- Федор, а, Федор! - Ну? - Как ты, живой? - Чуть живой. Федор находился в том дремотном, близком к обмороку состоянии, когда уже перестаешь ощущать и холод, и голод, и постепенно погружаешься в небытие. Так случается с путником, застигнутым где-нибудь в пустынной тундре лютой пургой. Выбившись из сил, человек валится в сугроб и медленно погружается в свой последний вечный сон... Усилием воли Федор гнал прочь эту сонную одурь, обволакивающую его тягучей прочной сетью, сколько было возможно, ворочался на смоляном днище елы и все чувствовал, что силы уходят и гибель близка. Ему стало до слез жалко Соню и маленькую дочурку Сашу: "Как же они без меня-то будут жить?" Студеная злая вода сковывала тело. Ветер пробирал до костей. Федор подумал, что в таком безнадежно-отчаянном положении ему бывать еще не приходилось, Разве только в фашистском плену, куда он попал, будучи сильно контуженным и раненным, в сорок первом, в июле. ...Вспомнилось ему, как мостили булыжником дорогу. Камни из карьера большие, тяжелые - носили на руках. А руки слабые, пальцы скрюченные, с ободранными ногтями. Спина нестерпимо болела... Шел Федор, горбясь, прижимая к груди неуклюжий булыжник, шатался из стороны в сторону на костлявых и длинных, словно палки, ногах. А охранник, что стоял на обочине тропы, уже примеривался сунуть Федору прикладом в спину. Кукшин запнулся, камень вывалился из рук. Он стал поднимать его, внушая себе: "Только бы не упасть... Только бы..." Тех, кто выбивался из сил, немцы пристреливали. Поднял камень, выпрямился и пошел. Немец - прикладом ему в бок так, что ребра хрустнули. - Руссишен швайн! Охранник, видимо, сломал ему ребро. Вечером в бараке товарищи наложили Федору тугую повязку. Бок долго болел. И все-таки Федор выжил. Сколько вынес в плену, рядом со смертью ходил, но вернулся, и вот - на тебе, в родном краю погибель!.. Он помотал головой, тихо застонав. - Чего ты? - окликнул его Семен. - Худо тебе? - Да нет... Просто так, - отозвался Федор и, с трудом приподнявшись, посмотрел вокруг. Начинался бледный рассвет. Уже отчетливо различались гребни волн, вдали обозначился горизонт. Теперь Федор увидел и лицо своего товарища бледное, осунувшееся, совершенно бескровное, со спутанными седыми волосами на лбу, с губами землистого цвета. "А ведь ему труднее, - подумал Федор. Он меня много старше, здоровьишко не ахти. Однако держится!" Серые губы Семена разомкнулись, и Кукшин услышал: - Светает. - Светает. А мы, кажись, плывем? - Плывем. Трос якорный перетерло, мы и не заметили... То, что трос порвался и елу относит на юго-восток, он заметил давно, но не говорил об этом Федору. - Берег! - неожиданно вырвалось у Федора, заметившего темную полоску на горизонте. - Да ну? - Семен торопливо обернулся. - Верно, берег. Верстах в трех. Пошел дождь вперемешку с мелким липким снегом, и берег словно бы размылся за его нависью. Но все равно у рыбаков затеплилась надежда на спасение. Волнение на море поулеглось. И вдруг ела ударилась обо что-то, так что ее корпус содрогнулся. Семен и Федор переглянулись и снова ощутили под собой глухой удар. Судно теперь вроде бы стояло на месте. - Камень! - воскликнул Семен. - Все может быть, - неуверенно произнес Федор. - Кажется, обмелились, слава богу! Однако надо проверить, а уж после "ура" кричать. Дай-ка я опущу весло, - Семен поспешно ослабил ремешок, вытащил весло. - Держи меня. Федор вцепился в полу Семеновой тужурки почти негнущейся, сведенной от холода рукой. Дерябин, склонившись, опустил весло торчком в воду и нащупал дно. Воды - по самую рукоятку. - На кошку1 вынесло. Наше счастье, что вода убыла, - сказал он. - Теперь придется нам поработать. А под елой-то не камень, а бочка. - Бочка? - удивился Федор. - Она, я разглядел в воде,-Семен снова сунул весло в петлю, затянул ее. Ну, благословясь, опять в воду, - сказал он деловито и озабоченно, словно выполнял привычную обыденную работу. Федор остановил его: - Погоди, я длиннее тебя. Авось дна достану. Он быстро соскользнул с днища и нащупал грунт, оказавшись в воде по грудь. - Плотно. Песок, - сказал Федор, слабо улыбаясь и дрожа от холода, охватившего тисками все тело. - А дале... - он немного удалился от елы, и вода стала ему по пояс, - еще мельче. Видишь? Дай-ко я попробую подтянуть сюда елу... Семен тоже спустился в воду и стал помогать тянуть суденышко. Выбиваясь из сил, они, наконец, вытащили елу на отмель и, взявшись за борт, стали переворачивать ее. Возились долго, и все же поставили суденышко на киль. И хотя в нем было много воды, оба забрались в елу с радостью. Семен вспомнил, что в носу в закрытом отсеке обычно хранилось жестяное ведерко, и достал его. По очереди стали откачивать воду. И хотя оба находились в крайней степени изнеможения, надежда на спасение прибавляла им сил. Ведро то и дело переходило из рук в руки, вода заметно убывала. Скоро добрались до днища. Суденышко стало непривычно легким и вертким. Возле борта всплыли на привязи весла. Взяли их в елу. Уцелел и парус, засунутый с мачтой под банку. Но ветер был слабый, и парус решили не ставить. Сели, мокрые с головы до ног, на банку и хотели было грести, чтобы поскорее согреться, но Семен спохватился: - Постой. Надо поискать бочки. Ведь все-таки семга. Сколько в нее труда вложено! - Да ну их к дьяволу, эти бочки! - взорвался Федор. Но Семен посмотрел на него с упреком, и он сник. Одну из бочек нашли сразу, неподалеку. Она торчала среди волн округлым краем. Опять пришлось барахтаться в ледяной воде. Это была тяжелая работа. Едва брались руками за дно бочки, чтобы перевалить ее через борт, ела ускользала, и бочка плюхалась в воду. Уже, кажется, не осталось сил, оба ругали на чем свет стоит непослушную бочку, но все-таки не отступались и опять подводили к ней елу. - Ни черта так не выйдет. Надо одному держать елу, а другому поднимать эту проклятущую бочку, - тяжело дыша, сказал Семен. Вода с него текла ручьями, и был он похож на водяного. - Давай, я буду закатывать, а ты стань с того борта, - предложил Федор. Семен побрел к другому борту и налег на него грудью, а Федор подвел бочку к еле и, поднатужась, перевалил ее через борт. В спине что-то хрустнуло, но в горячке он не придал этому значения. Влезли сами. Один стал грести, а другой - высматривать среди волн другие бочки. Долго крутились над отмелью и, когда все бочки выловили, сели на банку, обессиленно прислонясь друг к другу. Потом взялись за весла. - Это Васильевская кошка, - сказал Семен. - Теперь уж я убедился Васильевская? Ее всегда опасались в отлив, как бы не обмелиться. А теперь вот она нас выручила... Не было бы счастья, да несчастье помогло. Ну, теперь домой, с богом! - Да, теперь уж мы спаслись, - расслабленным голосом подхватил Федор. - Уж я думал, совсем нам будет хана... Теперь я увижу Соню и Сашу... Мокрая от воды, нагруженная бочками ела тяжело легла носом в устье реки. Гребцы, откидываясь назад всем корпусом, налегали на весла. Им казалось, что гребут они сильно и споро, а на самом деле весла еле-еле поднимались из воды, которая, словно тесто, засасывала их. Семен, вглядываясь в удручающе серые дали Мезенской губы, приметил смазанный дождем и снегом силуэт судна. - Гляди, никак "Боевик"! - сказал он почти равнодушно. Теперь, когда они сами вызволили себя из беды, запоздалая помощь не вызывала радости. - Верно, "Боевик", - согласился Федор. - Где они шлялись всю ночь? - Не знали, где искать. Да и видимости никакой... - Ладно, нагонят, дак хоть в кубрике обогреемся, - подобрел Федор. "Боевик" на полном ходу быстро приближался к ним со стороны моря, давая частые призывные гудки в знак того, что рыбаков заметили.