– Я пытался ее утопить, – выпалил Ингри. – Три попытки убить леди Йяду я предпринимал и раньше… по крайней мере насколько мне известно. Клянусь, такого намерения у меня не было. Леди Йяда говорит, что на мне лежит какое-то заклятие.

Волшебница надула губы и сделала долгий, задумчивый выдох. Потом она откинулась в кресле и закрыла глаза; лицо ее стало совершенно неподвижным. Когда глаза ее снова открылись, на лице ее появилось какое-то странное выражение.

– Ни один волшебник в последние дни заклятия на вас не накладывал. Вас ничто не связывает – никакие духовные нити к вам не тянутся. Никакой демон Бастарда в вашей душе не поселился, но что-то другое в ней скрывается. Что-то очень темное.

Ингри отвел глаза.

– Я знаю. Это мой волк.

– Если та темная тварь – волк, то я – королева Дартаки.

– Мой волк всегда был странным… Однако он скован.

– Хм-м… Можно мне коснуться вас?

– Не знаю, насколько это… безопасно.

Брови Халланы поползли вверх; она оглядела Ингри с ног до головы, заставив его остро ощутить, как грязен его дорожный костюм и какая разбойничья щетина на лице.

– Пожалуй, отрицать опасность я не стану. Йяда, что ты видишь у него внутри?

– Видеть я ничего не вижу, – с несчастным выражением лица ответила девушка. – Похоже на то, что леопард чует волка, а я подслушиваю… поднюхиваю, если можно так выразиться. Каким-то образом до меня доходят эти незнакомые ощущения. Там действительно таится темный дух волка, который ты увидела, – по крайней мере пахнет он темным, как опавшие листья, старое кострище и лесные тени. И еще что-то третье… шепчущее. У него очень странный запах. Едкий.

Халлана кивнула.

– Я вижу его душу – своим духовным зрением. Я вижу темного духа. Я не вижу и не слышу ничего третьего. Оно ни в коем случае не порождение Бастарда, не порождение духовного мира, которым правят боги. И все же… его душа имеет странные извивы. Прозрачное стекло, которого не видит глаз, может быть обнаружено на ощупь. Я должна рискнуть проникнуть глубже.

– Не надо! – в панике воскликнул Ингри.

– Госпожа, следует ли… – пробормотала служанка, на лице которой отразилось беспокойство. – Особенно теперь…

Губы Халланы беззвучно произнесли что-то похожее на ругательство.

– Нужно подумать.

В этот момент раздался стук в дверь: вернулась дуэнья в сопровождении слуг, нагруженных подносами, и человека, которого Халлана назвала Бернаном; он тащил большой деревянный ящик. Бернан оказался жилистым пожилым мужчиной с внимательными глазами; его зеленый кожаный камзол был прожжен в нескольких местах, как у кузнеца. Бернан с явным удовольствием принюхивался к подносам, когда их проносили мимо, и не он один: аппетитный запах мяса со специями и жареным луком, доносившийся из-под крышек блюд, сразу напомнил Ингри, как он голоден и устал.

Лицо Халланы просветлело.

– Вот и хорошо, сначала поедим, а потом начнем думать.

Слуги быстро накрыли стол в маленькой гостиной, после чего волшебница отослала их, добавив, что предпочитает, чтобы ей прислуживали ее собственные люди, и шепотом поделившись с Ингри:

– Я сейчас устраиваю такой беспорядок, что не решаюсь есть при посторонних.

Ингри предусмотрительно отправил дуэнью ужинать в общий зал и не велел ей возвращаться, пока ее не позовут. Бросив на Халлану любопытный взгляд, женщина неохотно удалилась.

Бернан доложил, что кони благополучно размещены в конюшне храма, колесо тележки починено, а на ночлег волшебницу ждет к себе местная целительница, обучавшаяся когда-то в Сатлифе. Ингри, хоть ничего такого не планировал, оказался за столом с женщинами. Бернан поднес всем чашу для омовения рук, а жрица быстро пробормотала молитву.

Херги повязала своей госпоже салфетку размером со скатерть и стала помогать, ловко подхватывая падающие кубки, опрокидывающиеся кувшины, разлетающиеся куски жаркого; чаще всего ей это удавалось, хотя и не всегда.

– Пейте свое вино, – посоветовала волшебница. – Через полчаса оно прокиснет. Мне нужно будет покинуть гостиницу до того, как хозяин обнаружит, что с пивом в бочках тоже не все в порядке. Ну, зато все блохи, вши и клопы не переживут моего присутствия, так что, пожалуй, обмен будет равноценный. Лучше мне не задерживаться: иначе подохнут и все мыши, бедняжечки.

Леди Йяда была, по-видимому, так же голодна, как и Ингри, и за столом на некоторое время воцарилось молчание. Халлана наконец нарушила тишину, решительно поинтересовавшись природой несчастья Ингри, связанного с волком. У Ингри, несмотря на голод, перехватило горло, но все же он сумел пересказать Халлане свои путаные воспоминания о давних событиях – более подробно, чем поведал о них Йяде. Обе женщины слушали его завороженно. Ингри несколько смущало то, что Бернан, удалившийся со своей тарелкой на скамью у окна, и Херги, умудрявшаяся что-то жевать, не прекращая ухаживать за своей госпожой, тоже слушали его рассказ. Что ж, слуги храмовой волшебницы должны уметь хранить секреты…

– Проявлял ли ваш отец и раньше интерес к жертвоприношениям животных и древней магии Вилда? – спросила Халлана, когда Ингри кончил описывать обряд.

– Насколько мне известно, нет, – ответил Ингри. – Все это показалось мне очень внезапным.

– И почему он совершил такую попытку именно тогда? – пробормотала Йяда.

– Все, кто что-нибудь знал, погибли или бежали, – пожал плечами Ингри. – К тому времени, когда я поправился достаточно, чтобы задавать вопросы, не осталось никого, кто мог бы мне что-то рассказать. – Его ум шарахался от разрозненных обрывков воспоминаний о тех мучительных неделях. Некоторым вещам лучше оставаться забытыми.

Халлана запустила зубы в кусок жаркого, прожевала и спросила:

– Как случилось, что вы научились держать своего волка связанным?

«Вот это и есть одна из таких вещей».

Ингри потер шею, но это не принесло ему облегчения.

– Древний закон Аудара, который гласит, что тех, кто осквернен духами животных, следует сжигать заживо, ни разу не применялся на памяти даже стариков. Наш местный жрец, знавший меня с рождения, приложил все старания, чтобы избавить меня от такой участи. Как оказалось, следователь храма, посланный расследовать случившееся, постановил, что, поскольку преступление было совершено не по моей воле, а навязано мне лицами, повиноваться которым предписывал мне долг, – все равно что отрубить человеку руку за то, что его ограбили. Так что я был формально прощен, и жизнь мне сохранили.

Йяда с острым интересом выслушала эти подробности – прецедент относился и к ее случаю тоже. Ее губы приоткрылись, но потом девушка только покачала головой и не сказала ни слова.

Ингри сочувственно кивнул ей и продолжал:

– И все же меня не могли просто отпустить. Иногда я вел себя как здравомыслящий человек, но бывали случаи… Я не могу ничего отчетливо вспомнить. Так что наш жрец принялся исцелять меня.

– Каким образом? – спросила волшебница.

– Первым делом, конечно, он заставлял меня молиться. Потом последовали ритуалы – те древние обряды, какие только ему удалось узнать. Некоторые, я думаю, он воссоздавал из обрывков. Ни один из них не подействовал. Потом жрец переключился на проповеди и увещевания: он и его аколиты читали их сутками, сменяя друг друга. Это было самым утомительным видом исцеления. Наконец мы решили изгнать волка силой.

– Мы? – подняла бровь Халлана.

– Это не было сделано… против моей воли. К тому времени я отчаялся.

– М-м-м… Да, могу себе представить… – Халлана сжала губы, потом после долгой паузы спросила: – Какую же форму приняло это изгнание?

– Мы перепробовали все, кроме необратимых увечий. Голод, побои, огонь и вода. Все это не смогло изгнать волка, но я по крайней мере научился владеть собой, и периоды помрачения стали короче.

– В подобных обстоятельствах, думаю, учились вы весьма быстро.

Сухой тон Халланы заставил Ингри бросить на нее настороженный взгляд.

– Такие меры явно действовали. Во всяком случае, лучше было тонуть в Бирчбеке, пока мои легкие не начинали разрываться, чем сутками выслушивать проповеди. Наш жрец не давал поблажки ни мне, ни своим аколитам, хотя это давалось ему нелегко. Он полагал, что по крайней мере этим возвращает долг моему отцу, которого он, как ему казалось, не удержал от ужасного греха.