Особое место в этой схеме истории занимает проблема кровопролития. Истмат дает простой ответ: "революция — грандиозное кровопускание, которое классово-антагонистическое общество… учиняет над собой ради перехода на очередную ступень развития". Мне кажется, реальная история никак этого не подтверждает, даже напротив. Вспомним все кровопролития, связанные с революциями. Не будем вдаваться в Инквизицию и Реформацию. Они прямо относятся к делу, но нам мало известны. Вот Кромвель: из-за какого классового антагонизма его «железнобокие» пуритане пускали кровь в Англии и Ирландии? Вот террор якобинцев. Разве он вызван антагонизмом между буржуазией и аристократией, буржуазией и крестьянством? Ведь классы-антагонисты лишь буржуазия и пролетариат, но их-то конфликт никогда не приводил к большой крови. А Китай? Кровь в основном пускали друг другу два крыла революции — Гоминдан и коммунисты. Оба, разойдясь, обеспечили, по-разному, очень быстрое социальное и экономическое развитие. Какая здесь "очередная стадия"? Вся концепция гражданской войны, которую дает истмат, на мой взгляд, неверна в принципе и никогда не была подтверждена. Совершенно не подходит она и к России — вспомним хоть "Тихий Дон", хоть "Россию, кровью умытую" Артема Веселого.
Не место здесь развивать мои взгляды, скажу лишь, что гражданская война всегда связана с кризисом модернизации. Это — столкновение, спровоцированное агрессией гражданского общества в традиционное. Пpичем воевать-то могут и две pеставpационные силы тpадиционного общества, а «пpовокатоp» ускользает — как это и пpоизошло в России. Но этого через очки истмата не видно.
Вообще, в истмате стремление дать «объективную» трактовку истории обращается просто в добавление ложечки дегтя всюду, где раньше был один мед. Но это — не переход на новый уровень понимания, а просто уступка «веяниям», которая симметрична славословию. Отсечение «не-истматовского» знания искажает оценки даже простых явлений. Вот, по словам Б.П.Курашвили, в революции "энергия возмущения была роковой, демонической силой". Но почему же демонической, если "в белом венчике из роз впереди — Исус Христос"? Может быть, силой карающей, но праведной? В рамках истмата просто чуть отступил — и уже как бы стал объективным.
Между тем, ответ дали и мыслители-художники, и антропологи. Речь идет о мщении за обиды. Потому так потрясли Толстого "столыпинские галстуки", что он ясно видел: это — семена громадного насилия, ибо без мести крестьян такое пройти не может. Столыпинские казни — зло против Бога, и проповедью ненасилия ответа не предотвратить.
Потом антропологи изучали смысл мести в самых разных культурах. Оказалось, что в той или иной (хотя бы символической) форме месть необходима для сохранения общества. Месть "уничтожает преступление", успокаивает душу убитого и смывает вину убийцы. Потому-то вплоть до возникновения гражданского общества не существовало преступности как социального явления. Каждый разбойник лично восставал против Бога — проливал кровь того, кто был создан по его образу и подобию. И бросал вызов монарху — проливал кровь его подданного, его любимого сына. И монарх от своего имени и имени Бога мстил пойманному разбойнику. Его пытали, колесовали — а в конце казни целовали в уста.
В буржуазном обществе преступник лишь преступал право и наносил ущерб гражданскому обществу. Наказание нового типа (тюрьма) было бесстрастным, и его единственным смыслом было предупреждение новых преступлений. Никакой мести! Известна формула: если бы после преступления предполагалось исчезновение общества, преступление было бы ненаказуемым. Но у нас-то другое дело. Наша революция была движением глубоко религиозным, ее «зеркалом» был Лев Толстой. Как можно понять сталинизм и 37-й год, если даже месть крестьян за крепостничество считать «демонической»? И как можно предвидеть будущее?
Если принять, что есть "объективные законы", то историческое исследование сводится просто к расставлению новых оценок, когда в общественном мнении в закон вводятся поправки. Вот, диктатура пролетариата 1917–1920 гг. была бы хороша, но "увы, пренебрегала демократическими процедурами, правами человека". Как это «увы», если в этом — суть любой диктатуры? Нельзя же "губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича", как мечтала одна невеста. Сам же Б.П.Курашвили признает: "Тогда иное было практически невозможно". Но если так, то именно о наивных попытках соблюсти пpава человека следовало бы сказать «увы».
Вера в какие-то "закономерные нормы" и лимиты создает иллюзию простоты различения объективно необходимого и избыточного (последнее объявляется плодом волюнтаризма, тоталитаризма, пороков и т. п.). Вот, бедствия гражданской войны Б.П.Курашвили объясняет, в частности, "чрезмерностью и неразумной разрушительностью натиска революционных сил". Даже если так, это вряд ли можно считать объяснением, ибо вопрос в том, чем вызвана "чрезмерность и неразумность", какова их природа. Но важны и сами понятия.
Какие основания говорить о чрезмерности? Во время противостояния обе стороны находились на пределе сил, и ни на какую чрезмерность просто не было ресурсов. Потому-то и было много жертв — сил хватало только на то, чтобы нажать на спусковой крючок. Когда Шкуро был под Тулой, красные и белые были как два дистрофика: ни один не имеет сил защититься, но противник не может и ударить. Так же, как немцы стояли под Москвой в декабре 1941-го: на некоторых направлениях между ними и Кремлем не было ни одного боеспособного батальона, а сделать шаг у них не было сил.
Вообще, говорить о мерах и чрезмерностях тотальной войны из благополучного далека — рискованное дело. Это все равно, что на сытый желудок рассуждать, стал бы ты есть человечье мясо, доведись до смертельного голода. Вопрос некорректный и запретный.
Ко мне на одной встрече с читателями подошел молодой человек и поделился тяжелыми мыслями. А с ним поделился его дед, они его мучили. Он был командир красных партизан в Сибири. Судьба им улыбнулась, и они сумели врасплох захватить в плен отряд белых офицеров, который их преследовал. Партизаны, оголодавшие и без боеприпасов, не могли гнать их с собой через тайгу. Отпустить — через несколько часов эти же офицеры их уничтожат. И офицеров утопили в Байкале. Это — крайний случай "чрезмерности и неразумности", но не деда-партизана, а самой социальной технологии, каковой является гражданская война. Затолкали Россию в этот коридор — глотайте.
В том же ключе и оценка всего советского социализма (после ликвидации многоукладности): "Да, социализм был примитивным, недемократичным, негуманным, общественная собственность приобрела форму государственно-бюрократической". Исходя из каких "объективных нормативов" даны эти оценки? Как мог примитивный проект породить Стаханова, Королева и Жукова? По каким меркам определена «негуманность»? Ведь нет же гуманности внеисторической. Гуманизм христианства на Западе был «снят» Реформацией, гуманизм Просвещения — империализмом, обесценившим человеческую жизнь. Россия, сопротивляясь, испытывала вестернизацию и в этом смысле. Но послевоенный советский период был именно периодом нового гуманизма, отрывом от Запада. Что, конкpетно, надо было сделать, чтобы советскому стpою заслужить оценку «гуманный»? Выпустить из тюpем всех пpеступников?
"Неуд" поставлен советскому строю фактически по всем критериям: "Вторая половина истории советского социализма была процессом нарастающего маразма". Иными словами, смерть его была закономерна: маpазм — состояние, вывести из котоpого медицина бессильна. Вот обоснование: "В 50-е годы страна… ликвидировала атомную монополию и военную недосягаемость США, обеспечила тем самым безопасность СССР и социалистической системы. Значит, авторитарно-мобилизационная модель социализма полностью исчерпала себя, утратила историческое оправдание. Но по инерции продолжала существовать. Необходимость ее глубокого преобразования, всесторонней демократизации общественной жизни упорно не осознавалась политическим руководством".
