Проходя в кухню, Служкин флегматично заметил:

– С одного флакона не нажрёмся, Ветка.

– А ты Татку из садика сюда приводи, а я пока ещё сгоняю. Татка же нормально с Шурупом играет…

– Нельзя, Ветка, – вздохнул Служкин, срезая пробку с бутылки.

– Жаль, – разливая портвейн по чашкам, призналась Ветка. – Ну, как там у тебя в школе? Молоденькие-то училки есть?

– Есть, да не про мою честь, – выпив и закурив, неохотно сказал Служкин. – Невесты без причинного места… Лучше ты рассказывай. Как там твой любовник-то? Всё ещё в кино тебя снимать хочет?

– Козлов-то? Козёл – он и есть козёл, – с чувством произнесла Ветка. – Я его уже послала, куда не ходят поезда. Я теперь, Витька, в другого влюбилась. В лётчика. Точнее, бывшего лётчика. Ему Колесников менял пьяные номера на обычные, он и пригласил в гости. Колесников меня с собой взял. Сам нарезался и упал под стол, а мы с этим лётчиком заперлись в ванной и трахались. Я чего-то боюсь, уж не залетела ли я тогда?..

– Хорошенькое дело – в ванной, – мрачно пробормотал Служкин. – Залетайте в самолётах «Аэрофлота»…

Из комнаты вдруг раздался басовитый рёв. Ветка чертыхнулась, вскочила и убежала. Служкин снова закурил и открыл окно.

Веткин дом стоял недалеко от берега Камы, от чёрного, мрачного котла затона. Служкин курил и смотрел, как мимо дебаркадера, мимо разведённого наплавного моста, словно бы брезгливо оскалившись, проплывает высокий и длинный речной лайнер, возвращающийся на стоянку после навигации. Лайнер медленно плыл под яростным золотом зарослей на дамбе, от которого вода отмелей казалась древесного цвета, будто коньяк. Плыл мимо рыжих склонов, где валялся ржавый хлам: тросы, мятые бакены, какие-то гнутые и рваные конструкции, содранные с кораблей. Плыл мимо врытых в землю и обросших кустами цистерн, мимо старых брандвахт с яркими колечками спасательных кругов, мимо решётчатых портовых кранов и заводских корпусов с длинными закопчёнными трубами.

Вернулась Ветка, и Служкин выбросил окурок.

– Как там у вас дела с Надькой? – спросила Ветка, снова разливая портвейн.

– Всё чики-пуки, – сказал Служкин и, подумав, добавил: – Недавно порешили мы с ней прекратить наши постельные встречи, вот так. Ей неохота… да и мне неохота. Взяли и завязали.

– Хоба-на! – изумилась Ветка, вытаращив глаза. – И с кем ты?..

– Ни с кем.

– Нифига себе! – Ветка хлопнула полчашки портвейна. – А эта твоя дура, как ее… Ру… Ру… ну, Сашенька.

– Рунёва, – подсказал Служкин. – Она Будкина любит.

– Ну и что? – искренне не поняла Ветка.

– Да ну тебя… Не объяснить. Нет, и всё.

– Заведи любовницу, – посоветовала Ветка.

– Заведу, – согласился Служкин. – Тебя вот.

– А что? Классно! – оживилась Ветка. – Будем опять, как тогда, после школы, помнишь? Зашибись было! Ты не загружайся насчёт этого. Подумаешь! Наплюй. Я-то тебя люблю, Витька, честно. С седьмого… нет, с девятого класса. Я тебе позвоню, как только Колесников свалит куда-нибудь на подольше. Приходи – оторвёмся, как раньше!

– Приду, – кивнул Служкин. – Оторвёмся, конечно. Заедет и на мой двор «КамАЗ».

Серым утром Служкин вышел из подъезда, ведя за ручку Тату.

– Папа, а я не хочу в садик, – сказала Тата.

– А я хочу, – признался Служкин, останавливаясь прикурить. – Не понимаю, почему бы нам с тобой не поменяться?.. Ты будешь ходить за меня на работу?

– А там бьют? – поинтересовалась Тата.

– Бьют, – честно ответил Служкин. – А тебя в садике разве бьют?

– Меня Андрюша Снегирёв мучит. Щипает, толкает…

– Дай ему в рог, – посоветовал папа.

– Он Марине Петровне нажалуется.

– Тогда сама на него нажалуйся.

– Он ещё сильнее меня мучить будет.

– Да-а… – протянул Служкин. – Заколдованный круг. Ладно, я поговорю с его мамой. Ты мне покажи её, хорошо?

Они остановились у перекрёстка, на котором лежало звездообразное озеро грязи. Посреди него в буром тесте сладострастно буксовала иномарка, выбрасывая из-под колёс фонтаны. Служкин взял Тату под мышки и перенёс на другой тротуар, высоко задирая колени.

– Папа, а ты мне купишь вечером жвачку с динозаврами?

– Куплю, – пообещал Служкин.

– А в зоопарке динозавры есть?

– Нету. Они вымерли давным-давно.

– А почему они умерли?

– Съели друг друга до последнего.

– А последний?

– Последний сдох от голода, потому что некого больше было есть.

– Папа, а они были злые?

– Да как сказать… – задумался Служкин. – По большей части они были добрые. Некоторые даже слишком. Но добрых съели первыми.

Служкин и Тата завернули в ворота садика, и Тата, вырвав ручку, побежала к дверям. В длинном голубом плащике и синей шапочке она была похожа на колокольчик.

Служкин вслед за Татой вошёл в раздевалку. Здесь была только одна мама, которая возилась с сынишкой. Служкин посадил Тату на стульчик, опустился на корточки и стал расшнуровывать ей ботинки.

Сзади подошёл мальчик с игрушечным пистолетом.

– Я тебя жаштрелю, – сказал он, наводя пистолет на Тату.

Тата испуганно глядела на Служкина.

– Андрюша, иди ко мне, – позвала мама, и мальчик отошёл.

– Папа, это Андрюша Снегирёв, – сказала Тата.

– М-м?.. – удивился Служкин. – Понятно теперь…

Он переодел Тату и убрал всё уличное в шкафчик с ёлочкой на дверке. Тата слезла со стула, Служкин поцеловал её в щёку, и Тата побежала в группу. Оттуда донёсся её звонкий крик:

– Марина Петровна, здравствуйте!..

Служкин подошёл к маме Андрюши Снегирёва и дружелюбно сказал:

– Бойкий у вас мальчик.

– Да уж… – ответила женщина, оборачиваясь.

– Лена?.. – изумлённо спросил Служкин.

– Витя?.. – растерялась женщина.

Она тотчас опустила голову, застёгивая сыну рубашку, но Служкин видел, как порозовели мочки её ушей. Поражённый, Служкин молчал.

– Беги, Андрюша, – сказала Лена и легонько шлёпнула сына.

Андрюша побежал в группу, по дуге обогнув дядю.

Лена и Служкин переглянулись и молча вышли на крыльцо.

– А ты, значит, теперь Снегирёва, а не Анфимова…

Лена виновато улыбнулась.

– А мне Андрюша говорил: «Тата Шушкина, Тата Шушкина»… Я думала, Шишкина или Сушкина…

– Или Пушкина. Сколько лет мы с тобой не виделись?

– Со школы, – тихо сказала Лена.

– А ты всё такая же красивая… – задумчиво произнёс Служкин. – Только располнела…

– А ты всё такой же грубиян, – ответила Лена.

– Извини, – смутился Служкин.

– Ничего, – Лена ласково коснулась рукой его локтя. – Это я после Оли начала толстеть.

– Какой Оли?..

– Дочки Оли. У меня ещё дочка есть. Годик с небольшим.

– Вот тебе и раз… – только и нашёл что сказать Служкин, но тотчас поправился: – То есть вот тебе и два…

Лена засмеялась. Голос у неё был нежный и слабый.

– Мне торопиться надо, Витя, – пояснила она. – Дома с Олей муж сидит, а ему на работу. Ну… до свидания.

Она ещё раз улыбнулась Служкину и пошла к воротам садика: светловолосая, ещё – ещё – симпатичная молодая женщина в дешёвом, мутно-бордового цвета плаще. Женщина, а не девушка и тем более не девочка, какой её знал, а потом помнил Служкин.

– Лена!.. – вдруг крикнул Служкин ей вслед, и она оглянулась. – Лен, мы же теперь каждый день встречаться будем?..

Какая-то мама, входившая в ворота садика, неприязненно посмотрела на Служкина. Лена молча наклонила голову и пошла дальше.

Служкин проводил самостоятельную работу в девятом «бэ». Заложив руки за спину, он вкрадчивой походкой перемещался вдоль рядов.

– Бармин, окосеешь. Петляева, вынь учебник из парты. Тютин, не с той страницы списываешь. Поспелова, я у тебя уже две тетрадки отнял и третью отниму! Чебыкин, я тебе честно говорю, что у Смирновой сущая ерунда написана, так что не вертись. Деменев, ты и фамилию у Шахова тоже спиши – для честности.