– Понятно, что ничего не понятно! Всё одинаково… как везде, – пробурчал Лаций. – Все главные и никого рядом нет… А ты кто?.. Ты к каким великим принадлежишь?
– Я – великий кутлуг Ногусэ, мой господин – лули-князь Тай Син.
– Подожди, – перебил его Лаций. – Это я уже слышал. Твои великие князья очень добры, что прислали тебя сюда. Но скажи, что они просили передать? Где нам жить?
– Вам надо здесь жить. Прямо здесь, на нашей земле, – коротко ответил кочевник. Лаций даже опешил от такого ответа. Он стал задавать вопросы, стараясь выяснить, как им есть, пить, как добраться до леса, есть ли кожаные мешки для воды, но кутлуг в зелёном халате упрямо твердил, что шаньюй Чжи Чжи уехал в столицу Битяль, а там живёт би10 Соэтжай Карын из рода Уын, который уже давно правит народом Кангюя, который попросил великого вождя хунну Чжи Чжи взять в жёны его дочь. Поэтому там будет свадьба.
– Но нам что делать? У Чжи Чжи свадьба, а нам как жить? – не выдержал стоявший рядом Атилла.
– Не говори ему эти слова! – попросил Лаций женщину. – Пусть дальше рассказывает. Скажи, что мы очень удивлены и рады его слышать.
– У меня тоже голова кругом идёт. Так много у них этих царей и правителей… – добавил Павел Домициан. Лаций ничего не ответил, понимая, что надо дослушать до конца. Прошло довольно много времени, когда напыщенный кутлуг, наконец, перешёл к римлянам и уставшие слушатели давно опустились на землю.
– Всех рабов раздадут нашим людям. Это люди лули-князя Тай Сина. Это его хурээ, – кочевник показал на кочевье. – Тут живёт племя Сюйбу. Здесь все люди племени великого Чжи Чжи. Они заберут вас в свои гэры. Там вы будете работать до возвращения великого шаньюя.
– Что? Что он говорит? – заволновались римляне, не расслышав его слов из-за мгновенно поднявшегося шума.
– Тише! – Лацию пришлось встать, чтобы они его увидели. Особенно долго не могли успокоиться женщины. Но они тоже вскоре замолчали, увидев, что он ждёт только их. – Уже легче. Всех людей разберут по этим палаткам. Понятно? Тут живёт одно племя. У него есть свой вождь. В его племени мы будем жить до возвращения их главного царя. Короче, будем жить у этих варваров.
Дальше кочевник рассказал, что племя Сюйбу будет стоять здесь до весны. Это означало, что Чжи Чжи вернётся, скорей всего, только к весне. Что будет дальше, мелкий чиновник не знал. Лацию он приказал следовать за ним к большой палатке, в которой ему было приказано жить. После долгих расспросов и уговоров кочевник согласился взять туда Атиллу и беременную Саэт. Павла Домициана он брать наотрез отказался, даже не став слушать, как тот поёт. В палатке Тай Сина кутлуг сообщил Лацию, что надо готовиться к постройке дворца и его господин приказал давать римлянам всё, что они для этого попросят. Но пока просить ничего не пришлось, кроме еды и воды. Остальное всё равно пришлось бы начинать весной.
Так началась новая жизнь римлян в далёкой полупустынной стране. Им пришлось помогать кочевникам во всём: они следили за стадами, выделывали кожи, доили оленей, ловили рыбу, строили загоны, коптили мясо и даже охотились. Трудно было всем, поэтому разницы в отношениях почти не было. Если бы кто-то из римлян не работал, он бы просто умер от голода. Но точно так же умер бы любой хунну. Здесь Лацию впервые пришлось есть сырую рыбу и мясо, когда в горах их застала снежная буря; здесь же он попробовал странный напиток из молока кобылиц, который слегка кружил голову и вызывал лёгкую усталость.
К весне он даже выучил все слова, которые употребляли слуги в большой палатке Тай Сина, и постепенно научился общаться с ними на их несложном языке. Они все ютились у самого выхода, но Саэт и Атилла не жаловались. Вторая, женская половина, была для всех под запретом, даже для мужчин хунну. Там жили женщины лули-князя и именно оттуда они могли бросаться разными вещами в мужчин во время ссор. Это иногда забавляло Лация и Атиллу, но не Саэт. Та вынуждена была работать и следить за маленьким ребёнком. Но ей уже начинал мешать большой живот. Атилла старался помогать, однако его весь день не было рядом, поэтому Саэт уставала так, что падала вечером на шкуры и сразу же засыпала. Они почти не общались, хотя все спали рядом, и это было самое тяжёлое время их жизни с хунну.
Иногда к ним приходил Павел Домициан. Особенно часто это происходило в зимние холодные дни, когда ветры дули по несколько дней подряд и выйти наружу было невозможно. Именно тогда его пение и беззащитность привлекли внимание женщин лули-князя и они уговорили слуг переселить слепого певца к ним в палатку, чтобы тот ублажал их своим голосом. Так они снова оказались все вместе. Во время работы мужчины хунну работали вместе с римлянами, но иногда давали им тяжёлую работу, когда надо было таскать камни или деревья из предгорий. Лация расстраивало, что он никак не мог научиться ездить верхом так же легко и умело, как хунну. Те всё время смеялись над ним, когда видели, как он пытается повторять их движения на лошади. Атилла сказал, что всё равно ничего не получится, потому что это не лошади, а большие ослы. Для Лация, как он считал, нужна была более высокая лошадь. Как у сатрапа Мурмилака – длинноногая и стройная, а не приземистая и патлатая, как у большинства хунну. Так говорил Атилла. Но стройные лошади были только у шаньюя и его знати, поэтому Лацию даже мечтать об этом не стоило. Но он не сдавался и старался ездить на лошадях при каждом удобном случае. К счастью, такие случаи предоставлялись очень часто, потому что следить за стадами можно было только верхом.
Охотились хунну не так часто, как парфяне, делая это, в основном, перед большими праздниками. На охоту они всегда брали с собой тех римлян, которые умели стрелять из лука или владеть копьём. Хотя по владению луком с хунну никто не мог сравниться. Они стреляли с лошадей, как парфяне, но настолько точно, что вызывали у Лация неподдельное восхищение. Но всему было своё объяснение. Их дети начинали ездить на лошадях уже через год после того, как начинали ходить. Взрослые с радостью им помогали, и к пяти-шести годам малыши уже сами держались на спине, вцепившись в гриву маленькими ручонками и радостно разъезжая по становищу.
Но самая большая сложность, с которой столкнулись римляне в быту, было отсутствие воды и сливных клоак. В Ктесифоне, Мерве и других городах Парфии вдоль всех улиц были выдолблены узкие, в две ладони желоба, в которые горожане сливали отходы и испражнялись. Это напоминало Рим и было позаимствовано у греков. Лаций это сразу понял. В пути между городами никаких стоков и клоак не было. Однако хунну всегда отгоняли лошадей и скот на несколько десятков шагов от стоянки, и именно возле животных они приказывали рабам вырывать небольшие ямы, куда справляли нужду и сбрасывали отходы. В Риме были большие горшки и чаши для внутренних туалетов, но они были только у богатых граждан. Простые люди обычно ходили под забор, где проходили городские сливные клоаки, или в специальные места возле театров и площадей, где для этого делались отдельные площадки с каменными широкими ступенями. Садясь на них, они справляли нужду и после этого шли дальше или возвращались на представление. Здесь же всё было совсем по-другому. Те гэры, которые разбрасывали отходы вокруг себя, вынуждены были часто перемещаться в другие места, но для хунну это было нормально. Как и ездить каждый день за водой. Поэтому когда римляне через два месяца проложили от верхнего порога реки несколько десятков разбитых пополам стволов, те сначала даже не поняли, зачем это надо. Только дети всё время радостно бегали вокруг и играли корой и щепками. Они прятались за стволами, кидали друг в друга куски земли и мелкие камни и постоянно кричали. Римляне терпеливо выгребали из выдолбленных стволов траву и камни, и продолжали соединять их между собой. Наконец, однажды вечером по становищу разнёсся слух, что река течёт прямо на гэры. Почти все хунну выбежали из своих жилищ и увидели, что возле крайних гэров действительно течёт вода. Она стекала в большую яму, из которой по вырытой дорожке убегала обратно в реку, только чуть ниже, у самого брода. Лаций попытался точно также сделать и со сливными ямами, но у него ничего не получилось, потому что хунну и их животные ходили, где хотели, и постоянно разрушали сделанные в земле стоки. К тому же близилась зима, которая должна была заморозить их сооружения. Прижилось только одно нововведение – это деревянные вёдра, в которые вечером или ночью выбрасывали мелкие отходы, а также справляли нужду женщины и дети. Вёдра выносили за гэр, в большую бочку с двумя палками. А когда она наполнялась, римляне относили её к порогам и выливали в реку. Но Лаций с Атиллой решили, что как только начнут строить город, то сразу сделают в нём клоаки и хранилища для воды.
