Ла Тремую не понадобилось много времени, чтобы вытянуть из Ришемона эту информацию и отложить её в памяти с пометкой «выгодно». Плюс ко всему, он получил возможность узнать и о других событиях в стране, не просто, как о голых фактах, чем довольствовался, живя в провинции, а со всеми тонкостями, подтекстами, нюансами и мнениями об этих событиях, как со стороны английской, так и бургундской. И, что самое важное, разумеется, со стороны самих герцогов Бретонских.
– Я прекрасно понимаю желание Анжуйской герцогини короновать своего зятя, как можно скорее, – говорил Артюр де Ришемон. – И не считал бы для себя возможным шутить о «Буржском корольке», как это делает герцог Филипп, уже хотя бы потому, что герцог Бэдфордский терпит одно поражение за другим. По крайней мере, в Нормандии… Я бы даже задумался о заключении союза с дофином, если бы не опасался оказаться в королевском совете рядом с людьми случайными и малопочтенными…
– Да! Да, ваша светлость! – горячо подхватывал Ла Тремуй. – Я бы и сам давно вернулся ко двору его выс…, его величества, если бы не боялся снова оказаться в тени какой-нибудь интриги, или преступления.
– Вы имеете в виду убийство моего отца? – холодно спросила присутствующая при разговоре супруга Ришемона, мадам Марго
– Увы, герцогиня.., – голова Ла Тремуя скорбно поникла. – Я был на том мосту. Всё видел… И до конца своих дней буду сожалеть, что стоял на стороне убийц.
Брови мадам Марго сердито съехались к переносице.
Эта женщина, которую Судьба, словно мячик, кидала, то вверх, то вниз, убитого отца не любила. Пользуясь своим положением опекуна королевских детей, он когда-то заставил её, совсем ещё юную, выйти замуж за дофина Луи, несмотря на горячую любовь к другу будущего мужа – молодому герцогу Бретонскому.
– Станешь королевой, будешь поступать, как твоя свекровь! – кричал Жан Бургундский на дочь. – А мне нужно с королевским домом родство более близкое, чем то, что есть сейчас!
Но королевой Марго так и не стала. Зато успела в полной мере вкусить все неприятности, которые дарит нежеланный брак с нелюбимым. Она открыто страдала после трагедии Азенкура, когда пришло известие о пленении герцога Артюра, но после смерти Луи даже не стала делать вид, что огорчена. Только, вернувшись назад, в Бургундию, спросила изгнанного ещё раньше отца, не желает ли он теперь породниться с холостым английским королем, чтобы она имела возможность вызволить из плена того, кого любит? Но отец, обозленный на весь белый свет усилением власти Арманьяка, отвесил ей пощечину и велел сидеть тихо, пока не подыщется новый выгодный кандидат.
– Не любишь признавать свои ошибки? – спросила Марго, вытирая кровь с губы. – А ведь союз с герцогом Бретонским был бы сейчас очень выгоден, не правда ли? Но я благодарна тебе, хотя бы, за то, что у меня больше нет того мужа, который был.
Новой оплеухи она дожидаться не стала и действительно сидела тихо в своём поместье, целиком отдаваясь восторженному ожиданию возлюбленного, по примеру героини рыцарской баллады, которую ей бесконечно читали её фрейлины. Постепенно, и возлюбленный, и сама любовь к нему идеализировались настолько, что, стали походить на бирюзовые с позолотой картинки из книги – идеальные и приукрашенные до слащавости. А потому, когда мессир Артюр, живой и осязаемый, из плоти и крови, наконец предстал перед ней, мадам Марго откровенно растерялась. С явным изумлением смотрела она на огрубевшее с тяжёлыми складками лицо, помеченное глубокими шрамами от ножа английского лучника, который, под Азенкуром, пытался убить герцога через решетку забрала. На руки, ещё покрытые струпьями от недавно перенесенной болезни, и на тоску, совсем не героическую, в этих давно не юношеских глазах.
Прежней любви в своём сердце она не нашла. Но на брак согласилась. С одной стороны потому, что других претендентов на её руку так и не появилось, а с другой – из чисто бургундского упрямства, желая утвердить свою волю перед отцом даже после его убийства.
А тут ещё и приехавший вместе с Артюром герцог Жан очень толково разъяснил мадам Марго, что убийством этим станут теперь манипулировать все заинтересованные лица, и будет лучше, если они, герцоги Бретонские, окажутся рядом в качестве родни и третейского судьи, отделяющего «зерна от плевел».
– Европа повозмущается и остынет, – говорил он. – Но здесь вас, как дочь, требующую справедливого возмездия, начнут перетягивать на свою сторону племянник, королева, английский король и, рано или поздно, как бы абсурдно это ни прозвучало, сами «дофинисты». В такой ситуации, без твёрдой опоры растеряется любой, не говоря уже о слабой женщине. А мой брат готов встать между вами и целым миром, чтобы защитить, помочь разобраться и не очутиться, в конце концов, с теми, с кем не надо…
Такая постановка вопроса мадам Марго окончательно убедила. Брак был быстро заключён и, в отличие от предыдущего, оказался, при ближайшем рассмотрении, даже приятен. Правда, за всеми военными сражениями, осадами и, последовавшими одна за другой, королевскими смертями, об убийстве герцога Бургундского почти забыли. И мадам Марго была даже рада, что забыли…
Но тут приехал Ла Тремуй, который, словно голос Рока, с любезной улыбкой возвестил: «Отсрочка закончена, мадам, и пора выбирать, против кого и во имя чьих интересов, вам надлежит потребовать возмездия».
– Так вы говорите, что видели, как убивали моего возлюбленного отца? – снова вернулась к теме мадам Марго, после того, как супруг и его гость вдоволь наговорились о законности коронации дофина/
– О, мадам…
Ла Тремуй покачал головой и картинно прикрыл ладонью глаза, демонстрируя невозможность спокойно вспоминать о совершенном злодействе.
– Я не только видел.., до рокового моста я ехал бок о бок с убийцей и был жестоко обманут его лживыми уверениями в том, что все обиды прощены.
Мадам Марго с удивлением подняла брови.
– Вот как? – произнесла она презрительно. – Выходит, дофин не доверял даже своему ближайшему окружению?
– О, что вы, мадам, что вы!!! – испуганно замахал руками Ла Тремуй. – Я имел в виду вовсе не дофина!
Выпучив глаза, он всем телом подался вперед, к герцогской чете, как будто готовился сообщить им о какой-то страшной тайне.
– Дофин несчастный юноша, воспитанный женщиной слишком властной, чтобы позволять кому-то иметь мнение, отличное от её собственного! Это просто сказалось, вот и всё!.. В то время его высочество был подавлен и сильно расстроен её болезнью, он не мог сопротивляться бесконечным нашёптываниям и подстреканиям со стороны тех, малопочтенных людей, о которых вы, ваша светлость, как раз и говорили. Будь герцогиня рядом, она бы, конечно, не допустила… Она бы придумала что-то более изощрённое, но не такое кровавое, и, уж конечно, не опустилась бы до убийства… Однако, повторяю, её болезнь, а более всего, её воспитание, сделали своё дело. Растерянный юноша просто склонил свой слух к тому, кто был особенно настойчив…
– Кто же это? Мне говорили о дю Шастеле, – сказал герцог.
Ла Тремуй откинулся на спинку стула и, с хорошо разыгранным удивлением перевёл взгляд с герцога на герцогиню, потом обратно.
– Господи, неужели, пока я был в Сюлли, некому было указать на истинного виновника?! Мне кажется, господин де Жиак достаточно громко кричал о нанесенном ему оскорблении, и так потрясал своими рогами, что тень от них пала, в конце концов, на всю Францию!
Мадам Марго презрительно фыркнула.
– Мой отец не один год состоял в открытой связи с Катрин де Жиак и её супруг имел много возможностей послать открытый вызов!
– Герцог Жан его бы не принял, дорогая, – покосился на жену де Ришемон. – Кто такой был этот де Жиак, пока не стал министром при дворе дофина? Королева Изабо отлучила его от двора ещё в восемнадцатом году за слишком активную поддержку графа Бернара.
– Как вы прозорливы, ваша светлость! – восхитился Ла Тремуй и почтительно обратился к мадам Марго. – Женщине, подобной вам, трудно себе представить, насколько бесчестны бывают порой люди. Они могут годами лицемерно выжидать и в самый неожиданный момент наносят удар в спину тому, кто шёл на них с открытым забралом. И наносят этот удар рукой, как правило, не своей, а рукой того, за чью спину можно сразу и спрятаться… Я имею счастье пользоваться некоторым доверием со стороны мадам Катрин, и знаю, с каким страхом ждёт бедная женщина решения своей участи. Сейчас её супруг не имеет достаточной власти, чтобы заточить жену в монастырь без риска потерять её состояние. Но, если Господь дарует нашему дофину… Да нет, уже королю!.. ещё несколько блистательных побед, герцогу Бэдфордскому придётся не только заключить перемирие, но и признать полномочия нового французского парламента. Вот тогда, в благодарность за все заслуги, де Жиак может потребовать от короля особого решения по своему вопросу, и наказать жену, как угодно! Вплоть до развода и последующего изгнания без каких-либо средств.
