Проснулся я неожиданно. Наступил рассвет. На меня смотрели старый жрец и офицер с холодным взглядом. Мое укрытие было окружено кольцом всадников. Старик мягко заговорил.

– Мы не причиним тебе вреда, Двайану. Если ты хочешь покинуть нас, мы не можем остановить тебя. Тот, кто смог вызвать Калкру, не должен опасаться нас. Его воля – это и наша воля.

Я не ответил. Глядя на него, я снова увидел то, что видел в пещере. Он вздохнул.

– Ты хочешь нас покинуть. Да будет так!

Уйгурский офицер молчал.

– Мы принесли твою одежду, Двайану, подумав, что ты захочешь уйти от нас, как и пришел, – сказал старик.

Я переоделся в свою старую одежду. Старый жрец взял мое древнее одеяние. Он снял с жеребца одежду с изображением осьминога. Заговорил офицер:

– Почему ты оставляешь нас, Двайану? Ты заключил мир с Калкру. Ты открыл ворота. Скоро пустыня расцветет, как в древности. Почему ты не останешься с нами и не поведешь нас к величию?

Я покачал головой. старый жрец снова вздохнул.

– Такова его воля! Да будет так! Но помни, Двайану: тот, на чей призыв отозвался Калкру, должен будет и сам ответить на его призыв. И рано или поздно – Калкру позовет его!

Он коснулся моих волос дрожащей старческой рукой, коснулся моего сердца и повернулся. Его окружили всадники. Они уехали.

Уйгурский офицер сказал: «Мы будем сопровождать Двайану в его путешествии».

Я сел верхом. Мы достигли нового лагеря экспедиции. Он был покинут. Мы поехали дальше, к нашему старому лагерю. К концу дня мы увидели впереди караван. Когда мы приблизились, караван остановился, началась торопливая подготовка к обороне. Это была наша экспедиция, направлявшаяся к старому лагерю. Я помахал руками и закричал.

Сойдя с жеребца, я протянул узду офицеру.

– Возьми его, – сказал я. Его лицо утратило мрачность, просветлело.

– Он будет ждать тебя, когда ты вернешься, Двайану. Он или его сыновья, – сказал офицер. Он поднес мою руку ко лбу, поклонился. – И все мы тоже, Двайану, – мы и наши сыновья. Когда ты вернешься.

Он сел на свою лошадь. Все всадники подняли копья. Послышался громовой возглас:

– Двайану!

Они ускакали.

Я пошел туда, где меня ждали Фейрчайлд и все остальные.

Как только я смог организовать возвращение, я вернулся в Америку. Я хотел только одного – чтобы как можно больше миль отделяло меня от храма Калкру.

Я замолчал. Невольно погладил рукой кожаный мешочек на груди.

– Но теперь мне кажется, – сказал я, – что уйти от него не так-то просто. Ударами по наковальне, пением и барабанами – Калкру призывает меня!

Джим сидел молча, глядя на меня, и мне показалось, что индейский стоицизм покинул его лицо. Он наклонился и положил руку мне на плечо.

– Лейф, – негромко сказал он, – я не знал. Впервые я вижу, как ты испугался… мне больно за тебя. Я не знал…

Со стороны чероки Тсантаву это очень много.

– Все в порядке, индеец. Заткнись! – грубо ответил я.

Он некоторое время сидел молча, подбрасывая в костер прутики.

– А что сказал об этом твой друг Барр? – неожиданно спросил он.

– Он взгрел меня, – ответил я. – Задал мне жару со слезами на глазах. Сказал, что с того времени, как Иуда поцеловал Христа, никто так не предавал науку. Он хорошо подбирал метафоры, они вонзались, как шипы. Особенно эта, потому что я думал так же – правда, не о науке, а о девушке. Да, я дал ей поцелуй Иуды. Барр сказал, что у меня была возможность, какой не было ни у кого. Я мог разрешить загадку Гоби и ее утраченной цивилизации. А я убежал, как ребенок от пугала. Я атавистичен не только телом. Но и разумом. Я светловолосый дикарь, лежащий в страхе перед идолом. Он сказал, что на моем месте позволил бы распять себя, лишь бы узнать истину. Он и на самом деле так поступил бы. Он не лгал.

– Весьма научно, – сказал Джим. – Но что он сказал о том, что ты видел?

– Всего лишь гипнотическое внушение со стороны старого жреца. Я видел то, что он заставлял меня видеть, – точно так же как перед этом я видел по его воле, как подъезжаю к этому храму. Девушка не растворилась. Вероятно, стоит где-нибудь в проходе и смеется надо мной. Но если то, что мой невежественный мозг воспринял как правду, и на самом деле было правдой, тогда мое поведение еще более непростительно. Я должен был остаться, изучить феномен и привезти с собой результаты для научного анализа. То, что я рассказал о ритуале Калкру, не что иное, как второй закон термодинамики, выраженный в терминах антропоморфизма. Жизнь действительно вторгается в Хаос, если это слово использовать для описания бесформенного первичного состояния вселенной. Вторжение. Случайность. Со временем вся энергия равномерно распределится в виде статичного тепла и будет больше не в состоянии порождать жизнь. Мертвая вселенная будет безжизненно плавать в безграничной пустоте. Пустота вечна, жизнь – нет. Поэтому пустота поглотит ее. Солнца, миры, боги, люди, все живое вернется в пустоту. Вернется к Хаосу. Назад в Ничто. Назад к Калкру. Или, если мой атавистический мозг предпочитает другое слово, назад к Кракену. Барр сильно сердился.

– Но ведь ты сказал, что и другие видели девушку. Как он объяснил это?

– О, с легкостью. Массовый гипноз – подобно видению ангелов у Монса, призрачным лучникам в Греции и другим коллективным галлюцинациям времен Войны. А я послужил – катализатором. Мое сходство с представителями древней расы, мой атавизм, владение ритуалом Калкру, вера уйгуров в меня – все это было необходимыми элементами массовой галлюцинации – щупальца. Очевидно, жрецы давно старались заставить действовать заклинание, в котором недоставало существенного элемента. Я и послужил этим недостающим элементом, катализатором. Вот и все.

Джим снова помолчал, ломая веточки.

– Разумное объяснение. Но ты ведь не убежден?

– Да, я не был убежден – я видел лицо девушки, когда щупальце коснулось ее.

Он встал, глядя на север.

– Лейф, – неожиданно спросил он, – а что ты сделал с кольцом?

Я вытащил кожаный мешочек, раскрыл его и протянул Джиму кольцо. Он внимательно осмотрел его и вернул мне.

– А зачем ты сохранил его, Лейф?

– Не знаю. – Я надел кольцо на палец. – Я не вернул его жрецу, а тот не просил об этом. Дьявол, я скажу тебе, почему сохранил его, – по той же причине Старый Моряк Колриджа привязал альбатроса к шее, – чтобы не забыть, что я убийца.

Я снова положил кольцо в мешочек и повесил его на шею. С севера послышался негромкий рокот барабанов. На этот раз он, казалось, прилетел не с ветром. Казалось, он распространяется под землей и замирает под нами.

– Калкру! – сказал я.

– Что ж, не будем заставлять старого джентльмена ждать, – весело сказал Джим.

И он, насвистывая, занялся поклажей. Неожиданно он повернулся ко мне.

– Послушай, Лейф. Теории Барра кажутся мне здравыми. Я не говорю, что на твоем месте я бы принял их. Может, ты и прав. Но я с Барром, пока события – если, когда и как – не покажут, что он ошибался.

– Прекрасно, – от всего сердца и без всякого сарказма ответил я. – Пусть твой оптимизм продержится до нашего возвращения в Нью-Йорк – если, когда и как.

Мы надели рюкзаки, взяли ружья и двинулись на север.

Идти было нетрудно, хотя мы почти все время поднимались. Местность постоянно повышалась, иногда довольно круто. Деревья, необычно высокие и толстые для этих широт, начали редеть. Становилось холоднее. Пройдя примерно с пятнадцать миль, мы оказались в районе редких изогнутых деревьев. В пяти милях впереди начинался скальный хребет в тысячу футов высотой. За хребтом – мешанина гор пяти-шести тысяч футов, безлесых, их вершины покрывал снег и лед, их рассекали многочисленные ущелья, покрытые блестящими ледниками. Между нами и хребтом протянулась равнина, заросшая зарослями диких роз, черникой, голубикой, брусникой и ярко-красными, ярко-синими цветами и зеленью короткого аляскинского лета.