Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Вот такая психология.

Сейчас есть инженерная психология, и социальная психология, и еще разные отростки этой науки. А какая здесь была психология, когда на одном конце цепочки расположилась Вика, а на другом проживала Нюра, а все остальные - только перегруппировались?

Мы пока еще сознательно не говорили о психологии Сапожникова, потому что нам стыдно.

Вместо того чтобы думать о двигателе, он страдал оттого, что через часок-другой Вика уйдет. Когда он думал об этом, в спине у него начиналась боль, а когда не думал - боль начиналась снова. И тогда Сапожников видел, как Вика переходит в качающуюся лодку.

Глебу была неприятна возня вокруг Сапожникова, которую явно пыталась устроить Вика. Он спервоначалу было решил - начинается, пресса, дебаты о том - мученик Сапожников или нет, бороться ли обществу за его двигатель или сдать в архив. Это Глебу было совсем ни к чему. Изобретатели, хаотическое племя, от которого у порядочного исследователя тошнота. Но дело повернуло совсем в другую сторону.

Один из болельщиков понахрапистей - некий Фролов, бывший токарь, явно обиженный разговором, который, по мнению Глеба, был выше его понимания, вдруг перевел дискуссию в общую плоскость, где буйствует хаос амбиций и теряется всякая конкретность. Генку задело, что вроде бы получалось - есть обычные люди и есть особенные. И он, Генка, и Вартанов, и хозяева дома, Дунаевы, - обычные, а залетные профессора с секундантами - особенные. Вика не в счет, так - неандерталочка.

- Творчество, творчество… Творчество - это работать без халтуры, - сказал Генка. - Работай на совесть - вот и будет творчество. Совесть - вот в все творчество.

- Верно, - сказал Глеб.

И Генка осекся. Он животом, кожей, раньше говорили - фибрами души, чувствовал, что поддержка с этой стороны полностью корежит то, что он хотел сказать. Совесть - великое слово, совесть по отношению к делу - может быть, великое вдвойне. Вся штука в том, что считать делом. Генка не мог объяснить, почему ему нельзя объединиться с Глебом, но знал твердо - нельзя. И кроме того, он не знал, куда девать Сапожникова по этой раскладке.

- Гена, - сказал Сапожников, - ты на чем сидишь?

- Ну?

- На стуле сидишь?

- Ну, сижу.

- А кто изготовил?

- Мебельная фабрика. Мастер. Ну и что?

- Изготовил, - сказал Сапожников. - А придумал кто?

- А это одно и то же, - ощерился Генка. - А по-твоему, стул - дело нетворческое?

Так, что ли?

- Я работаю на стекольном заводе и выпускаю стакан, понял? И делаю это хорошо.

Это ремесло, понял? - сказал Сапожников. - Или так: беру каплю расплава и начинаю выдувать пузырь а по дороге соображать - что из него можно сделать. Это творчество, понял? Стакан я планирую, заранее знаю, а насчет капли догадываюсь по дороге, понял? Прежде чертежа нужна догадка.

"Фердипюкс" - это слово такое, которое в стихийном озарении родилось во время великого спора Сапожникова и Фролова.

Глеб слушал напряженно, и все понимали, что он наконец дождался и нарвался, и теперь его медленно раздевали.

И ничего Глебу поделать было нельзя. Ни уйти, потому что всем ясно было бы, почему он это сделал, ни вступить в спор - потому что не хотел он поставить себя с Генкой на одну доску, ни приказать замолчать - потому что в этом споре начальников не было. И оставалось ему только ждать, когда Сапожников с его тупой основательностью либо поскользнется на натертом полу расхожей публицистики, и тогда можно ему будет припаять образ мыслей, опасный для общества, либо вызовет стихийную социальную ярость Фролова.

Но покамест ничего этого не происходило, и Сапожников не давал спору возвыситься до уровня "а ты кто такой" и "наши не хуже ваших".

"Фердипюкс" - это слово такое. Им Сапожников предложил заменить слово "творчество".

Поскольку слово "творчество" помаленьку начинает терять всякий смысл и ощущается только престижем и похвалой. И сказать про какое-нибудь дело, что оно не творческое, значит оскорбить всех в этом деле участвующих и отвратить к нему стремящихся. Вот Сапожников и предложил заменить слово "творчество" словом "фердипюкс" ввиду его явной противности. Чтобы тот, кто не умеет или не хочет делать кое-что без предварительного чертежа, не стремился бы к этому занятию только из-за клички "творец". Это же ясно! Одно дело сказать про человека, что он на творческой работе, а другое - объявить во всеуслышание, что он занимается фердипюксом. Кому это приятно?

Фролову это было неприятно, и он как-то сразу скис. Но Сапожников, который всю жизнь ехал куда-то и никак не мог доехать, обижаться ему не велел и заявил, что лично его вполне устраивает, если все будут знать, что он занимается фердипюксом, лишь бы езду в незнаемое не путали с ездой по адресу. И что обществу нужны и ремесленники, и фердипюксы, и если Фролова оскорбляет когда-то великое, а ныне затрепанное и уничижительное слово "ремесленник", то есть человек, знающий свое дело до тонкости и умеющий сделать нужную вещь, то Сапожников со своей стороны добровольно отказывается от престижной клички "человека творчества", то есть человека, имеющего не чертеж впереди, а убегающий горизонт, и согласен быть "фердипюксом", раз слово "творчество", бывает, приманивает бездельников на нужную обществу работу.

- Так против чего же ты все-таки выступаешь, Сапожников? - спросил Глеб и стал ждать ответа.

- Я не против. Я - за, - сказал Сапожников. - Я за ремесло и за фердипюкс.

- Ремесло - это стандарт. Стандарт противен, - сказал Глеб. - И мы со стандартом боремся.

- Это ужасно, - сказал Сапожников. - Ужасно, если вы победите. Но я думаю все же, что вы не победите. Стандарт - это великое достижение в технологии. Я хочу позвонить по телефону, чтобы мне на дом привезли телевизор "Электрон", а я бы его только включил и смотрел бокс, где Кассиус Клей делает что хочет с Фрезером, потому что Кассиус Клей фердипюкс, а Фрезер выполняет программу и каждый раз ошибается. А не хватать за локоть молодого продавца и жарким шепотом просить его подобрать за дополнительную плату телевизор "Электрон", но не жирный, а попостней и с мозговой косточкой.

- А если токарю надоест крутить гайку по чертежу? - спросил Глеб, ища союзника в Генке. - Тогда как? То есть ему надоест работать руками, и он захочет работать головой? Тогда как?

- Во-первых, нет такого ремесленника, который бы не работал головой. Ты просто не пробовал, Глеб. Не путай стандарт и однообразие. А если ему надоест однообразие, он должен придумать, как сделать две гайки вместо одной, или придумать автомат для нарезки гаек, или придумать элемент, заменяющий гайку вообще. То есть перейти в фердипюксы.

- Я не хочу переходить в фердипюксы, - сказал Фролов. - Я хочу резать свою гайку.

Я люблю однообразие. Оно успокаивает.

- Тогда о чем спор? - спросил Сапожников. - Я же знал, Гена, что ты не захочешь перейти в фердипюксы. Вот ты, как и Глеб, почему-то считаешь, что в науке и в искусстве…

- Ничего я не считаю… - вызывающе сказал Фролов. - Почему ты объединяешь меня с Глебом? Я говорил о совести.

Так. Слово было сказано. Хотя и не Сапожниковым, но было сказано - объединяешь.

Глеб поднялся, подошел к Сапожникову и стал смотреть ему и глаза.

- Ты сумасшедший, Сапожников, - сказал Глеб.

- Это я уже слышал, - сказал Сапожников. - Я алжирский бей, и у меня под самым носом шишка.

- Почему ты людей обижаешь?

- Ничего ты не понял, Глеб, - сказал Фролов. - Мы об него сами обижаемся, как о булыжник… Все важно - и ремесло, и фердипюкс. Не надо только перепутывать. А то одна показуха получается. Сапожников - фердипюкс, это ясно. Верно я говорю, Сапожников?

- Не подсказывай мне ответ, Гена, - сказал Сапожников.

Потом он засмеялся, сделал танцевальное па в центре комнаты, закрыл глаза и повалился на пол.

43
{"b":"47740","o":1}