И все же Кузьминых не мог поверить до конца…

Шаг… второй шаг… третий…

И вдруг старший лейтенант почувствовал, что четвертого шага он сделать не может. Что-то мягкое и упругое преградило ему дорогу. Создавалось впечатление, что самый воздух внезапно сгустился перед ним и чуть заметно, но несомненно осторожно толкнул назад.

Непреодолимое чувство протеста против какого бы то ни было насилия, свойственное характеру Кузьминых, заставило его сделать, вернее попытаться сделать шаг вперед еще раз. И снова невидимая преграда остановила его. Снова ощутил он слабый, отчетливо воспринимаемый толчок назад. Не умом а подсознанием понял старший лейтенант, что никакая сила не сможет преодолеть это «слабое» сопротивление. И дикая мысль, что перед ним не сгустившийся воздух и не завеса, а нечто обладающее разумом, сознательно не желающее причинять кому-либо вред, но запрещающее подходить к капитану Аксенову, сразу же превратилась в уверенность, что это так и есть.

Кузьминых отступил.

— Вот то-то и оно! — сказал главный врач.

Пожилой медсестры не было. Пока старший лейтенант «боролся» с пустотой, она успела уйти.

— Все непонятное пугает! — словно объясняя причину ее ухода, прибавил врач.

Кузьминых справился с волнением. Против ожидания, это удалось ему очень легко.

— Давно появилось это? — спросил он.

— Кто знает! Больного положили здесь после рентгена, минут сорок — сорок пять назад. А что к нему нельзя подойти, заметили минут за пять до моего звонка к вам. На часы я не посмотрел. Что же это такое, как вы думаете?

— Вопрос не по адресу. Подобные вещи вне компетенции органов милиции. Но я думаю, капитану Аксенову это не повредит.

«Скорее всего пойдет на пользу!» — прибавил он мысленно, сам не зная, почему вдруг явилась такая странная мысль.

— Смотрите, он, кажется, просыпается, — сказал врач.

Кузьминых обернулся и успел заметить, как снова закрылись глаза Аксенова. Капитан поднял руки, точно намереваясь закинуть их за голову, сжал кисти и вдруг… сильно потянулся, резким движением расправив грудь. Даже человеку, ничего не смыслящему в медицине, стало бы ясно, что такое движение никак не вяжется со сломанными ребрами.

Главврач ахнул.

— Что это значит? — спросил Кузьминых.

Оба были ошеломлены в равной мере.

Аксенов повернул голову на звук их голосов. Увидев своего заместителя, он улыбнулся.

— Ну вот меня и починили, — сказал он весело. — Можно встать, доктор?

— Кто вас «починил»? Почему вы думаете, что у вас все в порядке? — спросил главврач, подходя к Аксенову.

Он сделал это машинально и даже не заметил, что никакое препятствие не помешало ему. Но зато это сразу заметил Кузьминых.

«Неужели э т о г о больше нет? — подумал старший лейтенант. — Куда же делась странная завеса, которая только что была здесь? Уж не потому ли она исчезла, что капитан проснулся и „завеса“ больше не нужна? Но кому она не нужна, однако?»

«Странно, — едва не сказал он громко, — мне сегодня приходят в голову совершенно дикие мысли!»

Кузьминых весь напрягся, делая четвертый шаг. Но таинственной «завесы» действительно больше не было…

— Больно?

Пальцы хирурга осторожно, но достаточно сильно ощупывали бок Аксенова. Но, очевидно, боль не возникала, потому что капитан по-прежнему улыбался.

— Нет, не больно!

— А так?

— Тоже не больно. У меня даже голова не болит, — добавил Аксенов.

— А почему вы думаете, что она должна болеть?

— От наркоза.

— Какого наркоза?

— Что-то я вас плохо понимаю, доктор, — сказал Аксенов. — Вы же чинили меня под наркозом, так я полагаю. Иначе я не мог ничего не почувствовать, а я не почувствовал. Разве это не так, а, доктор?

— А что вы чувствуете сейчас?

— Только одно: желание встать.

— Придется подождать немного. Сейчас мы сделаем вам повторный снимок.

— А это зачем?

Главный врач ничего не ответил и вышел из палаты. Он, видимо, так и не вспомнил об исчезновении препятствия. Почти тотчас же вошла медсестра. Но Кузьминых успел прошептать на ухо капитану:

— Не было никакого наркоза. С вами ничего не делали, вы просто уснули.

— Это странно! Почему же я не чувствую больше боли при дыхании? Разве первый снимок — ошибка?

«Вот, вот! — подумал Кузьминых. — Именно так и будут рассуждать все. И никто не поверит ни в какую „завесу“. Ошибка — и больше ничего! Кстати, сказать ему про эту „завесу“? Нет, пока лучше промолчать. Потом, если врач позволит!»

Он не сомневался в том, что капитан Аксенов уже здоров. Об этом красноречиво говорило поведение главного врача минуту назад и недоумевающее выражение его лица. Повторный снимок обязательно покажет, что переломов ребер больше нет.

«Но как и чем можно будет объяснить то, что зафиксировано на первом снимке? От фотодокумента ведь не отмахнешься!…»

Медсестра прервала мысли старшего лейтенанта.

— Внизу вас ожидает ваша жена, — сказала она Аксенову и обратилась к Кузьминых: — Помогите больному встать!

— Я могу встать и сам!

И с этими словами Аксенов легко поднялся. Сестра укоризненно покачала головой.

— Это неразумно!

— У меня ничего не болит, я здоров.

— Это мы еще посмотрим, снимок покажет. Прошу вас идти медленно и не делать резких движений.

Идя по коридору вслед за Аксеновым и сестрой, которая упрямо поддерживала капитана под руку, Кузьминых видел, что походка его начальника совсем не та, что была у него, когда он шел из своего кабинета к ожидавшей машине «скорой помощи». Для старшего лейтенанта не могло быть сомнения — капитан действительно здоров. В чем же тут дело?

Этот же вопрос старший лейтенант задал и главврачу, которого нашел в его кабинете.

Тот удивленно поднял глаза.

— О чем вы меня спрашиваете?

Кузьминых был уверен, главный врач прекрасно понимает, о чем его спрашивают.

— О том и о другом.

— Относительно больного ничего сейчас не могу сказать. Подождем повторного снимка. А относительно «другого» позвольте повторить ваши же слова: «Вопрос не по адресу».

— Кого же спрашивать?