На мгновение он почувствовал на себе испытующий взгляд друида, возникшую ему в ответ тяжесть где-то глубоко внутри и подумал, не слишком ли опрометчивы его слова.

Потом старик кивнул:

— Очень хорошо. Давай начнем.

О том, что произошло в ту ночь, еще долгие годы будут ходить рассказы, и эти истории, передаваясь из уст в уста, постепенно превратятся в легенды. Источники могут быть различны, но все они основываются на случайных взглядах, брошенных прохожими, которые останавливались взглянуть, что происходит в большой кузнице Урпрокса Скрела. Всю ночь двери стояли распахнутыми настежь, чтобы свежий воздух проникал внутрь и уносил духоту и жар, так что те, кому удалось подобраться достаточно близко, стали свидетелями видений, которые позже были объявлены бредом сумасшедших.

В ту ночь Урпрокс Скрел ковал меч, однако способ его изготовления навсегда останется предметом споров.

По поводу тех, кто принимал участие в работе, разногласий не возникало. Подобно призракам мелькали они в дымном, наполненном пеплом воздухе, пригнувшись от жары и яркого сияния печи, то вдруг выпрямляясь, чтобы выполнить очередную операцию, необходимую в процессе отливки, то снова сгибаясь. Там был кузнец, признанный мастер своего дела, человек, который забросил свою работу на целых два года, а потом в одну ночь, не говоря никому ни слова, вернулся к ней. Там был старик, закутанный в черное одеяние, казавшийся то почти эфемерным, то подобным каменному изваянию. А еще там были выходец из приграничных земель и молодая женщина. Каждому отводилась своя роль. Кузнец и старик плечом к плечу работали над мечом. Мужчина помоложе помогал им, исполняя указания принести то, унести это, благо ростом и силой природа его не обделила. Девушка стояла у двери и следила за тем, чтобы никто не пытался проникнуть внутрь и не любопытствовал слишком долго. Как ни странно, именно она произвела на всех особенно сильное впечатление. Одни рассказывали, будто она меняла свой облик, чтобы отпугнуть чересчур любопытных, и превращалась то в невиданного зверя, то в болотную кошку. Другие утверждали, что она плясала обнаженной перед большой печью, и этот ритуал каким-то образом помогал при закалке. По словам некоторых, стоило ей посмотреть на человека, как тот терял рассудок. И все соглашались в одном: она была совсем не тем, чем казалась.

В ту ночь все поняли, что в дело вступила магия. Жар от огня был нестерпимо сильным, сияние — чересчур ярким, а вспышки, когда заливали в форму расплавленную руду, ослепительными. Одни говорили, будто видели зеленое свечение, исходившее от рук старика и усиливавшее огонь в печи, видели, как это свечение помогало лебедкам и блокам вытаскивать и убирать из огня то, что требовалось, видели, как оно обтачивало выплавленный клинок, придавая гладкость и блеск его шершавой поверхности. В то время, пока кузнец добавлял в горн разные металлы, пока создавал и размешивал сплав, старик бормотал заклинания. Металл погружали в огонь и снова вынимали. Наконец его залили в форму, закалили и принялись ковать. И каждый раз волшебное свечение, исходившее от старика, ярко вспыхивало. О да, магия, без всяких сомнений, участвовала в ковке. С этим соглашались все рассказчики.

Говорили и о вездесущем изображении руки, сжимающей горящий факел. Никто не понимал, что оно означает, однако этот образ являлся повсюду. Одни видели его на медальоне, который старик вынул из складок одеяния. Другие наблюдали его отражение в отблесках огня на стенах кузницы. А некоторые успели подметить, как он, словно душа над мертвым телом, поднимался из пламени, рождавшегося в горячем сердце печи. Но те, кто видел его последним, утверждали, что отполированное изображение сияло на рукояти огромного меча, вплавленное в металлическое основание. Рука красовалась в месте соединения клинка и рукояти, а пламя спускалось по клинку.

Отливка, закалка, ковка и полирование меча заняли весь остаток ночи. Среди звонких ударов кузнечного молота и шипения воды, охлаждавшей клинок, слышались и другие странные звуки. Огонь вспыхивал красками, которые никто прежде не видывал. Своим радужным разнообразием они превосходили все световые эффекты, когда-либо сопровождавшие процесс ковки в этом городе кузнецов. В воздухе носились невероятные запахи, отдающие чем-то темным, запретным. Люди, проходившие мимо кузницы в ту ночь, бросали быстрые, испуганные взгляды, удивлялись всему этому неистовству и шли дальше.

К утру все кончилось, и трое чужестранцев исчезли. Никто не видел, как они ушли. Никто не знал, куда направились. Вместе с ними исчез и меч, и все решили, что они забрали его с собой. В предрассветных лучах кузница стояла пустой, огни в печи постепенно гасли, но прошло еще много дней, прежде чем она остыла. Те немногие, кто подбирался совсем близко ко все еще распахнутым дверям, утверждали, будто, когда они пытались заглянуть внутрь, земля вспыхивала у них под ногами. «Магия», — шептали они. Должно быть, так и было.

Урпрокс Скрел ушел домой и больше не возвращался. Он объявил, что кузница снова закрыта. В разговорах с друзьями и соседями кузнец спокойно утверждал, что ничего особенного в ту ночь не произошло. Он изготовил меч для богатых покупателей, и они ушли, чтобы удостовериться в достоинствах своего приобретения. Произнося эти слова, он улыбался и казался вполне спокойным. Но в его глазах мелькал затравленный отсутствующий взгляд.

Через месяц он ушел из города. Мина, дети и внуки ушли вместе с ним, всей семьей. К тому времени поползли слухи о том, что Урпрокс Скрел душой и телом продался темным существам, обитающим на севере. Никто не хотел иметь с ним дело. И все вздохнули с облегчением, узнав о его уходе.

Никто не знал, куда он отправился. Конечно, ходили слухи, слухи ходят постоянно.

Одни говорили, будто он ушел на север и обосновался с семьей там, в приграничных землях. Другие уверяли, что он сменил имя, дабы никто не мог узнать, кто он такой.

Спустя несколько лет один человек заявил, будто видел его. Он торговал украшениями и странствовал по просторам Четырех Земель в поисках покупателей. Человек этот, по его словам, наткнулся на Урпрокса Скрела в маленькой деревушке над Радужным озером.

Только того больше не называли Скрелом.

Его звали Крил.

Ветер и дождь, бушевавшие над стенами и валами Стедденской крепости, были под стать жестокой битве, разразившейся у мощных крепостных ворот. Дважды армия Северной Земли атаковала стены, и дважды дворфы отбрасывали ее назад. Близилась полночь, небеса почернели, воздух пропитался сыростью, а свет стал таким слабым, что в нескольких футах уже невозможно было ничего разглядеть, если не считать вспышек молнии, озарявших весь Рейвенсхорн мгновенным ослепительным светом.

Сбегая вниз по лестнице, ведущей с главной стены в центральный двор, Риска, разыскивавший Рабура, думал о том, что им придется оставить и эту крепость. Впрочем, никто из них и не рассчитывал удержать ее. То, что им удалось продержаться так долго, само по себе было чудом. А то, что после стольких недель боев и отступлений они все еще оставались в живых, было удивительно вдвойне. Но дворфы почти исчерпали свои возможности сдерживать врага.

Где же эльфы? Почему их нет?

Уже несколько недель после бегства из Вольфстаага дворфы вели бои, сдерживая наступление северян. Армия Чародея-Владыки била их на каждом шагу, но они все продолжали драться. В Вольфстааге им повезло, они выбрались оттуда почти без потерь. На этом везение закончилось. С тех пор они приняли около дюжины сражений, и в нескольких преследователи взяли верх, где за счет упорства, а где за счет удачи.

Захваченных дворфов они убивали на месте. И хотя жители Восточной Земли сражались отчаянно и причиняли атакующим заметный урон, для северян эти потери были несущественны. Уступая и в численности, и в силе, дворфы не имели ни малейших шансов устоять против такой мощной армии. Несмотря на всю храбрость и решимость, их неуклонно теснили по всем направлениям.