. Он с раскаянием понял, что нехорошо было притворяться, будто ее не существует. Но как рассказать Элин?

– Сердце мое, не плачь, – мягко попросил Тиарнан. – То, о чем ты просишь... Я не могу сказать тебе этого.

– Но почему? – Элин едва сдерживала слезы. – Почему? Он ответил не подумав – и с роковой честностью:

– Я боюсь, что если скажу, то потеряю твою любовь – а может быть, и самого себя.

Еще не договорив, он понял, что ему следовало хранить молчание. Его слова были слишком жестокими: «Если я скажу тебе, то потеряю твою любовь». Неужели его тайна настолько ужасна, что вызовет ее ненависть? Если это так, то ему не следовало на ней жениться. Любой крестьянин, продавший злобного быка и скрывший это от покупателя, будет вынужден вернуть деньги обратно. Рыцарь, имеющий порочное пристрастие, но все же взявший в жены юную девушку, виноват гораздо сильнее. У нее был другой поклонник, не тронутый темными тайнами: мужчина, любящий ее по-настоящему, должен был либо сказать ей правду, либо отказаться от нее.

Тиарнан не считал свою тайну ужасной, он просто опасался, что жена не сможет ее понять. Это было нечто столь странное и личное, что он и сам по-настоящему этого не понимал. Но это нельзя было считать оправданием. Отец Жюдикель предупреждал его, что Элин этого не поймет и что они причинят друг другу зло. Тогда Тиарнан сказал себе, что любовь поможет понять что угодно. И вот теперь он боялся убедиться в том, что ошибся.

Элин была совершенно счастлива с ним до тех пор, пока не заподозрила о существовании тайны. Конечно же, когда она об этом забудет, то снова будет счастлива. Но забудет ли она? Не получится ли так, что его молчание бросит тень на всю их совместную жизнь, отравив ее мысли подозрениями?

Он был полон сочувствия к ней – такой юной, прекрасной и ранимой, И ведь она его жена и имеет на него больше прав, чем все живущие на земле. Во время свадебного обряда она поклялась его любить и почитать. Почему он решил, что она нарушит свою клятву? Разве это не трусость с его стороны – молчать и оскорблять ее своим недоверием? Его тайна – вещь совершенно невинная. Он никогда никому не причинил этим вреда. Не лучше ли, чтобы она знала правду, а не подозревала его в поклонении дьяволу или прелюбодеяниях?

– Моя безмерно любимая, – прошептал Тиарнан, кладя руку ей на плечо. – Не плачь. Я скажу тебе, раз тебе так хочется это знать.

– Ох! – воскликнула она, снова поворачиваясь к нему и наконец обняв его. Она была влажной от слез, ласковой и страстной, и прикосновение ее тела наполнило его музыкой. – Ох, я знала, что ты меня любишь! – сказала она, целуя его. – И я обещаю тебе, что буду тебя любить, чем бы это ни оказалось. Но мне невыносимо не знать.

Она положила голову ему на плечо и успокоилась. Бурные слезы, пролитые ею днем и ночью, сменились ощущением безграничного спокойствия. Она чувствовала себя надежно защищенной руками мужа. «Чем бы это ни оказалось, – подумала она, – Бог даст мне силы». И еще одна история о прекрасном народе всплыла у нее в памяти: история о девушке, чьи упорство и отвага спасли ее возлюбленного от чар царицы Волшебной страны и помогли благополучно вернуться домой. Может быть, она тоже спасет Тиарнана из той ловушки, в которую поймал его душу лес.