Тем утром брат Бертрам встал не в лучшем расположении духа. Всю ночь он промучился ишиасом, и вдобавок ему приснилось, что настоятель издал указ пускать в аббатство кого ни попадя. Поэтому Бертрам был настроен неблагодушно, и его настроение отнюдь не улучшилось, когда он обнаружил, что на подступах к обители сидит ребенок и колупает стену осколком глиняного горшка.

– А ну прекрати хулиганить! – пригрозил брат Бертрам Лоретте из своей сторожки. (А колупала стену именно она).

Не воспоследовало ни ответа, ни знака внимания. Лоретта продолжала сосредоточенно и целеустремленно заниматься своим делом.

Ворча, брат Бертрам подпоясался, нашел мешочек с сухофруктами и стал читать молитвы в надежде, что пока он занят этим богоугодным делом, дитя устранится само собой. Выглянув спустя полчаса из окошка, брат Бертрам обнаружил, что ребенок и не подумал уходить, только вместо порчи церковного имущества занялся ковырянием палкой в земле.

Молитвы и сухофрукты слегка умиротворили брата Бертрама, поэтому второй его оклик был уже несколько добродушнее.

– Эй, девочка, ты чья?

Лоретта поднялась с земли и отвесила старцу вежливый поклон.

– Ничья, господин, – отвечала она. – Нет у меня ни матери, ни отца, а приемные родители меня бросили, чтобы вверить заботам служителей Господа.

Брат Бертрам погрозил ей пальцем.

– Ну-ну, девочка! А ну-ка, уходи отсюда домой!

– Нет у меня дома, господин, – потупив взор, смиренно отвечала Лоретта.

– Чего ты хочешь, девочка? – спросил брат Бертрам. – Говори или беги отсюда прочь. Здесь детям не место. Возвращайся к родителям.

– Не могу, – отвечала Лоретта. – Мне наказано кой-чего передать Аббату или брату Мартину.

– Мне передай. А я им скажу.

Лоретта помотала головой и вернулась к ковырянию в земле.

Брат Бертрам разозлился.

– Знаешь что? Никого я звать не буду. Иди прочь! Кыш! Возвращайся откуда пришла!

– Некуда мне идти, господин. Меня из дома выгнали!

Голубые глаза Лоретты увеличились раза в два и налились слезами. Миг – и из них полились два мощных потока.

– Эй, девочка! – перепугался брат Бертрам. – Не вздумай плакать! Это запрещено уставом!

Лоретта набрала воздуха и исторгла из маленькой грудной клетки большой вопль, который в хрустальном утреннем воздухе разнесся далеко за пределы аббатства. Брат Бертрам запаниковал и кинулся к колоколу. Стены монастыря испещрились монахами с баграми и вилами, иные братья выскочили из ворот с ржавыми саблями и топорами в руках.

Сквозь толпу изумленных монахов протолкался Аббат.

– Это что еще такое? – указывая на Лоретту, строго спросил он Бертрама.

– Помилуй, отец Аббат! – бросился ему в ноги Бертрам. – Она сама пришла, сама! Сидит здесь с утра! Церковное имущество портит!

– Девочка, ты чья? – в свою очередь задал вопрос Аббат, с досадой подбирая полы рясы, ибо Лоретта налила у ворот порядочную лужу.

Лоретта внезапно умолкла.

– Ничья, господин, – с почтительным поклоном отвечала она. – Мои приемные родители вверили меня в руки Господа.

– Да ну? – спросил Аббат. – И как же это?

– Моя приемная матушка отправила меня сюда и велела не возвращаться. И велела еще записочку передать вам или брату Мартину.

Аббат развернул замусоленный клочок бумаги.

Я так больше нимагу.

Мельничиха

Аббат с быстротой змеи крутнулся вокруг своей оси и встретился глазами с братом Мартином.

– Ну, вот, – широким жестом указывая на Лоретту, гневно сказал он ему. – Вот, пожалуйста. Вот тебе результат.

Во взгляде брата Мартина ясно читалось: «А я вам говорил!»

– И не смей на меня так смотреть! – взъярился Аббат.

Брат Мартин пожал плечами и присел на корточки перед Лореттой.

– Как тебя зовут, дитя?

– Лоретта.

– И как же ты тут оказалась?

– Мельничиха сказала, чтоб вы меня забирали себе.

Брат Мартин поднялся. Они с Аббатом посмотрели друг на друга.

Аббат взмахнул рукой (что означало: «Никшните все»), и братья преклонили колени. Отойдя подальше от лужи, Аббат встал на колени лицом к востоку и погрузился в медитацию. Полчаса спустя он поднялся и дал знак братьям сделать то же самое.

– Эта девочка, – указывая перстом на Лоретту, сообщил Аббат, – благословение нашего ордена! В молитве я постиг, что ей суждено стать спасением нашей обители! Как и когда это случится, неведомо, однако мне открылось, что мы не должны прогонять от наших врат ищущих опоры и сострадания. Господь вверил эту девочку нашему попечению, и мы не обманем ожиданий Его. Проходи, девочка. С этого дня мы будем заботиться о тебе.

Ворота монастыря распахнулись перед Лореттой. Быстрым шагом всех вел Аббат, полы его рясы развевались. За ним нестройной толпой следовали монахи, пораженные обрушившимся на них счастьем.

– Так, – внезапно остановившись в центре двора, провозгласил Аббат, и задние монахи от неожиданности поврезались в передних. – Брат Певрониус, звони всеобщее собрание.

После того как братия, удивленно переговариваясь, набилась в зал капитула, Аббат обвел всех грозным взглядом.

– Братья! – провозгласил он. – Сегодня утром Господь прислал к нам вот эту девочку! – и по его знаку брат Ахавий вывел вперед Лоретту.

«Ах, ах», – пронеслось по рядам. Свидетелями нашествия Лоретты были не все монахи.

– А мы-то решили, что ее Мельничиха подкинула! – выкрикнули с задних рядов. Аббат погрозил галерке пальцем.

– Эту девочку послал нам Господь, – с нажимом повторил он. – И хотя у меня по этому поводу открылись видения и все такое, тем не менее, прежде чем принять окончательное решение о том, что девочка останется в монастыре, я считаю необходимым решить этот вопрос всеобщим голосованием. Ибо в воспитании малышки будет принимать участие вся братия. И каждый должен приветствовать это событие. А если не приветствовать, то хотя бы соглашаться с ним.

– Демократия – власть толпы, – снова встрял ехидный голос с галерки.

– Можешь не прятать лицо в клобук, брат Пульхерий. Я знаю, что это ты. Подойдешь после собрания, тебе будет назначена епитимья. И да, я в курсе, что сказано по поводу демократии в Книге законов Тродда. И тем не менее. Этой девочке, – Аббат указал на Лоретту, – предстоит, с благословения Господа, провести с нами несколько лет. На нас будет лежать священное бремя ее воспитания. Делать это необходимо будет в строжайшем секрете, ибо хотя в Установлениях святой кроменической церкви на этот счет ничего и не сказано, однакоже прецедент неизвестен, и нам лучше держать пребывание здесь Лоретты в тайне.

– Может, карамелькам3 ее отдадим? – подали идею из партера.

– Может, – согласился Аббат. – Если хоть один брат проголосует против того, чтобы Лоретта осталась. Я считаю ее даром Господа, и в видении мне открылось, что этой девочке суждено в будущем спасти наш монастырь. Когда и как, мне неведомо. Но, конечно, вы не обязаны доверять моим видениям. Я же совершенно случайно стал Аббатом и получил Орден Голубой Бабочки за особые достижения в деле многолетней верной службы Господу… Итак. Братья. Кто за то, чтобы Лоретта осталась с нами? Кто за то, чтобы воспитывать и лелеять ее как нашу всеобщую дочь? Помните, что поднимая руку, вы, голосуя за, также признаете свою готовность и в свидетели тому берете Господа, что ни одной живой душе за пределами этого монастыря не скажете, не прошепчете, не напишете и никаким другим образом не дадите знать о пребывании здесь этого ребенка. Итак, кто за то, чтобы Лоретта осталась в нашем монастыре? Брат Павсикакий, посчитай.

– Да чего считать, Аббат, – раздалось из-за леса рук. – Все же согласны, братья?

– Да! Да! Пусть остается, чего там. Помешает она нам что ли, – раздалось вразнобой.

– Ну вот и славно, – потерев ладони, констатировал Аббат. – Добро пожаловать к нам, малышка Лоретта. Кстати, ты как сама-то, согласна?