Джо слыла гордой женщиной, она являлась одной из тех, кто не так просто опускает руки в случае какой-нибудь беды. Она обладала лидерскими качествами и всегда мечтала, что в далёком будущем её жизнь и жизнь других инвалидов изменится в лучшую сторону, что люди станут добрее. Но иногда всё-таки вера в это самое будущее пропадала, из-за чего Джо могла с лёгкостью впасть в депрессию.

Лари же был более практичным человеком нежели Джо. Он не питал надежд на какое-то светлое будущее и считал, что жить надо, что называется, в реальном мире, а не мечтать всё время о том, что когда-нибудь по чьей-либо воли твоя жизнь изменится, чего как раз может и не произойти. Раз в несколько дней можно было наблюдать, как Лари, прикусив нижнюю губу, сидит около окна, бросая пытливый взгляд на различные предметы в фургоне. Обычно так он размышлял о жизни, о проблемах, которые эта самая жизнь доставляет ему ежедневно. Нередко в подобные минуты он впадал в уныние.

Но Лари и Джо всегда быстро выходили из этого самого состояния уныния. Если вдруг Джо одолевала депрессия, Лари всегда пытался как-нибудь развеселить её, если же Лари вдруг повесил голову, ему на помощь приходила Джо. Пусть эти два человека и были слишком разными, но они идеально дополняли друг друга, так же как шестерёнки в часах идеально, зубчик к зубчику подходят друг другу. Если Джо начинала жить в мечтах, забывая о реальной жизни, то Лари быстро возвращал её с небес на землю. А если Джо видела, что Лари чуть ли не до помешательства думает о какой-нибудь там неприятности, то вместе с ним улетала в ту волшебную страну светлого будущего. Они были словно двумя важными частями одного механизма, и эти части, работая вместе, создавали нечто вроде вечного двигателя, которого ничто на свете не могло остановить.

– Котик Лари, как считаешь, сегодня было хорошее шоу? – спросила его Джо.

– Думаю, да. Сегодня, по крайней мере, никто не кидался помидорами, помнишь, как на прошлой неделе? – вымолвил он.

– Такое и не забыть, – потупив взгляд, сказала она. – Мне тогда, помню, так помидором по лицу ударило, что потом, чуть синяк не появился. Где они только взяли-то такие твёрдые! – Она взяла со стола кусочек мармелада и надломила его, а затем спросила, – Лари, хочешь мармелада?

– Не отказался бы, – ответил он и открыл рот. Джо принялась кормить его, словно маленького ребёнка.

Их фургон был очень даже уютным, хоть и не был обставлен шикарной мебелью. На стене около окна висела маленькая резная полочка, на которой стояла керосиновая лампа. В фургоне находилась довольно большая газовая плита, которая являлась гордостью Джо. Рядом с плитой стоял шкаф для посуды и еды, напротив шкафа были компактно размещены три кровати, причём одна из них была меньше остальных, на ней спал Шелдон.

Когда Лари прожевал, Джо спросила:

– А помнишь, как кто-то запустил леденцом прямо в Шелдона?

– Да они, как дикари какие-то, чем попало швыряются, да только в тех, кто им ничего не сможет сделать. Ведь прав же я, Шелдон?

– Да, прав, прав, – раздался хриплый голос откуда-то из угла, – а знаете что, помогите-ка мне лучше подняться.

Джо отвлеклась от созерцания ночного пейзажа, и подошла к Шелдону. Она взяла его тело, не имеющее конечностей, из-за отсутствия рук и ног Шелдон был необычно лёгким.

– Давай я лучше тебя к нам принесу, а ты тут лежишь в одиночестве, хоть с нами поговоришь, – сказала она.

Джо «посадила» Шелдона на стул, а потом заняла своё место. Шелдон, увидав разложенный на столе мармелад, чуть наклонился вперед, так что его подбородок оказался прямо у края стола. Дальше он практически всосал в себя кусочек мармелада и громко зачавкал.

– А вот знаете, – заговорил он, – я ведь когда-то мечтал стать писателем. В детстве постоянно просил родителей почитать мне книжки, правда, читали-то мне редко, но когда это всё же случалось, я представлял, что вырасту, и тоже буду писать книжки. Мне бы хотелось вот о нашей с вами жизни написать, что бы люди увидели, как нам плохо бывает, когда они над нами издеваются. Ох, Господи!

Джо еле слышно вздохнула, она уже несколько раз слышала, как Шелдон рассказывает о своей мечте написать книгу. Ей порядком надоело слушать чуть ли не каждый вечер одно и то же, но она, естественно, не говорила об этом Шелдону, чтобы его не обидеть.

Бывало Шелдон мог часами рассказывать о том, что остальным показалось бы обычной мелочью: о мухе, летающей в комнате, о том, что видно из окна. Он был полностью зависим от других, и понятное дело, что ни у Джо, ни у Эллы часто не было времени, чтобы вынести его на улицу, поэтому в основном он сидел в четырёх стенах и думал о своём прошлом.

– Люди… они упрямые, если им нравится что-то, к примеру, издеваться над такими как мы, их не отучишь, – произнёс Лари и глубоко вздохнул.

– Тебе Шелдон жену бы хорошую, может быть, ты бы ей говорил, а она бы записывала, – предложила Джо.

– Жену? Не смеши меня. Ох, Господи! Кто захочет за того как я выйти замуж? Я же ведь только обуза, набитый кровью и мясом мешок! Куда меня такого? Разве только зарезать и пожарить, в таком виде от меня толку будет больше, – произнёс Шелдон, и расплакался.

– Шелдон, ради Бога, не надо так говорить, – взмолилась Джо. Она взяла его на руки и начала медленно гладить по голове.

– Но я не могу не говорить этого. У Лари, например, ходя бы ноги есть, а какого мне, когда ты даже убить себя не можешь! Я ведь раньше пытался, задерживал дыхание, но ничего не получалось, всё-таки я снова начинал дышать. Мне бы только руки да ноги иметь. А чего ещё для счастья надо? Вот я глупый был в детстве: мечтал писателем стать – да мне бы лучше просто ощутить, как это ходить, трогать руками что-нибудь, сгибать и разгибать пальцы. Знаете, что я понял, истинное счастье – есть ощущение того, что ты просто жив, что у тебя есть голова, руки, ноги. Мне знаете, как кажется, нужно быть благодарным Богу за это, а не пенять на судьбу из-за каких-то там мелочей, понимаете?

Слёзы ручьём текли из его глаз. Глаза Джо тоже были на мокром месте, только Лари ещё как-то себя сдерживал.

– Нет, не надо раскисать, – проговорил он. – Мне кажется, нужно уметь преодолевать трудности. Я всегда говорю, мы люди, а настоящие люди умеют это делать!

Шелдон посмотрел на Лари.

– Мы люди? – удивлённо спросил он. – Ты разве не слышал, что о нас говорят? У остальных людей даже язык не поворачивается называть нас людьми. Мы для них – страшные существа, они говорят, что нас отвергло всё человечество. Разве мы люди?

Лари хотел что-то добавить, но Джо опередила его:

– Не надо спорить, не хватало, чтобы мы между собой переругались. Запомните, Бог всех нас любит, всех, не зависимо уроды мы, или нет!.. Ой, кстати, сейчас придут ещё все остальные.

– Сейчас? – удивился Лари. – А сколько времени?

– Почти одиннадцать.

Тут послышались шаги, и дверь отворилась. В фургон влетел ночной ветер, и Шелдон задрожал от холода. В комнату вошло четыре человека: Стивен, которого все называли человеком-горой из-за его огромного горба, сиамские близнецы Элла и Эмма, вернее было сказать, что вошла только Элла, а Эмма волочилась за ней как какой-то ненужный отросток, и микроцефалка Дороти, которую Элла вела за руку.

– Хорошо, что вы пришли! – радостно приветствовала их Джо, поглаживая бороду.

– Да, я тоже думаю, как хорошо, что мы пришли, а то я так за сегодня вымотался, что спать буду как убитый, – сказал Стивен. – Не поможете мне найти вешалку, а то вечно забываю, где она?

С курткой в руках он стоял, глядя в пол, но не от того, что ему так хотелось, просто позвоночник его так искривился, что он не мог больше поднимать своей головы. К нему подошла Элла, и, взяв его куртку, повесила её на крючок в углу.

– Ох… Я так сильно устала, – сказала она, присаживаясь на стул. – Вам не понять, как же сложно вечно таскать с собой сестру-идиотку.

Элла всегда сидела весьма странно, хотя все остальные уже привыкли к такой её позе: она садилась на стул боком к спинке, иначе Эмма ногами уткнулась бы в эту самую спинку. Она давно привыкла носить с собой свою сестру, та была не очень тяжёлая. Элла считала, что ей ещё крупно повезло, что Эмма в принципе не тяжёлая, но ещё больше ей повезло в том, что Эмма была слабоумной и ни слова за свою жизнь не произнесла. «Представляете, – сказала как-то раз Элла, – как бы было ужасно, если бы моя сестра разговаривала, она бы, наверное, постоянно меня укоряла, что я её не правильно ношу, что ей больно, а так она молчит, ничего не понимает, не правда ли красота!»