…Сейчас я перечитал написанное - и вот думаю о том, зачем я обращаюсь к Вам.

Вероятно, Вы просто интересны мне - тоже в смысле экспериментальном. С того момента, как я узнал о Вашем существовании, Вы сделались для меня своего рода психологическим феноменом, за которым я, оказывается, постоянно наблюдаю. И теперь я хотел бы - честно, в отличие от Вас, - предупредить: отныне я экспериментатор, а Вы для меня подопытный кролик. Вы не удосужшись поставить меня в известность о своих опытах - прощаю Вам все, что было, но при одном условии: теперь законы диктую я. Будьте готовы к этому.

Искренне Ваш Петр Ставский

Москва, 29 мая 1983 года"

Петр нашел в тумбочке конверт, запечатал письмо. На конверте надписал крупными цифрами номер телефона: это ведь надо, чтобы кому-то так повезло с номером, почти сплошная бесконечность! Он откинулся-на-подушку и стал думать о бесконечности: бесконечность была пустыней в снегу.

- Привет.

Петр не открывал глаза: он знал, что пришла Эвридика. Она пахла водой и солнцем.

- Привет, Петр. Как дела?

- Нормально дела. А что на воле?

- На воле тоже все нормально.

- И долго еще там так будет - нормально?

Эвридика посмотрела на тумбочку и увидела конверт. С восьмерками.

- Не знаю, долго ли… - сказала она. - Боюсь, что нет. Я очень устала. Очень, Петр.

- Конечно.

- И, кажется, больше не могу… Аид Александрович не велел тебе ничего говорить - ты видел, я не говорила. Но я устала - не говорить. По-моему, сейчас я уже начну.

- Я почти рад, что ты так устала. Я тоже устал - не знать.

- На самом деле, неизвестно, что труднее. И то и другое трудно. Но сейчас все рушится. Петр, милый!.. А я не умею поправить, и я не понимаю - что можно, чего нельзя!

- Но живы - все?

"Все" - это был Станислав Леопольдович: остальные приходили в больницу.

- Все? - Эвридика опустила глаза - почти-в-преисподнюю. - Я не знаю, как сказать. Потому что трудно определить, живы или уже нет… Он в летаргическом сне. Почти три недели… две с половиной. Аид взял его к себе в институт. Аид тоже не знает, когда кончится сон. И кончится ли он вообще…

- Это болезнь?

- Нет. Почти невозможно объяснить, что это.

- Но признаки жизни есть?

- Совсем малозаметные… Даже зеркальце не запотевает. Кожа совершенно холодная и бледная очень. Пульса нет.

- А что есть?

- Сердце бьется - правда, слабо-слабо, это рентгеном установили, в институте. И еще с помощью электрошока - мышцы реагируют, кажется…

- Так что точно не смерть?

- Пока точно.

- А дальше?

- Дальше сложно очень, потому что это не обычный летаргический сон. Тень Станислава Леопольдовича сейчас находится в Элизиуме.

- Я так и знал, - сказал Петр. - Я же говорил тебе, что… Эта книжка, которую я читал, - помнишь? - Он приподнялся на локте. - Мне сейчас надо в библиотеку, Эвридика. Срочно надо в библиотеку… А я не могу!

- Я могу, - ответила Эвридика.

- Это без толку, ты не знаешь немецкого… А вынести ее оттуда никак нельзя? Маму попросить или кого-нибудь!

- Уже просила!.. Когда мне Эмма Ивановна все рассказала - в тот вечер, я на другой же день говорила с мамой… Мама человек дисциплинированный… Конечно, если бы объяснить ей, в чем дело! Но я не решилась объяснить. Ты подожди с книгой - мы к этому вернемся. Сначала вот что…

Эвридика говорила долго - сперва о том, что узнала от Эммы Ивановны, потом о ночи в "Зеленом доле" - опять-таки со слов Эммы Ивановны, на другой день позвонившей ей в восемь утра…

- А когда свет включили - через две секунды Женя включил, - Станислав Леопольдович лежал на полу уже и тени не было рядом с ним: ни одной. И все думали, что он умер: тело совсем холодное, и не дышит… Эмме Ивановне сделалось плохо, еле ее откачали, хотели "скорую" вызвать, но она не велела, а сразу стала звонить Аиду домой. Аид тут же приехал - вместе со "скорой": Станислава Леопольдовича и Эмму Ивановну отвезли в Склифософского… у нее криз гипертонический, и ее оставили в терапевтическом, она три недели пролежала. А Станислава Леопольдовича Аид к себе забрал - в соматическую психиатрию, где я была, и сейчас Аид все время наблюдает за ним, но тени у Станислава Леопольдовича нет.

- А восьмерки - что?

- Восьмеркам ребята сразу стали дозваниваться… ой, я забыла, теперь адрес есть, таксист сказал, который ту тень привез - ну, в образе Эммы Ивановны. В общем, они долго звонили - никто трубку не брал целый час почти… А в пятом часу утра поехали по этому адресу, но там дома никого не оказалось. И теперь нет никого. Они дежурят по очереди - на скамеечке в арке, оттуда подъезд хорошо видно, и до сих пор ничего не дождались. Ночью в окнах свет не зажигается, ребята и по ночам дежурят, они хорошие такие: там одна девушка по имени Бес… Алла то есть, и еще Женя, Стас, Володя, Сергей, Павел. И они думают постоянно, но ничего придумать не могут! Ты попробуй, Петр… я дура, я молчала все время, Аид велел, он за тебя беспокоился, чтобы ты еще какой-нибудь номер, - это он так говорил… Петр, ну скажи хоть слово, Петр! Ты письмо написал, я вижу…

- Так, Эвридика. - Петр закрыл глаза ладонью. - Слушай меня внимательно. Мама работает сегодня?

- Нет.

- Это замечательно. Пойди в Ленинку…

- Я же не записана! - перебила Эвридика.

- Разовый пропуск возьмешь - по паспорту. Паспорт есть?

- Есть.

- Скажешь, нужно книги некоторые посмотреть - для курсовой. Заполнишь требование… вот сведения. - Петр по памяти восстановил название книги. - Найдешь, если найдешь, книгу в картотеке, спишешь шифр… ну и получишь "Руководство…" в ЦСБ. Садись и перерисовывай все от руки - начиная со страницы, на которой готический шрифт переходит в обычный. Сколько успеешь до закрытия. А вечером надо найти способ передать это все мне.

- Я найду способ. - И Эвридика ушла - не оборачиваясь.

Ждать до вечера оказалось невыносимо уже через час. Ко всем соседям Петра пришли все-возможные-родственники: прорва народу. Петр сделал вид, что спит-богатырским-сном. Все-возможные-родственники говорили на все-возможные-темы. В палате пахло чужой-едой. Петра мутило. Хуже всего то, что трудно было думать… Но не думать было еще трудней.

- А-вот-апельсинчик-съешь-еще-я-тебе-почистила!