– Ну, тогда можете оставлять дежурных и идите домой. – Винсент устало посмотрел на большие круглые часы, висящие над дверью. – Одиннадцать. Задержались мы сегодня.

Договорив, Морено встал из-за стола, задвинув за собой оббитый черной кожей стул. Энни поправив свои седые короткие волосы, с видом человека, который хочет начать неприятный для собеседника разговор, достала из кармана досье.

– Винсент, я хочу поговорить с вами по поводу больного доставленного пару дней назад. – Энни говорила спокойно, привычно, видимо не в первый раз этой женщине приходилось просить за кого-то из пациентов.

Винсент, направившийся к вешалке, стоящей в углу комнаты по правую сторону от двери, на которой висело его коричневое пальто, остановился и повернулся к подчиненной.

– А это не может подождать до завтра? По-моему, с ним все и так ясно. – Винсент машинально взял в руки досье и поправил очки. – По некоторым данным, в мире до десяти процентов людей с выраженными психическими расстройствами. И все особенные…

Он, из-под очков в широкой оправе, поучительным взглядом посмотрел на подчиненную.

– Хорошо, давайте завтра. Прочтите его досье. Жалко парня, молодой еще. – Ее усталый голос не изменил интонации.

Энни положила руки в карманы и направилась к выходу.

– Вы опытный врач, вы должны все понимать… Но я сделаю все возможное. – Сказал Винсент ей вслед и небрежно кинул досье на стол.

Он устал, и хочет идти домой, чтобы обнять уже немолодую жену и уснуть крепким сном. Пусть уже и без ужина и просмотра вечерних новостей. А Энни хотела занять его еще на час или два. Винсент уважает ее, как лучшую из своих сотрудников и как человека, но порой она кажется ему чересчур наивной и мягкосердечной. А, по его мнению, для ее возраста это странно, хоть она и женщина.

Когда-то в молодости, Винсент поддался воспоминаниям надевая пальто, ему все больные казались особенными, интересными и каждого из них он хотел изучить, понять, что происходит у них в голове. Молодой, амбициозный врач был любопытным человеком, его не особо волновали сами больные и их судьбы. А сейчас, то ли года берут свое, то ли опыт, как бы то ни было, все пациенты слились для него в одну серую массу, которую он называл работа, за которую ему платили.

Днем после унылой и обязательной прогулки по небольшому парку, разбитому в больничном дворе, пациенты были предоставлены сами себе для реализации своего свободного времени. Конечно же, под неусыпным надзором нянек и медсестер.

Солнечный свет пробивался сквозь решетки настежь распахнутых окон внутрь здания. Там, словно в лабораториях, вхолостую трудились просветленные головы. Созерцая окружающий мир сквозь собственную неповторимую призму, пациенты наполняли здание монотонными звуками собственных действий, которые перемежались плачем или смехом, вызванными тем, что нам не дано увидеть или почувствовать.

Детские головоломки становились для них сложнейшими задачами раскрывающими устройство мира. Победа в игре в шахматы с медбратом становилась сложнейшей целью всей жизни, где пешки храбро шли на смерть по двухцветному полю и где гибель даже самой незначительной становилась событием. А написание формулы, не имеющей конца, навязчивая идея которой не отступала от пожилого профессора с всклоченными волосами в больничном халате, превращалось в смертельную борьбу на истощение. Снова и снова заходя в тупик, он растерянно пытался наугад вставить верный символ и, каждый раз, оказавшись не в силах найти его, профессор словно переживал смерть близкого ему существа. И вина в этой смерти лежала только на нем.

Вот и сегодня серый пиджак, поверх больничного халата, рукава и локти которого синели от вытираемых ими ровных цифр и символов, оставляемых фломастером ведомым, что неестественно для его возраста, твердой рукой профессора. Очки, скрепленные проволокой на переносице, уже начали запотевать от его учащающегося дыхания. Как обычно, несколько братьев по несчастью собрались вокруг него, затем, чтобы заворожено наблюдать за его работой, словно он колдун пишущий древнее и обязательно могущественное заклинание.

Левее доски, за которой трудился профессор, можно увидеть вход в небольшую беседку, оборудованную для курильщиков, пристроенную к зданию лечебницы, в которой мерно работал вентилятор. В ней на деревянной скамье, прислонившись к стене из железного листа, сидел наш герой.

Дым, выдавленный из его легких, уносило за решетку окна, где он рассеивался, не выдерживая столь неожиданной свободы. Молодая и вполне симпатичная медсестра зашла в беседку, но пациент не обернулся на стук каблуков по металлическому покрытию пола.

Медсестра села напротив, ее точеная фигурка напоминала о том, что тут есть молодчики куда более крупного телосложения называемые санитарами, но к их услугам благодаря трудам медицинского персонала, прибегали редко. Зачастую санитары помогали по хозяйству или даже играли с больными в шахматы, баскетбол, пинг-понг и прочие игры, которые предоставляла лечебница.

Черные волосы с выцветающими кончиками, бледная с синими прожилками вен кожа, желтоватое лицо, выдавали болезнь, затаившуюся в ее хрупком теле. Присев напротив пациента, она изящно достала из пачки лежащей в нагрудном кармане тонкую сигарету и переведя взгляд с человека напротив на зажигалку, которую она достала другой рукой, медсестра закурила, глубоко втянув дым.

Пациент среагировал на звук, изданный зажигалкой, повернулся и посмотрел на девушку. Его взгляд выдавал бессонные ночи, но голова работала на вполне приемлемом уровне. Он окинул девушку взглядом, припомнил, что видел ее вчера, обратил внимание на ее темно серые глаза и милое лицо, мысленно прикинул насколько она ему нравится и подвел итог:

«Курить вредно, молодой и приятной девушке не стоит этого делать»

– Вы слишком много курите… – Сказала медсестра негромко, с еле слышимой хрипотцой в голосе, и стряхнула пепел в металлический мусорный бак.

Ее собеседник лишь бессодержательно ухмыльнулся. То ли она прочитала его мысли, то ли он на самом деле слишком много курит, забываясь в себе. Второе его мало волновало – никотин позволял хоть немного успокоить мыслительные процессы, беспрерывно протекающие в его воспаленной голове, а состояние здоровья его не волновало, и если бы позволял организм и режим, он бы курил без перерыва. Присутствие медсестры, ее желание вести с ним беседу, радовало его и делало ее гораздо симпатичнее для его изголодавшейся по общению с людьми, в особенности противоположного пола, сущности.

– Делать нечего. – Бросил ей пациент небрежно и посмотрел в окно, наблюдая за небольшой юркой птичкой, скачущей по веткам большого дуба. – Это единственное лекарство, которое я могу и хочу принимать постоянно.

– А вы пойдите на тренинги, в баскетбол поиграйте. Хоть в настольный теннис. – Сопереживающим голосом говорила девушка.

От произносимых ею слов исходило тепло, которое он ловил всеми фибрами души, в противовес тому, что исходило от теней. Она снова затянулась и посмотрела на птицу, за которой наблюдал пациент.

Как бы ей хотелось юркнуть из окна и вместе с птичкой полететь туда, где тепло и нет забот. Довольно часто ей становилось не по себе от этой работы, и если б не ее жалость к этим людям, она бы давно отсюда ушла. Новый пациент был ей интересен и приятен, поэтому беседа с ним отвлекала ее от работы. Что-то в его тяжелом задумчивом взгляде, в котором отражались тяжелые душевные переживания, привлекало ее.

– Ваш голос успокаивает, Ирэн… Может быть и пойду. – Он затушил окурок, и, достав из кармана пачку, в которой осталось всего лишь три сигареты, жестом попросил ее прикурить, медленно и глубоко затянулся. – Когда привыкну.

Ирэн не хотела, чтобы этот пациент снова курил, ведь он курил без остановки, но она понимала, что это не худшее, что человек в его состоянии способен сделать.

– Занимайтесь, слушайте докторов, и вам привыкать не придется. Мне кажется, вас быстро выпустят. – В ее тихом голосе, звучал призыв, который возможно не остался не услышанным.