– К несчастью, еще и силен.

– Но эти мерзавцы, что жируют на чужом горе!.. Там ведь не только маньяки. Не понимаю: у них что, своих детей нет?

– У Серафима? – небрежно спросил Вадим. – Была – дочь. Старик сам ее и кончил – за то, что совратила его в малолетстве.

– Кого совратила? – с омерзением уточнил Эмиль. – Отца?

– А внучок у него людоед, – добавил Вадим. – Этого порешила маменька, правда случайно, – такая вот преемственность.

– Господи!..

– Думаешь, остальные мясорубы лучше? – свирепея, спросил он. – Охотнички, чтоб им!.. Кому-то недодали женской ласки, кого-то обидели – тем, что оказались сильнее, умнее, даровитей. А виновны, конечно, ведьмы… исчадия ада, сосуды греха. Значит, надо разбить сосудов поболе – чтоб не собрать потом, вдребезги!.. Вдобавок это приятно. Как и сатанисты, мясорубы нашли отличное оправдание собственной злобе.

– Надо облаву на них устроить, – упавшим голосом сказал торгаш, – как на бешеных псов. Их не может быть много!

– Собственно, почему? – возразил Вадим. – Не будь у тебя дочки, ты и сам бы не шибко расстраивался. Сколько любителей зверья с аппетитом уплетает бифштексы – разве это так далеко от людоедства? Дело в традициях и привычке, а сии материи непрочны… А те гуманисты, что производят оружие, – скажи им, что из него станут убивать людей, они ж посмотрят на тебя, как на идиота. Так почему ради благой цели не пошерстить десяток шлюх? Только свистни!..

– Ах, боже мой, – вздохнул Эмиль, – вот теперь я поверил в твой возраст!.. В юности больше любишь людей.

– Не столько любишь, сколько придумываешь, – парировал гость. – Куда сложнее любить настоящих.

– Например, мясорубов?

– Ну, это для гурманов, – согласился Вадим, поднимаясь. – Спасибо за чай.

Все же насколько транспорт сжимает пространство, удивлялся он, тихонько катя меж спящими домами. Неделю назад город казался огромным точно страна, и с одного конца на другой пришлось бы добираться едва не сутки, минуя границы, обходя блюстительские посты. Губерния и вовсе представлялась ойкуменой, а уж что там, за Бугром, – может, край света? Зато теперь расстояния съежились на порядок, и все горожане вдруг сделались мне соседями: крутарь Брон, торгаш Эмиль, панночка Юлька, – даже глухоманцы оказались не за горами: часик-другой хорошего ходу. А что будет, когда прогресс снова поднимет нас в воздух? Давненько я не летал…

Мысли переключились на Мстителя, этого ночного урода с когтями и клыками гигантской кошки и “чуть ли не крыльями”, без напряжения сигающего на дюжину метров. Если Убийца так могуч, прикидывал Вадим, не бегает ли он быстрей, чем я езжу? Лучшие из людей не разгоняются выше сорока километров, рекордсмены среди зверья не выбегают из ста двадцати. Но вдруг наш гепард Мстителю не указ? Конечно, колесник можно загнать и под двести – хватит ли этого, чтоб унести ноги? Лучше не проверять… Вообще на крупное зверье сподручней охотиться с вертушек, как это делают Шершни. А на Мстителя, похоже, только так и можно – если жизнь дорога…

И тут рассуждения Вадима без церемоний прервали: в сознании явственно зазвучал сторонний голос, впрочем знакомый. Столько лет он не слышал триадного Зова и даже не ожидал, что Юлька освоит новый трюк так быстро и без всяких подсказок. Кажется, у ведьмочки большое будущее – если не надорвется.

Судя по представленной картинке, Юлька опять забралась в бурлящую ванну, а грозный серк теперь остался за бортом, преданно охраняя купание госпожи. Жрец тоже присутствовал, восторженно созерцая, – наверно, сам и пригласил, по-хозяйски.

Вадим мог отмолчаться, однако сказал: “Слушаю”, – мысленно, конечно.

“Все же мы недоговорили”, – резво начала она.

“Недоругались”, – пробормотал Вадим, предвкушая.

Господи, она уже менялась!.. Девочка ощутила в себе свежие страсти и новые возможности, не чаянные прежде, а к этому добавились повышенные запросы, подкрепленные всей мощью триады – гремучая смесь.

“Вот что мы сделаем завтра…”

“Погоди, – прервал Вадим. – На завтра у меня свои планы, и поменять их вряд ли удастся”.

“Не напрягайся: отныне буду решать я, – раз мы вместе, – твердо заявила Юля. – Прежде всего разберемся с папенькой и его сворой”.

“Послушай…”

“Втроем мы такое устроим!.. Он думал, за меня вступиться некому”.

“Вот сейчас все брошу и примусь за твои проблемы, – хмыкнул Вадим. – По-твоему, нет ничего важней? И потом, у тебя уже есть защитник”.

“Ты ревнуешь! – обрадовалась Юлька. – Конечно, рядом со Зверем даже ты кажешься задохликом, и трахается он, наверно, как… зверь. Но вот беда: после этих дел мне хочется поболтать, а о чем можно толковать с серком? Так что я выбираю тебя – к тому ж и привыкла… Вообще, почему бы мне не перебраться к тебе, точно рябине к тополю?”

Эфирный ее голос звучал иначе: насыщенней, выразительней, – как слышала его сама Юля. Теперь девочку не сдерживала неразвитость связок, и она могла смоделировать любой букет частот. Со временем таким же сделается и голос ее тела, подправленного Текучестью.

“В общагу? – спросил Вадим. – После твоих роскошеств прессоваться в моей каморке… Милая, ты в своем уме?”

“Ты что, дурак? Если прижать папулю, он нам такие хоромы отгрохает!..”

“Надо жить по средствам, – назидательно молвил он, – и не разевать роток на чужое. Почему тебя должны содержать – разве ты лучше других?”

“Лучше, – уверенно сказала Юля. – И ты – лучше. Мы над всеми, над заурядами, мы – элита!.. А от папашки не убудет”.

“Причем тут он? Твой папа и сам трутень отъявленный. – С усилием Вадим притомозил: – Я не навязываю, ради бога!.. Ты с пеленок привыкла на готовом, но я хочу отрабатывать свой хлеб. А насколько у меня получается, пусть решают те, кому нужны мои дела”.

“Господи, какой зануда!.. Думаешь, от твоего чистоплюйства что-то изменится?”

“Зато я – непричастен”.

“Значит, не хочешь меня выручить?”

“Я мало тебе помогаю? – спросил Вадим. – Или чего-то недодал? Что за претензии, я не пойму!”

Тут же Юля пришла к новому заключению, крайне оригинальному:

“Ты не любишь меня!”

“Вопрос формулировки, – откликнулся он. – Вообще, эта тема требует длительного развития, и сейчас ее лучше не поднимать”.

“Не увиливай! – прикрикнула девочка. – Скажи уж прямо: да или нет?”

“Когда как, – прямо сказал Вадим. – Временами чудится, что да, а иной раз так бы и загрыз!.. Сейчас – не знаю”.

“Это не ответ”.

“Знаешь, я стреляный воробей и опасаюсь признаний. Слишком дорого они стоят”.

“Жалко сказать, да?”

“Просто я научен жизнью. Сначала спрашивают, любишь ли. Затем, когда проявишь слабость, интересуются: а почему тогда не женишься?”

“И почему?”

“Молодой ишо”.

“Ну да, как раз в деды годишься!”

“Вот и я о том”.

Вадим еще сдерживался, но из последних сил. Самым неприятным в Кольце была невозможность отмолчаться: наглухо закрыться самому и не влезать в дела других. Вадим и прежде избегал вранья, зато волен был не говорить, чего не хотел. Здесь такой номер не проходил: можно лишь разорвать Кольцо, что еще хуже. Вот ведьма могла уйти в любой миг, как и появиться, – за ней инициатива.

“А вот я люблю тебя!” – отважно выпалила девочка.

“Так берегись любви моей? – усмехнулся Вадим. – Ты любишь, чтобы брать, – а как насчет пожертвований? Или согласна на честный обмен?”

“Чего ты хочешь, ну скажи!”

“Я? Ничего. Живи себе”.

“Шиш!.. Тебе не отделаться от меня так просто”.

“Ну вот, я же говорил…”

“Из-за тебя я порвала со всеми, сбежала из дома!..”

“Из-за меня?” – Он пожал плечами: такие вот новости.

“А теперь в кусты, да? Причем один”.

“Каков мерзавец! – поддержал Вадим. – Не позволяет сесть на шею – а ведь так хочется!”

“После подобных твоих заявлений…”

“Чего бы я ни наговорил, решать тебе, – возразил Вадим. – Слова недорого стоят. К тому ж, как ни называй наши чувства, я отношусь к тебе много лучше, чем ты ко мне”.