– Да-да, это сценарий. Пока наброски, – после недавнего общеминистерского тренинга я боюсь употреблять в беседах с начальством слово «нет» и стараюсь любую фразу начинать только с «да». Я вдохновенно вру, расписывая все преимущества предлагаемого мною к внедрению проекта. Врать-то я умею, а как же без этого, разве что краснею при этом пуще вареной свеклы. Таким старым проверенным способом моя совесть находит выход.
На работе мою особенность краснеть при любом произношении речи, считают проявлением волнения. МарьИванна так сразу и заявила во всеуслышание, что она как прославленный полководец Александр Македонский, отбирает только краснеющих, а не бледнеющих воинов, то есть, служащих.
«Свёкла-Фёкла» – отчетливо читается в глазах АннИванны. Тут не надо быть провидицей или иметь третий глаз, на её месте любой бы провел такую аналогию. МарьИванна постукивала карандашом и успевала под моё бодрое выступление пролистывать какие-то документы. Таких как я, ваяющих без устали один проект за другим, один сценарий краше другого, у неё целое министерство в сто голов.
– Ладно, Фёкла Кондратьевна, – на этот раз моё отчество произнесено с ударением, что дает мне повод дня два ходить по министерским коридорам задрав нос, показывая, что я обласкана милостью начальства, – идите, работайте. Главное побыстрее там, подключите к этому делу смежные отделы, проследите за всем. Чтобы не было как в прошлый раз…
Повисла небольшая пауза. Каждая из нас подумала о некоем прошлом разе. У меня таких разов было с десяток. О каком, интересно бы знать, речь?
– Это с Ван Дамом когда? – поинтересовалась АннИванна.
– А что там с Ван Дамом? – в свою очередь удивилась МарьИванна.
Вот с кем мне приходится работать. Для этих, чтоб им было хорошо, старых кошелок, что Ван Дам, что Вин Дизель. Но, само собой разумеется, субординацию и прочие такие хитрости взаимоотношений с министром и его заместителями никто не отменял, поэтому я лишь вскинула глаза, всем своим видом показывая, что я сама простота и наивность:
– С Вин… э… Ван Дамом?
Моя подсказка освежила память АннИванны.
– С Вин Дизелем, – как ни в чем не бывало, поправилась она.
– Да-да, это я и имела в виду, – министр, она же МарьИванна, она же Карлсон, сделала такое царственное движение бровями, что я резко подпрыгнула, раскланялась обеим Иваннам и убежала совершать трудовые подвиги.
Самое время бросить взгляд на заднюю обложку, где обычно красуется маленькое фото автора лет пятидесяти, с таким внушительным бюстом, что становится ясно, как в реальности происходит подавление и складывание в штабеля несчетного количества кавалеров, теряющих голову (и прочие части тела, если это детектив) от героини, красивой и умной, а также весьма скромной, потому как подробного описания её внешности в романе не дается, а раз повествование ведется от первого лица, чтобы представить героиню, волей-неволей, читатель вынужден возвращаться к маленькому фото.
Так вот, внушительным бюстом, как вы уже знаете, я не обладаю. В наличие ладная фигурка Сальмы Хайек, лицо молодой Ким Бессинджер, хотя что это я, и фигура, и лицо, а главное волосы – вылитая Ким Бессинджер, как в том фильме, где она за рулём, в белой блузке и темных шортах, день и ночь следит за похитителями сына, не ест, не спит, и выглядит со своим неброским макияжем как свежая роза. Особенно хорошо она выглядит после карабканья по осыпающемуся щебню, бегу по канаве с водой, и лишь один из безупречно уложенных локонов трогательно выбивается из общей копны волос, показывая нам, что Ким устала…
Зовут меня Фёкла. К имени я отношусь философически, как к довольно неплохому варианту. К тому же, родители выбирали из Дунь и Дусь, и Фёкла в сравнении с ними явно выигрывает. Как бы там ни было, имя хоть не приносило мне до сих пор дивидендов, но и убытков тоже. А в последнее время я со своим именем оказалась в тренде, потому как в наших северных широтах снова пошла мода на Матрен, Федотов, Елисеев, и учитывая мою жизненную дислокацию, оно стало просто заурядным.
В Республике Саха принято давать две разновидности имен детям: старинные, такие как: Феклы, Марфы, Федоры и Потапы, и современные национальные, не обязательно якутские, такие как: Жаны, Айалы, Чингисханы, Нюргуяны и Сардааны. Обычные имена тоже довольно часто встречаются, но они постепенно становятся редкими, потому как их обладатели стареют.
Если честно, то имя мне стало даже подходить, особенно когда я вышла замуж. Не зря же говорят – как корабль назовёшь, так и поплывет. Даже не знаю, как объяснить то чудо, когда мы с мужем составили половинки одного корабля. Кто и когда этот корабль разбил, чтобы мы с ним в итоге соединились – тайна, покрытая мраком. И зовут моего мужа Сила Никитич.
Внешность у моего Силы как у Брюса Улисса в молодости и в парике. Или он тогда ещё не был лысым? В общем, мой Сила Никитич не лысый.
Идем мы как-то, Ким Бессинджер и Брюс Уиллис, такие молодые и красивые, и все вокруг радуются за нас. Мы и вправду были молодыми ой как хороши.
– Как жить-то будем, Фёкла моя? – спрашивает Сила Никитич. Это из фильма, когда из прошлого в настоящее попадают два француза, рыцарь и его слуга, грязные, с черными зубами и с огромными носами, как у всех французов, рыцаря из них играл Жан Рено: «Баба моя!»
Сила мой всегда читал много: новости, классику, современников, энциклопедии и фэнтэзи, особенно тогда, в молодости. А работал программистом и переживал, что наступит кризис, доллар подорожает и о всяких таких мужских глупостях переживал. Этого я и сейчас не могу понять.
А живем мы в Якутске, столице Республики Саха, которую иногда по старинке называют Якутией. Это ровно на восток от Москвы шесть тысяч километров. Если смотреть по карте – то вправо, там, где очень мало точек городов, но очень много ниток рек и пятен озер. Одна из этих точек и есть Якутск. И нет, это не Чукотка. И не Магадан. Немного ближе, чем Колыма, но гораздо дальше, чем Уральские горы.
Летом шли. У меня были босоножки светлые, на толстом таком каблуке, с круглым носиком, мода на такой носик вернулась в прошлом году, короткая красная юбочка и кофточка из красной ткани, жутко линючей, сколько ни стирай. Достопримечательностью кофточки был принт – криво нашитый на живот квадрат, имитирующий газетную вырезку. Все внимание прохожих привлекал этот несуразный квадрат, кто-нибудь обязательно наклонял голову, пытаясь разобрать, что там за газета у меня на животе и о чем в ней идет речь. Поняв, что текст не по-русски и даже не по-английски, прохожий, вздыхал и искал на чем ещё остановить свой праздный взгляд. А у меня между тем под квадратом прятался довольно большой живот, пять месяцев.
Сила Никитич был в светлых брюках со стрелками, светлой рубашке с коротким рукавом, а босоножки у него всегда были, даже в девяностые годы, приятного светло-коричневого оттенка, цвета охры, ближе к рыжему. С черными носками. Я только черные носки ему покупаю, так удобно. Сами знаете, сколько носков в машинку ни кинешь, вынешь всегда нечётное количество. А если все двадцать пар одного цвета и размера, то никаких проблем. К тому же пыльно в Якутске, редкие обладатели белых грязных носков, выглядят так же нелепо, как если бы ходили совсем без носков.
Лето в Якутске, столице алмазного края, это что-то. Жарко, пыльно, сухо. Мы брели по щиколотки в пыли, изредка заныривая в тень от тальника. К нам тут же радостно пища кидались комары. Не помню, куда мы в тот раз шли, помню, что было жарко, мне было тяжело тащить животик, в котором сидели двойняшки, а Сила Никитич с несвойственным ему многословием рассуждал о политической обстановке.
Обычно мы общаемся улыбками, оборванными фразами, отдельными словами, нам этого хватает с избытком, мы ж понимаем друг друга с полуслова. У меня начинает болеть та же часть тела, что и у мужа, а ему часто снятся мои сны. Ещё у нас в одинаковых местах родинки, хотя когда мы только встретились, у каждого был свой персональный набор, но спустя какое-то время, ползая по нам, дочки сравнили каждую родинку на спинах, руках и шеях и выяснили, что мои родинки перекочевали к Силе, а его ко мне. Ноги наши остались без сравнения, потому как волосатые ноги папы к таковым исследованиям со стороны дочерей не располагали.