- Именно так. И Ваша тень, как все другие, бывала в Элизиуме каждый раз, когда Вы спали или оказывались в полной темноте. Не случайно ведь темнота рождает страхи. - Станислав Леопольдович вздохнул. - Только человеку почему-то не полагается верить снам. Их рекомендуют забывать. Человечество преступно ведет себя по отношению к снам… А мы с Эммой Ивановной - в теперешнем ее витальном цикле - во сне познакомились.

- Стало быть, Станислав Леопольдович, Вы помните все свои витальные циклы?

- К сожалению, нет. Начиная только с восемнадцатого века - тогда я умер как ученый - незначительный один ученый - и тень моя в нарушение всех законов Элизиума бросилась назад, к живым, среди которых остался мой единственный ученик. С тех пор я не совершил больше ни одного витального цикла на земле. Я, видите ли, обрек себя на то, чтобы постоянно быть лишь тенью. Тенью Ученого.

- Тенью какого-нибудь конкретного ученого?

- Увы, нет. Родовой тенью. В иерархии елисейских теней родовая тень - одна из начальных стадий эволюции конкретной тени. Сама же эволюция представляет собой постепенный отказ от индивидуальности, то есть забвение себя, или, иными словами, обобщение до предельно высокого уровня. На этом пути родовая тень - это, к счастью, не слишком далекий этап: стало быть, в какой-то мере мне удалось сохранить в себе индивидуальность, благодаря чему, собственно, я и помню прежние мои витальные циклы… правда, все-таки не слишком подробно.

- Что же, - заинтересовался Аид Александрович, - и тени великих людей подвергаются таким процедурам? Тень Дарвина, например… или тень Бетховена!

- Да, их тени тоже. Иначе, - улыбнулся Станислав Леопольдович, - великие люди рождались бы чаще. Хотя… должен Вам сказать, что в подобных случаях отказ от индивидуальности может растянуться на несколько столетий. Например, до сих пор на все еще индивидуальном уровне в Элизиуме существует и Тень Бетховена, и Тень Эйнштейна… впрочем, Эйнштейн не слишком удачный пример, поскольку носитель этой тени совсем недавно закончил последний витальный цикл. Но, скажем, Тень Леонардо, Тень Монтеня… знаете, на самом деле, их не так уж и много - тех, чей отказ от индивидуальности трудно предвидеть даже в отдаленном будущем. В конце концов отказ, конечно, произойдет, поскольку лишь новые комбинации продуктивны. Останутся только черты сходства, на котором мы то и дело ловим знакомых и незнакомых нам людей…

- Тогда против чего же боретесь Вы, если сами признаете продуктивными лишь новые комбинации?

- Я не столько борюсь против, сколько борюсь за, - то ли всерьез, то ли в шутку откликнулся Станислав Леопольдович. - Во-первых, за то, чтобы отказ от индивидуальности происходил естественно… по мере роста самосознания тени, а не навязывался ей извне.

- Но тогда каждая тень захочет навсегда остаться индивидуальностью!

- О нет, - грустно покачал головой Станислав Леопольдович. - Сами посудите, насколько чаще люди сожалеют о, так сказать, напрасно прожитой жизни, чем приносят благодарность судьбе. А ведь тени гораздо умнее людей: они-то уж понимают, кто чего стоит!.. Да и людям - даже самым обыкновенным - за миг до смерти это становится ясно.

- А во-вторых? - спросил внимательный Аид Александрович.

- Во-вторых, я борюсь за то, чтобы тени - как более мудрые - помогали жить все-таки глуповатым, согласитесь, людям.

Аид Александрович молчал: он был потрясен совершенно. И вдруг спросил - робко и вместе решительно:

- А Бог - есть?

- Несомненно, - рассмеялся Станислав Леопольдович. - Но Бог - это явление уже другого, гораздо более высокого уровня.

Тут уж Аид совсем растерялся: для него Бога не было в этих построениях.

- Магистр, а я ведь спокойнее реагировала на Ваши слова, чем Аид Александрович! - улыбнулась Эмма Ивановна.

Станислав Леопольдович подмигнул ей, потом с тревогой взглянул на Аида.

- Вы постарайтесь, Аид Александрович, отнестись ко всему этому просто. Иначе… иначе с ума можно сойти, чего, собственно, и боятся в Элизиуме, даже на Атлантиде. Потому-то меня и преследуют как тень-нон-грата. Я слишком много напозволял себе.

- Вас могут схватить?

- Меня - не могут. Тень мою могут. Когда я сплю. Но я сплю теперь при полном свете и таким образом постоянно держу мою тень возле себя.

- А если отключат свет?

- Dum vivimus, vivamus![10 ] - провозгласил Станислав Леопольдович. - Кроме того, даже днем на минутку может случиться недостаток света… Будем надеяться, что они за этим не уследят.

- Но предположим, они схватят Вашу тень - и что тогда?

- Я просто не проснусь больше, - спокойно прозвучало в ответ. - Но теперь это уже не страшно: сведения в надежных руках. И будут дальше распространяться - через надежные руки. Через Ваши, например.

- Да уж, - мрачно откликнулся Аид. - Более надежных рук нет. Особенно при моей теперешней репутации. Я ведь тоже, видите ли, в некотором смысле нон-грата… психиатр-нон-грата.

- Вы об этой передаче?

- Да нет, тут до передачи хватало. Пришлось на минуточку с ума сойти - и… понравилось, представьте себе. На палочке верхом по Садовому скакал - от погони уходил, королевских почестей требовал… в качестве Фридриха II, Великого!

- Почему именно Фридриха II? Случайно?

- А что?

- Да нет, ничего. Просто я жил в те времена. И Эмма Ивановна вот… жила. Тогда, правда, никому из нас - ни ей, ни мне - не приходилось бывать при дворе, но короля все очень любили. Сына его не любили - потом, после смерти Фридриха Великого.

- А меня так один мой знакомый назвал… странное существо. Впрочем, это уже глупая история.

Отчего-то замолчавшая незадолго до окончания разговора Эмма Ивановна вдруг вскрикнула.

- Что с тобой?

- Магистр, - совсем беззвучно сказала она, - у твоих ног две тени!

- Молчи,- ответил он ей глазами, - я вижу.