Вторая ночь в погребе была еще хуже первой. Получив от Сени пару откровенно сладострастных пинков и оказавшись в темноте, я сжался под лестницей в комок, и задумался над своей горькой судьбиной. А дело ведь табак, граждане. Это если меня каждый день этак будут катать, то долго я не протяну, и ни стрелять, ни резать меня уже не придется. Избитое тело ныло, саднили ободранные подошвами Сениных ботинок руки, а мне еще предстояло изрядно поработать. Причем, сегодня надо было закончить с подкопом полностью. И хорошо бы убраться отсюда подальше еще до рассвета. А там пусть ищут…

И все же я не успел. И остались каких то паршивых сантиметров двадцать пять, но руки занемели от ледяной земли, и сил не осталось совершенно. Так и встретил я рассвет совершенно обессиленный и невыспавшийся. А может и к лучшему, что не ушел? Замерз бы, на фиг, в таком состоянии в чистом поле. Воленс-ноленс, а придется дожидаться следующей ночи.

Но дожидаться следующей ночи не пришлось. Развязка наступила гораздо быстрее, чем я ожидал. Поначалу я подумал, что совсем моя планида пропащая, но позже понял – есть Бог на свете…

Выспаться после погреба мне, понятное дело, никто не дал. Решили, что и так перетопчусь. Едва я только отогрелся у буржуйки, Вольф погнал меня за водой, поскольку во фляге осталось на донышке. Причем послал, паразит, на этот раз с Сеней. И это совсем скверно. Может, он ему и поручил от меня избавиться? Правда, как-то странно при этом с Фунтиком переглянулись, чего не заметить не мог и сам Сеня. Вероятно, это меня и спасло.

Тащиться пришлось на родник, поскольку все колонки позамерзали, и Сеня всю дорогу понукал меня и подгонял едва ли не пинками. Как будто я виноват, что родник находится за территорией. А я тащил покачивающуюся на санках молочную флягу, и с замиранием сердца каждую секунду ждал выстрела в спину. И понимал, что бессилен что-либо изменить. Если Вольф уже распорядился о моей ликвидации, то Сеня, да еще после вчерашнего, грохнет меня без рассуждений. Но тот только матерился, да покрикивал, хотя от домика отмахали уже порядочно. Однако по моим расчетам не сегодня-завтра этой троице предстояло покинуть мою избушку, в моих услугах они больше не нуждались. Может быть вода это последнее, что им от меня нужно, и пуля ждет меня по возвращении? Ну, тогда хрен вам на все рыло, не стану я безропотно дожидаться смерти. Хватит с меня, натерпелся…

Остановившись, я вытер со лба испарину, и достаточно миролюбиво сказал:

– Сеня, ты меня извини за вчерашнее, но я, правда, не виноват. Честное слово, не знаю, откуда те карты взялись. Правда, есть у меня кое какие соображения…

Ну, давай же, тугодум, шевели извилинами. Мать вашу, до чего же они все тупые! Даже Вольф, хоть и прожженный. Сеня с полминуты молча меня разглядывал, с определенным интересом. Видимо, у него тоже были кое-какие соображения, и на мое счастье наши соображения в данный момент совпадали. Тот, наконец, разродился:

– Ну?

Памятуя вчерашнюю реакцию Фунтика, я начал осторожно, чтобы не навязывать так откровенно:

– Знаешь, не вяжется что-то с этими картами. Я не подкладывал, клянусь. Откуда они у меня? Фунтик тоже этого не делал, ведь в первый раз он тебе всерьез двадцать пять просадил, он мне сам сказал…

– Сам сказал?

Оп-паньки! Кажется, я слегка переборщил. Ну, с чего бы это Фунтик мне, чмошнику, стал жаловаться? Надо быть поосторожнее, Сеня не так глуп, как рыжий…

– Ну не то чтобы сказал, просто вчера матерился всю дорогу, пока за зайцами ходили, вот я и услышал. Короче, не я, не он и уж конечно не ты.

– Ты что же, дятел, на Вольфа катишь?

– Ну, ты посуди сам. Допустим, я подложил. Тогда с какого перепуга Фунтик тебе предложил еще скинуться? По моей просьбе? Он ЗНАЛ, что карты будут лежать под ковриком. И знал, что сможет тебя в шулерстве обвинить. Вопрос: от кого знал? Почему Вольф велел вернуть бабки, и слушать тебя не стал? И потом. Вот что я нашел под кроватью Вольфа.

Порывшись в кармане, я выудил на свет божий рабочую батарейку, и протянул Сене. Тот повертел ее в руках, и недоумевающе уставился на меня:

– И что это значит?

– Это значит, что это рабочая батарейка от приемника. А в приемник КТО-ТО поставил севшую. У меня лежит старый комплект на посудной полке. Забыл выбросить.

И я пошел ва-банк, отступать мне теперь некуда.

– Сеня, я знаю кто вы такие. За несколько часов до вашего появления об ограблении передавала местная радиостанция. Тогда еще без деталей. Интересно, о чем говорят сегодня? Может быть, Вольф не хочет, чтобы ты чего-то знал, о чем известно ему? И Фунтику. Согласись, чужой ты для них. Я понятно, я лишний свидетель…

Договаривать я не стал, пусть понимает, как хочет. У него, судя по выражению физиономии, мыслительный процесс и без того полным ходом идет. Наконец Сеня разродился и миролюбиво (слишком миролюбиво!) поинтересовался:

– А ты чего ради так стараешься? Жить хочешь? Только не говори, что мне желаешь помочь.

– Не буду. Жить хочу. И еще это… ну… Может, бабок мне маленько отстегнешь, а? Я ведь вроде как на твоей стороне.

– Ладно, посмотрим. Пока дыши ровно.

Больше он ни о чем не спрашивал, и вообще молчал до самого дома. А когда вошли, и я сгрузил флягу, подозвал меня, и кивнул на открытый люк погреба:

– Давай туда. Давай, давай.

Возражать было бессмысленно, и я покорно спустился по лестнице вниз. Фунтику было по фигу, где я буду сидеть. И только Вольф удивленно спросил Сеню:

– Чего ты его туда? Жрать сам будешь готовить?

Захлопывая крышку, Сеня спокойно ответил:

– Разговор есть.

И ох как мне его тон не понравился. Похоже, наступают последние минуты нашего приятного соседства. Проще говоря, пора делать ноги. Прислушиваясь к разговору наверху, я с утроенной энергией принялся лихорадочно расширять последние сантиметры лаза наружу. Ну, и еще кое-какие приготовления заканчивать…

А наверху, между тем, происходило что-то странное. Некоторое время стояла мертвецкая тишина, потом вдруг заиграла музыка. Судя по всему, Сеня поставил в приемник батарейку. И только после этого я услышал голос Вольфа:

– Ну, и хрен ли ты хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать (это Сеня) что батарейку надо было подальше забросить. Музыка, говоришь, громкая? А может, новостей боишься? Ты ведь меня на дело втемную взял. Чего я еще не знаю, о чем могли в новостях сообщить?

Кровать скрипнула, видно Вольф сел, потом раздались звуки нескольких шагов и какие то странные тычки. Я мог поклясться, что сейчас Вольф стоит перед Сеней и долбит его пальцем по лбу, вбивая каждое слово в тупую башку:

– Ту куда клонишь, муфлон? Ты что о себе возомнил? Ты мне предъяву делаешь? Да я, таких как ты на зоне…

Ну, и так далее, и все из той же оперы. Слышимость в лазе была никудышная, но слух у меня резко обострился, вместе с желанием жить, и я почти отчетливо слышал каждое слово. При этом не прекращая лихорадочно выковыривать мерзлую землю, которую выбрасывал прямо на пол. Теперь уже все равно, заметят или нет.

Наконец совок лязгнул по внешней решетке вытяжки, я облегчено вздохнул, и выбил решетку наружу. Теперь дело осталось за малым, снять с себя ватник, и капкан насторожить. Хороший капкан, волчий, с приваренным к нему стальным тросиком длиной метра в два. В прошлом году в лесу обнаружил, едва не угодив в него по неосторожности. Я эти «челюсти» с месяц назад почистил, и смазал, как чувствовал, что пригодится…

А наверху между тем обстановка накалилась. Хорошо слышно было, как Вольф уже не говорил, рычал, и, кажется, чистил Сене чавку за борзость. Правда, недолго. Видно Сеня решил, что и вчера ему хватило, и принял контрмеры. Причем, самые радикальные. Что-то щелкнуло (будь я проклят, если не затвор «ТТ»! ) и бешено заорал Фунтик во всю глотку:

– Ты что, гнида?! А ну брось! Брось ствол!!!

Бах, бах, бах… Три выстрела подряд, с равными интервалами, и я не я, если сейчас в комнате нет двух трупов. И хорошо бы мне не стать третьим.