Самолет прибыл в Унду в сумерках, и Ряхин, подняв воротник, чтобы никто его не заприметил, пошел к Фекле. Та приняла его, напоила чаем и отвела в зимовку, где топилась лежанка и была приготовлена постель. Сначала Фекла сомневалась, правильно ли поступила, приютив своего старого хозяина: ведь он как-никак из "бывших". Но потом на все сомнения махнула рукой: "А что он теперь сделает старый-то? Приехал домой умирать... Разве можно отказать ему в помощи? Он-то в свое время приютил меня, дал кусок хлеба..." Мужу Фекла, конечно, рассказывала, что за гость собирается к ним приехать, но Леониду Ивановичу было не до него - хватало дел в школе, и он лишь заметил, что принимать гостей - обязанность хозяйки. Вавила долго не выходил из избы, но потом все-таки решился пройтись по улице. Никто его пока не узнавал, он осмелел, и ноги сами привели его в родной дом, где теперь размещалось правление колхоза, а затем неудержимое любопытство заставило заглянуть в штаб. Согласившись ошкурить уснувших тюленят, Вавила поспешил домой, а когда вернулся, ватник у него был перепоясан ремнем и на нем висел зверобойный нож в ножнах, что дала Фекла. - Пришел? - обрадовался Климцов. - Вот и ладно. Как звать-то тебя, дед? Ряхин помялся, но все таки решил назвать себя: - Вавила. По отчеству Дмитриевич. - Отлично. Значит, Вавила Дмитриевич... Вон под окном - лошадь с дровнями. Садитесь и поезжайте! У вольеров не забудьте спросить Анисима. - Не забуду. Он мог бы добавить, что с Анисимом Родионовым связан родственными узами, что тот плавал на его шхуне "Поветерь" кормщиком, но это было совсем ни к чему. * * * За проволочными сетками на изрытом снегу лежали и ползали сотни линяющих бельков-хохлуш, и в морозном воздухе стоял разноголосый рев, привычный уху зверобоя. Вавила сразу вспомнил, как он в молодые годы ходил за тюленями. Но сейчас он подивился тому, с каким широким размахом ведется промысел, поставленный, как видно, опытными, знающими людьми. Он посмотрел, как поодаль снижается вертолет, опуская на снег какой-то большой двухрядный ребристый ящик, и догадался, что в нем находятся хохлуши, доставленные с моря необычным путем, по воздуху. Его окликнули: - Эй, дед! Ты чего тут? Голос показался знакомым. Вавила обернулся и с трудом узнал Анисима. Изрядно постаревший, с усталым морщинистым лицом свояк подошел к нему поближе. - Меня послали ошкуривать уснувших бельков, - Вавила показал на нож, висевший на поясе. - Ну тогда идем. Анисим первым прошел к большому тесовому сараю. Здесь, уложенные рядком, находились уснувшие тюленята. - Вот. Хоть здесь ошкуривай, хоть вытаскивай на улицу, - сказал Анисим, так и не признавший своего бывшего хозяина. - Как зовут-то тебя? - спросил он, прежде чем оставить его. - Вавила Дмитриевич Ряхин. Анисим остолбенел. - Ты чё... ты чё?.. - с трудом вымолвил он. - Да постой, неужто Вавила Дмитрич? - Вот так, - тихо отозвался Вавила. - Гора с горой не сходятся, а человек с человеком... Здравствуй, Анисим! - Ну напугал! А ведь говорили... того, ты уж прости меня, говорили - умер! - Мало ли что говорят... Жив, как видишь. Хочу дома умереть спокойно. Феклуша меня приютила. Анисим торопливо закивал. - Все понял, Вавила Дмитрич, все! - Ты кем тут? Бригадиром? - Бригадиром. Скоро начнем обработку зверя. Дел будет по завязку. А пока тут с разными заботами кручусь... - Вот и встретились. Ну, иди по своим делам. И я, благословясь, тоже примусь за работу. Хотя и сбоку припека... Анисим пошел потихоньку, оглядываясь и продолжая удивляться неожиданному появлению старого своего родича и хозяина. А Вавила вернулся в сарай, перекрестился, и, взяв за хвост небольшую тушку хохлуши, выволок ее на улицу, на снег: "Здесь светлее работать". Повернул тушку животом кверху, поместил ее между ног, вынул нож и сделал аккуратный глубокий надрез вдоль брюшка... Наклоняться ему было трудновато, ноги с непривычки дрожали. "Эх, совсем старик стал!" - вздохнул Вавила, распрямился и посмотрел по сторонам. Вертолет, что приземлился поодаль, снова взлетел и пошел к морю. Под металлическим брюхом у него висел на стропах контейнер. Вавила проследил за его полетом. Солнце выглянуло из-за облаков и залило все вокруг радужным сиянием. Снега искрились, сверкали алмазной крошкой. Налево располагались вольеры. Их было много - не охватить взглядом! У ближней загородки суетились люди. Вавила приметил среди них желтый дубленый полушубок Анисима. Свояк размахивал руками и что-то говорил мужикам, которые волокли в вольер тюленят, опутанных сетками. Потом мужики закрыли проволочную дверцу и стали высвобождать хохлуш из мешков. Тюленята, выскользнув из пут, торопливо расползались в разные стороны. Выпустив всех зверей из мешков, колхозники удалились. Вавила опять склонился над тушкой, отделяя сало от ребер. В уши ему врывался многоголосый крик тюленьих детенышей. - Экие голосистые красотуленьки! - пробормотал он. Солнце било в упор веселыми мартовскими всплесками. Глазам стало больно. Вавила снял рукавицу и смахнул слезинки рукой. * * * Вечером над отлогим заснеженным полем с вольерами стали сгущаться синие мартовские сумерки. Со всех сторон - от реки, от моря, из тундры наступала тьма. Она становилась все плотнее и глуше. Прекратился грохот вертолетов, смолкли голоса людей, и слышались только посвист ветра-полуночника да разноголосица тюленят, которые сбивались в сетчатых загородках поближе друг к другу, готовясь встретить ночь. Постепенно голоса бельков затихали. Цепочкой вокруг вольеров вспыхнули электрические огни. Они засверкали призывно и ярко на невысоких столбах с электропроводкой. Начал свой первый обход ночной сторож с карабином за спиной. Он неторопливо скользил вдоль ограждений на широких, подбитых камусом охотничьих лыжах и посматривал по сторонам: не порвалась ли где проволочная сетка, не явились ли незваные гости - волки из тундры, оголодавшие за длинную полярную ночь. Сторож - а это был Ермолай - шел неторопко: бегать ему было уже не по силам, годы не молодые. На усах и бороде у него намерзли льдинки, лицо обжигал резкий ветер, под ноги стлалась сухая снежная поземка. "Волкам тут делать нечего, - успокаивал он себя.- Вертолеты распугали всю живность на десятки верст в округе". Сторож обогнул вольеры и вышел на самый берег. Тут остановился, отдышался в затишке за небольшой дощатой будкой и, став спиной к ветру, закурил. На голове у него была оленья шапка с длинными ушами, на ногах валенки, теплый и легкий полушубок подпоясан ремешком. Ермолай снял лыжи, сел на лежавший возле будки пустой ящик и поглядел на реку, притаившуюся подо льдом и снегом неподалеку от вольеров. В электрическом свете снег искрился, переливался блестками, но дальше к реке все пряталось в темноте. И ничего в этой тьме не увидишь на десятки, сотни километров, до самого Воронова мыса, до горла Белого моря. И там тоже - тьма-тьмущая, холодная, безлюдная. Но вот из-за сугробов показалась луна. Ее серебристый шар, будто круглый большой поплавок от морского невода, все выше всплывал над берегом. Тьма неохотно стала расступаться, теснимая электрическим и лунным светом. Луна привнесла в безмолвие ночи нечто свое, особенное, словно бы чуточку оживившее окрестность. Что-то заставило Ермолая насторожиться и получше вглядеться в темноту под берегом. Там, где боролись меж собой свет и потемки, на льду реки он приметил чуть заметное движение. "Что там такое мельтешит? - подумал он, тихонько сняв карабин с ремня и положив его на колени. - Ничего не разберу... Аль пригрезилось мне?" Но вот то, что двигалось, попало в полосу света, и он разглядел тюлениху-утельгу. Торопливо работая ластами, выгибая массивную жирную спину, она подползла ближе к берегу и, подняв голову, замерла. Ермолаю показалось, что она смотрит прямо на него своими темными блестящими глазами. Он бросил окурок и осторожно поправил на коленях карабин: "Чего ей тут надо?" Утельга больше не двигалась и только тянула морду в сторону вольеров, будто принюхивалась. "Ну и ну... - удивлялся Ермолай. - Издалека пожаловала... Уж не детеныша ли ищет?" Он покачал головой, дивясь тому, что тюлениха подошла к самым вольерам, а когда опять посмотрел на реку, ее уже не было... "Заприметила меня и ушла, - подумал он. - В воду нырнула. Там есть полынья..." Ермолай встал, надел лыжи, закинул за спину карабин и снова заскользил по сухому снегу вдоль ограждения. Его тень неотступно двигалась рядом с ним, но была зыбкой и изменчивой: то вовсе исчезала, то появлялась опять в зависимости от расположения электрических фонарей. От ветра фонари раскачивались, и тень тоже колебалась на снегу. С окраины села донесся треск мотора, блеснул тускловатый свет фары. Ермолай остановился, выжидая. Вскоре на снегоходе "Буран", подняв белесое облако, подкатил председатель колхоза Климцов. Он решил проверить сторожа и вольеры. Климцов осадил своего трескучего коня, выключил мотор и спросил: - Как идет дежурство, Ермолай Иванович? - Все в полном порядке, - ответил сторож. - Я только что обошел все вольеры... Не беспокойтесь. - Хорошо, - чуть простуженным баском отозвался председатель. - Смена тебе будет в два часа ночи. Выдюжишь? Не смерзнешь? - Холодно будет - пройдусь на лыжах. Да и тулуп у меня есть там в будке, ответил Ермолай и добавил: - Гостья с моря приходила... - Какая гостья? - Да утельга... - А зачем? - Спроси у нее... - Ермолай сдержанно рассмеялся и, сняв рукавицу, стал обирать пальцами льдинки с усов. Климцов поглядел в темноту над рекой, но ничего не сказал. Только попрощался и укатил домой, оставив после себя туманное снеговое облачко.