– Нынче ты так легко не отделаешься, как ты думаешь, – предупредила я, накрывая его одеялом и гася свечу. – Ты неисправим, Хитклиф. Вот увидишь, мистер Хиндли в этот раз пойдет на крайние меры.

Мои слова оказались пророческими даже в большей степени, чем я ожидала. Это злополучное приключение привело Эрншо в ярость. А на следующий день мистер Линтон, в знак примирения, самолично пожаловал к нам и прочел нашему молодому хозяину целую нотацию. Выходило, что молодой хозяин ведет свою семью по кривой дорожке. Мистеру Хиндли волей-неволей пришлось оглядеться вокруг себя. Хитклифа не выпороли, но сказали, что, если он только попробует заговорить с мисс Кэтрин, его тут же выгонят вон. Миссис Эрншо вознамерилась держать сестру своего мужа на отдалении от Хитклифа, когда та вернется домой, но делать это хитростью, а не силой, потому что силой она бы точно ничего не добилась.

Кэти оставалась в усадьбе «Скворцы» целых пять недель – до самого Рождества. За это время ее лодыжка совсем зажила, а манеры заметно улучшились. Наша молодая хозяйка часто навещала ее там, чтобы исподволь попытаться ее перевоспитать. Она постаралась поднять самомнение девочки шикарными нарядами и лестью, и эти семена упали на благодатную почву. И вот вместо маленькой растрепанной дикарки без шляпы, которая врывалась в дом и тотчас кидалась обнимать всех нас, с хорошенького черного пони сошла юная леди, чьи каштановые кудри изящно выбивались из-под бобровой шапочки с пером. Двумя руками она поддерживала длинную теплую амазонку, чтобы не просто войти, а торжественно «вплыть» под родной кров. Хиндли помог ей спешиться, радостно восклицая: «Ай да Кэти! Какая ты стала красивая! Я бы тебя не узнал – настоящая благородная дама! Да Изабелла Линтон ей в подметки не годится, правда, Фрэнсис?».

– У Изабеллы нет таких природных данных, – отвечала его жена, – однако Кэти должна помнить, как себя вести, чтобы вновь не впасть в дикость. Эллен, помоги мисс Кэтрин с ее вещами! Стой спокойно, дорогая, иначе ты растреплешь свои локоны. Дай-ка я помогу тебе со шляпкой…

Я сняла с девочки амазонку, и под ней оказалось пышное сборчатое платье из яркого шелка, белоснежные панталоны и до блеска начищенные туфельки. Глаза Кэти радостно засверкали, когда верные собаки в знак приветствия запрыгали вокруг нее, но она не решилась их погладить из страха, что они запачкают ее роскошные одежды. Она осторожно поцеловала меня: я была вся в муке, потому что пекла рождественский пирог, и обнимать меня не следовало. А потом она стала оглядываться вокруг, ища Хитклифа. Мистер и миссис Эрншо решили проследить, как пройдет их встреча, чтобы понять, есть ли надежда разлучить двух друзей.

Сначала Хитклифа не могли найти. Если и до отсутствия Кэтрин о нем никто особо не заботился, то сейчас на него совсем махнули рукой. Никто, кроме меня, даже не удосужился назвать его грязным мальчишкой и потребовать, чтобы он мылся хоть раз в неделю, а дети в его возрасте редко имеют природную склонность к мылу и воде. Словом, если даже не говорить о его одежде, которая за три месяца бессменной носки собрала на себя всю возможную пыль и грязь, его густые волосы порядком спутались, а лицо и руки были сильно измазаны. Он был настолько смущен, когда в дом вошла элегантная и изящная девушка, а не простоволосая подруга по прежним играм, которую он так ждал, что притаился за диваном.

– Где же Хитклиф? – с требовательными нотками в голосе спросила Кэти, стягивая перчатки и демонстрируя пальчики, чудесным образом побелевшие от праздности и сидения в четырех стенах.

– Хитклиф, можешь подойти! – распорядился мистер Эрншо, заранее предвкушая, каким неуклюжим и непрезентабельным предстанет мальчик перед своей подругой. – Ты можешь поздравить мисс Кэтрин с приездом, как другие слуги.

Кэти, завидев своего друга в его убежище, кинулась его обнимать. Она от души расцеловала его, а потом отстранилась, оглядела его с ног до головы и разразилась смехом, восклицая: «Ой, какой ты чумазый и недовольный, просто бука! Ты такой… такой смешной! И кажешься хмурым… Но это оттого, что я привыкла к Эдгару и Изабелле Линтонам. Ну что с тобой, Хитклиф, неужели ты забыл меня?»

У нее были причины задать этот вопрос, потому что от стыда и гордости лицо его потемнело, а сам он окаменел в неподвижности.

– Пожмите же друг другу руки, Хитклиф, – снисходительно бросил мистер Эрншо, – ради такого случая я разрешаю.

– И не подумаю, – отвечал мальчик, избавившийся наконец от своей немоты, – не хочу, чтобы надо мной смеялись. Я не потерплю этого!

Он попытался вырваться из обступившего его круга, но мисс Кэти перехватила его.

– Я не собиралась над тобой смеяться, – начала оправдываться она, – просто не смогла удержаться. Ну же, Хитклиф, пожми наконец мне руку! Из-за чего ты вздумал дуться? Ты же действительно на себя не похож. Вот умоешься и причешешься, и будет совсем хорошо. Ты сейчас такой грязный.

Она с опаской поглядела на его темные пальцы, которые она сжимала в своих, а потом перевела взгляд на платье. Она боялась, что ее наряд запачкался от этих прикосновений.

– Не надо было тебе до меня дотрагиваться! – отвечал Хитклиф, проследив за направлением ее взгляда и отдернув руку. – Буду ходить таким грязным, как мне вздумается. Мне нравится быть грязным, и я буду грязным!

С этими словами он бросился вон из комнаты под смех хозяина и хозяйки и к вящему огорчению Кэтрин, которая никак не могла взять в толк, почему ее слова вызвали такую бурю темных чувств в душе ее друга.

Выполнив обязанности горничной для вернувшейся Кэти, я поставила печься пироги, зажгла веселый огонь в очаге на кухне и в камине в зале, как подобает в Сочельник[12], и приготовилась отдохнуть и развлечься в одиночестве пением рождественских гимнов[13]. Я твердо решила не обращать внимания на слова Джозефа о том, что мелодии их неподобающе мирские, потому что радостные. Джозеф пошел к себе, чтобы предаться одиноким молитвам, а мистер и миссис Эрншо развлекали Кэти показом очаровательных безделушек, которые они накупили, чтобы она вручила их молодым Линтонам в благодарность за их доброту. Мои хозяева пригласили Эдгара и Изабеллу провести весь завтрашний день на Грозовом Перевале, и приглашение было принято, но с одним условием – миссис Линтон умоляла не подпускать к ее нежным деткам «гадкого маленького сквернослова».

Вот так я оказалась на кухне совсем одна. Я вдыхала аромат пирогов, восхищалась блеском начищенной кухонной утвари и любовалась отполированной поверхностью часов, украшенных остролистом. Передо мной выстроились на подносе в ряд серебряные кружки, которые только и ждали того, когда к ужину их наполнят душистым элем с пряностями, под ногами расстилался предмет моей особой гордости – безукоризненно чистый пол, который я собственноручно подмела и вымыла до блеска. Я мысленно отдала должное каждому предмету вокруг меня, и тут вспомнила, как старый хозяин приходил в кухню после предпраздничной уборки, говорил, какая я молодчина и совал в руку традиционный рождественский шиллинг[14]. Сразу вспомнилась и любовь покойного хозяина к Хитклифу, и его боязнь того, что после его смерти мальчик будет страдать от дурного обращения и небрежения. Естественно, я начала размышлять о том, в каком ужасном положении оказался бедняга сегодня, и вместо того, чтобы запеть, я заплакала. Правда, скоро до меня дошло, что вместо того, чтобы лить слезы без толку, нужно хоть немного исправить то зло, которое ему причинили, и я пошла на двор поискать паренька. Он был тут – на конюшне, где чистил и без того сияющую шкуру черного пони и выполнял свою обычную работу, задавая корм всем остальным лошадям.

– Поторопись, Хитклиф! – сказала я. – В кухне так хорошо, а Джозеф убрался к себе наверх. Пойдем скорей, я приодену тебя к приходу мисс Кэти, и вы сможете посидеть спокойно у очага, где никто вам не помешает, и наговориться всласть до отхода ко сну.