— Черт бы тебя побрал, да позволь ты ему!

Молодая женщина мертвой хваткой вцепилась в собачонку, держа в руке половинку засаленной бумажки, вторая оставалась зажатой в зубах животного. Две пары карих глаз, собачьих и человеческих, не мигая уставились на Агату.

— В самом деле? — шепотом спросила она, удивляясь, что спрашивает совета у незнакомки, и при этом у такой необычной особы.

— Без сомнения.

Теперь Агата больше не колебалась. Она почувствовала себя счастливой. Анри Арно взял в ладони ее лицо.

— Ты выйдешь за меня, ma chere, mon couer?

— Без сомнения, — ответила она.

Он крепко поцеловал ее и, обняв за талию, повел к выходу. Леди Агата была так ошеломлена и так счастлива, что даже не заметила, как железнодорожный билет выскользнул из ее пальцев и опустился на землю.

Но это заметила молодая женщина, сидевшая на скамье.

— Ну, я бы сказала, мы сегодня сделали доброе дело, верно, Фейген? — обратилась к собаке Летги Поттс. В ее голосе не осталось ничего от кокни. Она смотрела на покидавшую лондонский вокзал пару и толстую женщину, просеменившую за ними, — без сомнения, это была Нелл, которой предстояло вернуться на родину. — Разве любовь не чудо? — спросила Летти, возвращаясь к грубому кокни. — Сладка, как паточный пудинг, вот так-то. У меня аж зубы заболели.

Но в ее заблестевших глазах не было насмешки. Она с нежностью чмокнула песика в нос и наклонилась, чтобы поднять упавший билет. Она уставилась на строку, указывающую место назначения.

— «Литтл-Байдуэлл, Нортумберленд», — прочитала она. — Ух, как далеко. Как ты думаешь, где это? А, да не все ли равно, Фейген, дружочек? — Тот махнул хвостом. — Если у нас билет в Литтл-Байдуэлл, значит, туда мы и поедем!

Улыбка исчезла с ее лица. Поскольку забавная сценка, разыгранная высокой худой рыжеволосой дамой и ее толстопузым французским обожателем, завершилась, мысли Летти вернулись к ее собственным проблемам. Скоро Ник хватится ее. Но пока у нее еще есть время. Сейчас он сидит в своей «конторе» и ждет ее.

В конце концов, когда он поджег дом, где Летти снимала квартиру, он уничтожил не только ее жилье, но и все, что она имела, кроме платья, которое сейчас было на ней. Оно тоже сгорело бы, если бы Летти не надела свое единственное по-настоящему элегантное платье в безуспешной попытке произвести впечатление на управляющего «Гудвинз мюзик-холл».

После двух недель, проведенных в поисках работы, ей бы следовало понять, что все старания напрасны. Так или иначе Ник находил способ «убедить» любого антрепренера, любого директора театра внести ее в свой «черный список», несмотря на то что она была одной из восходящих звезд музыкального театра. Точнее, могла ею стать, если бы сумела избавиться от Ника.

Критики поддержали бы Летти Поттс. Им уже нравился ее голос; рано или поздно она получила бы роль, которая показала бы всем, что она способна петь с той «эмоциональной глубиной», которой, как они считали, ей не хватало, как и комедийной легкости. Но кажется, триумф откладывался на неопределенное время.

Молодая женщина горько улыбнулась. Ник мог поздравить себя: он нашел способ, мало отличавшийся от убийства, не оставить ей никакого выхода, кроме как приползти к нему снова и снова участвовать в мошенничестве, которое он затевал.

Но она не сдалась. Посмотрев, как горит ее дом, Летти направилась прямо на вокзал Сент-Панкрас. Там, сосчитав оставшиеся несколько монет, она спросила кассира, как далеко можно уехать на эту крохотную сумму. Ответ разочаровал ее: не хватило бы даже до Челси. Это было слишком близко.

Только теперь Летти овладело отчаяние. Она начала терять самообладание и надежду, с которой жила несколько прошедших недель. Молодая женщина села на скамью, чтобы подумать, стараясь побороть неведомое раньше ощущение собственной беспомощности. Ведь она Летти Поттс — черт побери! — известная своей беспечностью, остроумием и неизменной улыбкой.

Беззаботная храбрая Летти Поттс.

Она не собиралась возвращаться к Нику. Она не хотела участвовать в его новом мошенничестве. На сей раз это должна была быть не обычная ловушка, в которую они заманивали какого-нибудь разодетого сыночка из знатной семьи, любителя слоняться по дешевым кабакам. Последняя идея Ника заключалась в выманивании наследства у небогатых вдов. Это было жестоко.

И вот Летги сидела в глубоком раздумье, появились люди из высшего света и буквально бросили к ее ногам спасение от бед. Она могла бы отправиться в этот Литтл-Байдуэлл и затаиться там на долгое время. Она даже могла бы найти работу — делать шляпки, — если, конечно, городок достаточно велик, чтобы там жила модистка. В худшем случае она хотя бы окажется далеко от Ника Спаркла.

Итак, Летти — вольная птица. Благожелательные ангелы-хранители так же редки, как снег в июле. Но она повидала достаточно, чтобы знать, что время от времени судьба приоткрывает дверь, и только дурак не захочет проскользнуть в нее. Летти взяла своего песика под мышку и поднялась, оглядываясь в поисках платформы, указанной на билете.

Летти Поттс никогда не была глупой.

— Я не позволю, чтобы какой-то гнусный представитель партии вигов отобрал у меня права на воду! — Сквайр Артур Химплерамп сердито постучал тростью по платформе.

Сэр Эллиот Марч положил руку на плечо старого джентльмена. Надо срочно отвести ворчуна подальше от дам и постараться покончить с этими глупостями раз навсегда. Как только старый негодник увидел, что Марч привез дам Биггл-суорт на вокзал, он тотчас же перешел улицу, чтобы поговорить с ним. Вернее, высказать все Эллиоту.

В этом заключалась прелесть и одновременно неудобство жизни в таком маленьком городке, как Литтл-Байдуэлл.

Если вы были «местным», то неизбежно встречались со всеми «местными» повсюду — будь то лавочка зеленщика, кондитерская Марроу, галантерейный магазин, банк или церковь.

— Конечно, решать вам, — заявил Эллиот, пристально глядя в красное лицо Химплерампа. — Но, Артур, даже если вы имеете законное право отказать Беркетту в его просьбе об отчуждении земли, закон направлен на то, чтобы защищать права гражданина, а не наказывать человека за его политические взгляды.

Нижняя челюсть сквайра затряслась от негодования.

— Я знаю, вы не мстительны, Артур. — В действительности Эллиот прекрасно знал, что это не так, но был готов покривить душой ради восстановления согласия.

Совсем близко раздался свисток приближающегося поезда.

— Черт. — Эллиот взглянул в сторону поезда, затем снова на собеседника. — По крайней мере не торопитесь, не делайте ничего, о чем могли бы потом пожалеть. А теперь извините меня. Я должен встретить эту светскую даму, которую мисс Бигглсуорт наняла для организации празднества.

Но Химплерамп не думал отпускать его.

— Кип говорит, я должен настоять на своем.

Кип был единственным сыном и наследником Артура; красивый юноша, к сожалению, слишком рано познакомившийся с зеркалом.

В мягком тоне Эллиота появились стальные нотки:

— Уверяю вас, будет лучше, если вы выразите свои взгляды в форме, приемлемой и для вашей совести, и для кармана Беркетта

— Ладно, — уступил сквайр Химплерамп. — Но имейте в виду, только потому, что так сказали вы, Эллиот. А я знаю, что в отличие от кое-кого — не будем называть имен — вы, как и я, джентльмен!

Губы Эллиота дрогнули, но он сумел произнести «Безусловно, я стремлюсь быть им, Артур» достаточно серьезно.

Фыркнув, Химплерамп повернулся и тяжелым шагом направился к платформе, у которой уже останавливался лондонский поезд. Эглантина и Анжела Бигглсуорт выступили вперед, с волнением ожидая появления волшебницы, ибо леди Агата Уайт должна была быть настоящей волшебницей, чтобы убедить семейство маркиза Коттона, Шеффилдов, закостенелых в своем вековом снобизме, смягчиться и принять малышку Анжелу в свое лоно.