“Один пациент… был убежден, что его самолет разобьется по пути в Европу. Он был поражен и успокоился после того, как я заметила: “Вы думаете, Бог настолько немилосерден, что пожертвует жизнями сотни других людей, просто чтобы добраться до Вас?” Другой подобный пример касается молодой женщины… у которой развились сильные параноидные страхи незадолго до ее предстоящей свадьбы. Свадьбу она бессознательно переживала как выдающийся успех. Это было во времена, когда “сумасшедший бомбометатель” устанавливал свое смертельное оружие в вагонах метро. Она была уверена, что погибнет от бомбы, и поэтому избегала метро. “Неужели Вы не боитесь “сумасшедшего бомбометателя?” – спросила она меня. И прежде чем я смогла ответить ей, усмехнулась: “Конечно, нет, Вы ездите только на такси”. Я убедила ее, что пользуюсь метро и у меня есть очень хорошая причина не бояться его. Ведь я знаю, что “сумасшедший бомбометатель” хочет достать ее, а не меня”.
Хаммер (Hammer, 1990), который подчеркивал важное значение непрямого, “сохраняющего лицо” способа разделения инсайтов с параноидными пациентами, рекомендует следующую шутку как способ интерпретирования отрицательной стороны проекции:
“Мужчина отправляется к соседу, чтобы позаимствовать газонокосилку, и думает о том, какой хороший у него друг, что способен на такие одолжения. Тем не менее, по мере приближения его начинают одолевать сомнения относительно заема. Возможно, сосед предпочтет не одалживать газонокосилку. За время пути сомнения приводят его в ярость, и когда друг появляется в дверях, мужчина выкрикивает: “Знаешь, что ты можешь сделать со своей проклятой газонокосилкой – засунь ее в…!”
Юмор, особенно готовность пошутить над самим собой, возможно, терапевтичен тем, что скорее покажется пациенту “реальностью”, чем исполнение какой-либо роли и следование неизвестному плану игры. Истории параноидных личностей иногда настолько лишены аутентичности, что прямая эмоциональная честность терапевта оказывается откровением о том, как люди могут относиться к окружающим. С некоторыми оговорками, приведенными ниже и касающимися соблюдения ясных ограничений, я рекомендую быть чрезвычайно предупредительными с параноидными пациентами. Это означает, что следует отвечать на их вопросы, а не избегать ответов и исследовать мысли, скрывающиеся за вопросом. Согласно моему опыту, когда явное содержание интереса параноидного человека с уважением учитывается, он готов охотно исследовать представленное в нем скрытое содержание.
Во-вторых, можно “присоединиться”, “пойти за” или “достичь цели в обход” (в зависимости от любимой метафоры) сложной параноидной защиты от аффекта, против которого она была возбуждена. В приведенном выше гипотетическом примере с мужчиной, зациклившимся на возможной неверности жены, полезным окажется комментарий о том, что он чувствует себя одиноким и лишенным поддержки. Поразительно наблюдать, как быстро исчезает параноидная речь, если терапевт просто позволяет ей течь, избегая попыток прояснить содержание свернутого защитного процесса. Спустя некоторое время терапевт сможет эмпатически использовать непризнаваемые, проецируемые чувства, из которых происходит сердитая озабоченность.
Часто лучшим ключом к разгадке первоначальных чувств, от которых защищается пациент, служит контрперенос; параноидную личность полезно представить как личность, чисто физически проецирующую неосознаваемые ей отношения на терапевта. Таким образом, когда пациент находится в состоянии сильного безжалостного праведного гнева, а терапевт ощущает как результат угрозу и беспомощность, для пациента могут оказаться глубоким подтверждением слова: “Я знаю, насколько то, с чем вы имеете дело, злит вас, но я чувствую, что кроме этого гнева, вы также переживаете глубокие чувства страха и беспомощности”. Даже если это предположение и неверно, пациент слышит: терапевт хочет понять, что именно вывело его из состояния душевного равновесия.
В-третьих, пациентам, страдающим от усиления параноидных реакций, можно помочь, идентифицируя то, что произошло в их недавнем прошлом и расстроило их. Такой “осадок” обычно включает в себя сепарацию (ребенок пошел в школу, уехал друг, родитель не ответил на письмо), неудачу, или – как это ни парадоксально – успех (неудачи унижают; успехи включают в себя вину всемогущества и страх наказания). Один из моих пациентов был склонен к произнесению длинных параноидных тирад, по ходу которых я могла понять, на что он так реагирует, только через 20–30 минут. Если я прилежно избегаю конфронтации его параноидных действий и вместо этого комментирую, что он, возможно, недооценил, насколько его беспокоит то, о чем он мельком упомянул, его паранойя имеет тенденцию рассеиваться вообще без всякого анализа данного процесса. Научение человека отмечать свое состояние возбуждения и находить вызвавший его “осадок” часто вообще предотвращает параноидный процесс.
Обычно следует избегать прямой конфронтации содержания параноидной идеи. Параноидные люди остро восприимчивы к эмоциям и отношению. Они запутываются на уровне интерпретации значения данных проявлений (Sullivan, 1953; Shapiro, 1965; Meissner, 1978). Если их интерпретации оспариваются, они, скорее, будут думать, что им говорят: “Ты псих, раз видишь то, что видишь”, а не: “Ты неправильно истолковал смысл этого явления”. Следовательно, соблазнительно предложить альтернативную интерпретацию, но если это делается с излишней готовностью, пациент будет чувствовать, как будто его отвергают, им пренебрегают и лишают его проницательного восприятия, что в свою очередь стимулирует параноидные интерпретации.
Если параноидный пациент достаточно смел, чтобы открыто спросить, согласен ли терапевт с его пониманием чего-либо, можно, в соответствующей манере, предложить другие варианты объяснения (“Я могу понять, почему вы думаете, что этот человек хотел вас сбить, но, возможно, существует и другая причина: он поругался с начальником и вел себя как ненормальный независимо от того, кто попадался ему на дороге”). Обратите внимание, что терапевт в данном случае не заменяет мотив на более благожелательный вместо того, что относится к собственному “Я” параноида (“Возможно, он уклонился, чтобы не сбить животное”). Этому есть причина. Если параноидный человек думает, что кто-то пытается удовлетворить намерения, которые (как он “знает”) являются поддельными, он будет тревожиться больше, а не меньше. Замечу также, что комментарий делается тоном как бы “в сторону” – так, что пациент либо принимает, либо отбрасывает его. Работая с параноидными пациентами, следует избегать любых интервенций, которые приглашают их к явному принятию или отторжению идей терапевта. В их представлении принятие равно унизительной подчиненности, а отторжение провоцирует возмездие.
В-четвертых, можно многократно подчеркивать различия между мыслями и действиями, демонстрируя наиболее ужасающие фантазии в качестве примера замечательного, восхитительного, творческого извращения человеческой природы. Способность терапевта чувствовать удовольствие от враждебности, алчности, похоти и тому подобных далеко не блестящих тенденций без отреагирования их вовне помогает пациенту уменьшить страх перед неподконтрольной злой сущностью. Ллойд Сильверман (Lloyd Silverman, 1984) подчеркнул огромное значение рекомендации, следующей за интерпретацией чувств и фантазий: просто наслаждайтесь ими, – что является особенно важным направлением работы с параноидными пациентами. Иногда, в отсутствие данного аспекта терапии, пациенты приходят к мысли, что цель терапии состоит в том, чтобы помочь им “очиститься” от подобных чувств, а не принять их как часть обстоятельств человеческой жизни.
Когда одна из моих дочерей была дошкольницей, воспитательница провозгласила, что добродетель заключается в “думании хороших мыслей и делании хороших дел”. Это заявление обеспокоило мою дочь. Она получила большое облегчение, когда, прокомментировав данное утверждение, я сказала, что не согласна с ее воспитательницей. Думать плохие мысли – даже забавно, особенно если делать хорошие дела, несмотря на эти мысли. После этого моя дочь в течение четырех месяцев (особенно когда она пыталась не обидеть свою маленькую сестричку) делала озорное лицо и объявляла: “Я делаю хорошие дела и думаю очень плохие мысли!” Девочка училась намного быстрее, чем люди, всю жизнь путающие фантазии и реальность. Но то, чему я пыталась научить ее, оказалось тем же посланием, которое исцеляет параноидных клиентов.
