– Она мечтала освободить наземные поселения от власти Небесных Властелинов и одновременно использовать огневую мощь лазеров объединенного воздушного флота для уничтожения Дебрей, во всяком случае, насколько это было бы возможно.

– Мне кажется, – заметила Тисса, – это был бы очень хороший поступок.

Жан-Поль вздохнул.

– Да, как оказалось, но тогда… мы все ее ненавидели за то, что она поработила наш небесный корабль.

– Похоже, – сказал Лен, – что мир упустил великолепную возможность для возрождения.

Над столом опять повисла тишина, нарушенная, в конце концов, Эйлой.

– Ну, остаются еще космонавты. Может быть, как надеется папа, они окажутся нашим спасением.

Было уже далеко за полночь, когда они вернулись домой, оставив груженный апельсинами грузовик на фруктовом складе в центре города, остаток пути прошли пешком. К разочарованию Жан-Поля, за всю обратную дорогу Эйла не сказала ни слова. Он надеялся продолжить разговор, который они прервали, когда подъезжали к ферме. Но Жан-Поль понимал, что она очень устала. Он и сам устал, а он ведь не «боролся» с упрямым грузовиком на ухабистой дороге.

Они шепотом пожелали друг другу спокойной ночи в темной кухне и вышли из нее в разные стороны. В своей комнате Жан-Поль сел на кровать и подождал, пока Эйла освободит ванную. Потом Жан-Поль услышал, как затворилась дверь ее спальни, и сам пошел принять душ, стараясь двигаться как можно тише, чтобы не разбудить хозяев.

Вернувшись, он лег под простыню и выключил лампу на столике у кровати. Через некоторое время он услышал, как открылась дверь в его комнату. Он приподнялся на кровати.

– Кто?..

– Тсс! А ты как думаешь, кто? – прошептала Эйла. И он почувствовал, как ее прохладные руки обвились вокруг его шеи.

– А твой отец?

Руки исчезли. Послышался шорох сбрасываемой одежды.

– Не беспокойся, – сказала Эйла, скользнув к нему в постель, – он ужасный соня.

Лон Хэддон лежал, прислушиваясь, как его дочь занимается любовью с Небесным воином, стараясь не разбудить любимого отца, и пытался проанализировать охватившие его чувства. С одной стороны, он был рад всему, что делало его дочь счастливой, но он не мог не злиться на нее за то, что она отдается мужчине, которого знает совсем недавно и который был их врагом, хотя ему лично Жан-Поль как человек нравился. Кроме того, он, как и всякий отец, ревновал свою дочь к ее избраннику. Что еще? Зависть? Да, он завидовал, но кому? Им обоим, неожиданно осознал Хэддон. Вряд ли он успеет полюбить кого-нибудь за то короткое время, что ему осталось жить.

В памяти Хэддона всплыл образ Глинис, его жены. Где бы она сейчас ни находилась, он скоро к ней присоединится. Нет! Это все полный абсурд, и он это знает! После смерти ничего нет. Только забвение… и, прожив полный Первичный Стандарт, он должен быть готов принять это забвение. Но он не был готов. Он не хотел умирать. Ему было страшно… если уж быть откровенным с самим собой. А в такие моменты он был откровенен.

Прошло много времени, после того как в комнате Жан-Поля все стихло, и прежде чем Лон Хэддон заснул.

Джен и Робин играли в шахматы в комнате отдыха. Робин выглядел гораздо живее, чем все последние недели, но по-прежнему был немногословен. Он определенно не мог сосредоточиться на игре, и Джен постоянно приходилось поддаваться, чтобы сохранять хоть его интерес.

Ей было скучно, она чувствовала себя обманутой и раздраженной. Несмотря на размеры Шангри Ла, в ней проснулась клаустрофобия, с тех пор как ее лишили доступа к Той. Но еще хуже становилось от мысли, что где-то там наверху их разыскивают Мило и Эшли. Как обычно, программы ничего не объясняли. Этим утром она спросила Дэвина, но его ответ был, как всегда, уклончив. Поисковые роботы Мило, прочесывающие с помощью сейсмических зарядов ледяной шельф, были все еще далеко от станции. В очередной раз она спросила программы, что они собираются делать, когда Мило в конце концов найдет Шангри Ла, и в очередной раз они ответили: «Не беспокойтесь, все будет в порядке».

– Я им не доверяю, – громко сказала она, – никому из них.

Робин, который как раз собирался сделать глупый ход конем, поднял на нее глаза.

– Кому им?

– Кому еще, как не Дэвину и другим программам? Они что-то готовят, но, что бы это ни было, не думаю, что наша судьба их хоть как-то волнует.

Он наморщил лоб.

– Не понимаю. Программы не могут причинить нам вреда. Они здесь, чтобы заботиться о нас.

– Они здесь, чтобы заботиться об элоях и, теоретически, о тебе. А я лишь гость и иждивенец, от которого хорошо бы избавиться, когда он иссякнет, как источник информации. И я не уверена, что и ты у них котируешься выше.

Робин в недоумении уставился на нее.

– Что ты такое говоришь, Джен?! Может быть, я и не элой, но программы всегда заботились обо мне. На этом настояла Этическая Программа.

Джен презрительно фыркнула.

– Ох уж эта Этическая Программа. Она мне отвратительна больше, чем все остальные. Да, она вырастила тебя, не элоя, этакий рецидив, но не спрашивай меня, зачем это им понадобилось. Я не верю их официальному объяснению. Поверить тому, что они руководствуются допотопными принципами Организации Объединенных Наций по отношению к работе с эмбрионами? Ха!

Теперь Робин забеспокоился.

– А какие еще могут быть объяснения?

– Не знаю, – ответила Джен и, увидев, что она расстроила его, улыбнулась и ласково коснулась руки. – Ну, не бери в голову. Может быть, я просто впадаю в паранойю. Я уверена, что все будет хорошо. – С отвращением она поняла, что обращается с Робином точно так же, как Дэвин с ней.

Пустые, неискренние слова возымели желаемый эффект. Его лицо прояснилось, и он улыбнулся. Бедный Робин , сказала она про себя. Она все еще любила его, несмотря на глубокие изменения в его личности, но подчас было трудно даже представить былую страсть их отношений. Часто ей казалось, что он больше элой, чем энергичный молодой человек, однажды встретившийся ей.

Она перегнулась через шахматную доску и приложила ладони к его щекам.

– Робин, а что ты испытываешь сейчас ко мне? – мягко спросила она.

Его лицо опять приняло озадаченное выражение.

– Испытываю? К тебе? Что ты имеешь в виду?

– Ты все еще любишь меня?

– Я… я думаю, да.

– Так же как и раньше? Ты помнишь, как это было раньше?

Он опустил глаза.

– Да, – сказал он неуверенно, – но…

– Но что?

– Сейчас это иначе. И ты знаешь почему.

– Но Дэвин говорит, что они изменили твой организм так, чтобы компенсировать потерю… И это должно было вернуть тебе все ощущения. Это не сработало, ведь так? Я в тебе не вызываю прежнего желания , ведь так?

Он смотрел на шахматную доску.

– Не так, как это было раньше, – медленно проговорил он, – но я все еще… люблю тебя, Джен. Правда.

– Да, конечно, – грустно сказала она, – давай закончим эту партию.

Партия окончилась весьма предсказуемо – Робин заявил, что устал и направился вздремнуть в свою комнату. Джен тоже пошла к себе, но не для того, чтобы спать. Мастурбируя, она вспоминала, как они с Робином первый раз занимались любовью. Успокоившись после оргазма, она обнаружила, что ее глаза полны слез. Богиня-Мать, подумала она, может, Дэвин и Мило правы? Может быть, человеческий разум действительно не более чем генетически контролируемый результат взаимодействия разных гормонов? Робин определенно подтверждал эту точку зрения. Измените его гормональный статус, и он превратится в совершенно иного человека. А если вам нужны еще доказательства, взгляните на элоев…

Она лежала и вспоминала свой последний философский диспут с Дэвином. Он произошел этим утром после ее бесплодных расспросов о Мило. Когда он уже собрался уходить, она сказала: