– У императора армия может быть в десять или двадцать раз больше, чем в одной провинции, – добавила она. Угэдэ сидел рядом с Чоу и изредка задавал короткие вопросы. Ему было интересно, чему удивляется этот странный раб. Получая ответ, он каждый раз улыбался, кивал несколько раз головой, потом закидывал её назад и произносил странный звук, похожий на долгое «а-а-а…», как будто его это совсем не удивляло, а Лаций для него ничем не отличался от ребёнка, которого можно было понять и простить.
Когда через два дня пятьсот всадников хунну прибыли в небольшую столицу северной провинции, люди губернатора сразу постарались занять их развлечениями и охотой. Увидев город издалека, Лаций подошёл к Атилле и стал обсуждать с ним стены и рвы. Они казались ему слишком маленькими и неприспособленными для защиты. Вокруг города раскинулись огромные поля, наполовину залитые водой. На поверхности торчали еле заметные кончики зелёных ростков. На пути им то и дело попадались полуголые люди с палками, похожими на лопаты и тяпки. Всё говорило о том, что в городе были кузницы и железо. А остальное уже было вопросом времени.
Но первых три дня прошли впустую, потому что сына Чжи Чжи нигде не было видно. Когда на четвёртый день Лаций случайно столкнулся с ним возле дома губернатора и спросил, когда можно будет посмотреть инструмент, тот с удивлением спросил:
– Зачем торопиться? Перед отъездом всё найдём.
Лацию стало понятно, что если они вернутся ни с чем, Чжи Чжи заставит римлян рыть землю, строить стены и дома вручную. Поэтому он провёл полдня у конюшни, делая вид, что следит за лошадьми, наливая и выливая воду из длинных корыт, пока не увидел у дверей дома Чоу Ли. Она вышла встречать мужа, но тот задержался у ворот. Лаций поднял руку и помахал, стараясь привлечь её внимание. Она заметила его и удивлённо подняла брови. Но потом быстро пришла в себя и приказала служанке подвести его к входу. Лаций рассказал ей о разговоре с её мужем, но она только улыбнулась в ответ. Результат превзошёл все ожидания. Лаций не знал, что в этот вечер из соседней провинции приехала её сестра со своим мужем губернатором. Этого чиновника звали Бао Ши, и он был в близких отношениях с главным министром империи. Провинция, где он служил императору, считалась главной на центральной равнине, и поэтому его все боялись и уважали. На следующий день римлянам показали склады с тяпками и кольями, но они не подходили для строительства. Нужно было покупать или делать новые лопаты, кирки и другие инструменты. Тогда им разрешили пойти к ремесленникам, и там уже всё пошло по-другому. Однако вместо двух недель они пробыли в переполненном маленькими людьми городе почти месяц. Всадники хунну и молодой Угэдэ Суань, казалось, этого не замечали. Они радовались, как дети, что могут показать ханьцам своё умение стрелять на скаку и охотиться, в то время как те только удивлённо кивали головами и хвалили их. Почти каждый день в доме губернатора проходили вечерние пиры, куда приезжали различные важные люди в ярких, цветных халатах. Лаций видел их повозки и носилки, расшитые разными цветами, но даже не догадывался, что половина из побывавших в гостях у губернатора людей были из тайной канцелярии самого императора. Все они пытались выведать у сына Чжи Чжи истинные намерения его отца, но хитрый шаньюй знал, кого посылал к ним. До этого его сын провёл при дворе императора пять лет вместе с сыном Хуханье. В итоге, ему предложили взять в жёны одну из дочерей главного цензора, третьего человека во внутреннем дворе императора. Это говорило об уважении и страхе перед его отцом, шаньюем Чжи Чжи, а сыну Хуханье такого внимания не оказали.
Но когда год назад старый император умер, Чжи Чжи приказал сыну срочно вернуться. Теперь новому императору, чтобы получить подтверждение о мире с хунну, надо было самому сделать первый шаг. И чтобы подготовиться к нему, его двор старался узнать у сына Чжи Чжи, о чём думает его отец. Однако всё было тщетно. Кроме красивых историй о будущей столице на реке Талас молодой Угэдэ ничего не рассказывал. Это расстраивало приближённых императора и заставляло посылать туда новых, более изощрённых и опытных цензоров. Самый последний из них приехал за несколько дней до отъезда. Это было вечером, и его Лаций запомнил лучше других. Все остальные были безликие и одинаковые: в разноцветных халатах, с зализанными волосами и короткими деревянными палочками на затылке, они все смотрели себе под ноги и, не поднимая головы, спешили пройти в дом губернатора, не обращая внимания на приветствия встречавших их местных чиновников. Римляне обычно находились в это время внутри складов. Но Лаций часто выходил наружу, чтобы понаблюдать за странными маленькими людьми, которые, даже выпрямившись во весь рост, не доставали ему до плеча. Однако последний гость отличался от них. Он был на голову выше остальных и держался намного увереннее. Первое, что бросалось в глаза – это отсутствие живота. Второе – взгляд. На худом, тёмном лице со впалыми щеками его глаза казались слишком большими, потому что они не прятались в узких щелочках, как у других. Он внимательно осматривал всех, пока шёл по ковровой дорожке к ступеням, где его, подобострастно улыбаясь, ждал сам губернатор. Походка этого человека была упругой и твёрдой, чувствовалось, что он ещё не стар и полон сил. Не доходя несколько шагов до ступеней, он вдруг заметил стоявшего вдалеке Лация и остановился. Сопровождавшие его слуги чуть не упёрлись ему в спину и стали с удивлением оглядываться по сторонам, стараясь понять, что же привлекло внимание их господина. Но им, как и несчастному губернатору, не было видно Лация, который стоял в проёме ворот, прислонившись к одной из створок. Его видел только этот странный гость. Потом Атилла сказал, что его привлекло, наверное, бритое лицо Лация и нежелание согнуться пополам, как все остальные.
Как бы там ни было, незнакомец не стал выяснять, кто находится в дальнем углу двора и, к огромному облегчению слуг и губернатора, направился внутрь. На следующий день он покинул дом гостеприимного губернатора, так ничего и не узнав. Это его сильно расстроило, потому что он привык, что если его собеседник что-то не говорит, то это значит, что он что-то скрывает. А если человек не хочет что-то говорить, то это обязательно надо узнать. Допустить, что молодой сын Чжи Чжи ничего не скрывает, а просто ничего не знает, этот странный гость не мог. Все вокруг что-то недоговаривали, и он это точно знал. Поэтому неудача с Угэдэ Суанем сильно задела его самолюбие. Ведь даже жена этого юного кочевника, Чоу Ли, ничего не смогла ему рассказать. Она ничего не знала. Это было неслыханно! Покидая дом губернатора, важный чиновник даже не попрощался с хозяином и его женой, пройдя мимо них, как мимо каменных статуй. Он в задумчивости смотрел перед собой неподвижным взглядом и перебирал в уме, что ещё можно было бы сделать, чтобы заставить молодого хунну рассказать все свои секреты. Дойдя до носилок, гость внезапно остановился и его взгляд приобрёл осмысленное выражение. Он вдруг почувствовал, что ответ где-то рядом, совсем близко, может быть даже за спиной, и это чувство заставило его обернуться. В нескольких шагах позади стояли обескураженные слуги, за их спинами виднелись бегающие глаза испуганных местных чиновников, которые стояли вдоль посыпанной мелким белым камнем дороги, а у самого дома с каменными лицами застыли губернатор и его жена. Они не понимали его поведения и не знали, что ждать от такого опасного посетителя. Но и на этот раз никто из них не увидел странных белокожих рабов, сидевших на перевёрнутом корыте у дальнего склада в глубине двора. Один из них стоял, опираясь на странную лопату с большим широким концом, и внимательно смотрел на гостя. Это был тот самый светлокожий бритый человек, которого он видел накануне вечером. Уголки губ на нервном, худом лице важного чиновника дрогнули и слегка поднялись вверх, застыв в самодовольной улыбке. Кое-что ему стало ясно. Хотя бы то, что маленький змеёныш хунну не лгал и его отец действительно собирался что-то строить. Через несколько мгновений тёмно-синий халат и высокий узел волос скрылись в носилках, и у Лация в памяти остался только жёсткий, беспощадный взгляд, который говорил об этом человеке лучше всяких слов. Тогда он ещё не знал, что это был брат самой императрицы – Ван Ман.
