– Отлично, – коротко кивнула Джессика. – В таком случае не могли бы вы сделать мне одолжение? Поезжайте к Кертисесам, поблагодарите их за приглашение и скажите, что я все-таки не смогу его принять. Мне еще нужно будет поработать кое с какими бумагами, прежде чем идти в банк. Ужинать сегодня я буду у себя.

Так, теперь она заставляет его работать курьером. Кейси обиженно поджал губы, однако сдержался и ничего не сказал. Молча коснувшись рукой полей шляпы, он повернулся и зашагал в противоположную сторону выполнять поручение.

Как только он ушел, Джессика облегченно вздохнула и пошла чуть медленнее. На самом деле ей сегодня вечером нечего было делать, но она уже не могла выносить неистового веселья Форт-Уэрта, не говоря уж о гнетущем присутствии Кейси. Вечер, проведенный в отеле, – не такая уж большая плата за тишину и покой, хотя бы незначительные.

Она ужасно скучала по сынишке. До последней минуты не знала, хватит ли у нее сил его покинуть. Хриплые крики, лошадиное ржание, свистки паровоза и стук колес не могли заменить ей звонкого детского смеха и нежного голоска, зовущего свою любимую мамочку. Даже звон разбитой посуды и вслед за этим громкая брань Марии были бы ей сейчас милее, чем оглушительные звуки веселящегося вовсю города. Как же она хотела увидеть своего малыша! Как скучала по его темным кудряшкам, подпрыгивающим на затылке, когда мальчуган мчался по комнате; по озорному блеску изумрудно-зеленых глаз, когда он бывал особенно доволен собой; по нежному запаху кожи; по пухлым ручонкам, которыми он крепко обхватывал маму за шею, когда считал, что она им недовольна! Джессика не представляла, как проведет в разлуке почти целую неделю. И горько улыбнулась, поняв, что ее маленький сынишка, по всей вероятности, нужен ей гораздо больше, чем она ему.

В следующий раз, решила Джессика, она возьмет Джошуа с собой, к этому времени он уже наверняка подрастет… если он, конечно, будет, этот следующий раз. До сих пор она не обнаружила в Форт-Уэрте ничего такого, что бы побудило ее снова приехать в этот город.

Постройка железной дороги способствовала процветанию и росту Форт-Уэрта. Строительство и реконструкция шли полным ходом. Всюду, куда ни кинь взгляд, – строительные леса и брезентовые палатки, в которых селились прибывшие со всех концов страны рабочие. Отели и бордели были до отказа заполнены приезжими. Кто-то решил поселиться в этом городе навсегда, кто-то был проездом, поскольку благодаря железной дороге стало гораздо удобнее добираться с востока на запад, и люди пользовались благами цивилизации, переезжая из одного конца страны в другой. Когда-то Техас был для переселенцев центром мира, а теперь – просто перекрестком дорог, и это навевало грусть. С ростом города все изменилось.

Облегченно вздохнув, Джессика покинула шумную улицу и вошла в относительно тихую гостиницу. Отель, который выбрал для нее Дэниел, считался одним из самых представительных в городе и разительно отличался от салунов и домов терпимости. Комната, которую занимала Джессика, была обставлена очень уютно, если не сказать элегантно. Кровать с красивым покрывалом, письменный стол, шкаф для одежды, в углу – мягкое кресло со скамеечкой для ног. Джессике повезло: ей дали номер, расположенный с северной стороны. В нем царил полумрак и было прохладно.

Скинув полотняный жакет, Джессика подошла к зеркалу, чтобы снять шляпку. Из зеркала на нее взглянуло собственное отражение: раскрасневшаяся, слегка растрепанная молодая женщина, влажные кудри прилипли ко лбу, перья на шляпке устало поникли. Пожав плечами, Джессика стянула с головы шляпку, радуясь тому, что день, по крайней мере, большая его часть, позади. Она швырнула шляпку и жакет на туалетный столик и в этот момент услышала позади себя какой-то шорох.

Джессика круто обернулась и прижала руку к горлу, пытаясь сдержать уже готовый было вырваться крик. Она не могла двинуться с места. Так и стояла, широко раскрыв глаза от страха, чувствуя удары неистово колотящегося сердца.

Из кресла, стоявшего в углу, поднялся какой-то мужчина. Был он высокий, с темной бородой, худощавый и подтянутый. Во всем его облике чувствовалась настороженность, готовность моментально отреагировать на опасность. Его длинные темные волосы спускались до плеч, на шее болтался выцветший платок, одежда – пропыленная и поношенная. Лицо его, с резкими, как гранит, чертами, было темным от загара – лицо человека, который привык ежедневно сталкиваться с опасностью и научился ее распознавать и обходить стороной. А его глаза… его глаза, зеленые, как техасские холмы… когда-то то весело искрившиеся, то метавшие громы и молнии, то глядевшие с нежностью или затуманенные желанием… сейчас они были непроницаемыми, усталыми и старыми как мир.

– Здравствуй, Джессика, – тихо проговорил он. Джессика и сама не знала, сколько времени простояла в оцепенении. И вдруг что-то дрогнуло у нее в груди. Словно внезапно, после долгого заточения, рухнули стены темницы и несчастное, забитое, полное отчаяния существо вдруг вырвалось на волю и, ощутив необыкновенный прилив сил, бросилось навстречу желанной свободе.

– Джейк… – прошептала она. – Джейк! Живой!

Отчаянная, невероятная радость захлестнула все ее существо. Джессика не могла ни говорить, ни дышать. Хотелось броситься к нему, коснуться его рукой, удостовериться, что он и в самом деле здесь, в этой комнате, что это не игра ее воображения.

Джессика с трудом сделала один маленький шажок в его сторону, протянув руку, вне себя от волнения и радости… И остановилась. Джейк… Джейк, который не раз спасал ее от смерти, который держал ее в своих объятиях, который заставил ее понять, ради чего она живет… Джейк, который когда-то был неотъемлемой ее частью, которого она любила страстно, отчаянно… Его больше не было. Теперь перед ней стоял Джейк, которого она не знала. Джейк с темной бородой и тяжелым взглядом, человек, слишком многое повидавший на своем веку, чтобы остаться прежним. Джейк, чье стройное, худощавое тело говорило о трудной борьбе за выживание, из которой он вышел победителем, взяв в союзники лишь решимость… Джейк, этот знакомый незнакомец…

Их разделяло всего несколько шагов, но Джессика поймала себя на том, что не может их преодолеть. Она смотрела на Джейка, а он смотрел на нее, и казалось, даже воздух между ними пронизан напряжением, как перед грозой, и не дает им броситься в объятия друг друга. Джессика поднесла к губам трепещущие пальцы, чтобы сдержать готовый вырваться крик, и почувствовала, как их обожгло горячее, с трудом вырывавшееся дыхание. А сердце все колотилось, сильно, неистово. Она смотрела на Джейка и не могла наглядеться. Одного сознания того, что он здесь, живой и здоровый, было достаточно, чтобы сердце ее наполнилось безудержной радостью. Джейк! Ее Джейк… Впрочем, он уже не ее. Он здесь, но ей не принадлежит.

Джессика отняла руки ото рта, с жадностью вглядываясь в его лицо.

– Что… что ты здесь делаешь? – прошептала она.

Джейк, в свою очередь, был настолько потрясен увиденным, что не мог сдвинуться с места. Джессика… Такая красивая… И совершенно другая. Та Джессика, которую он помнил, была молоденькой девушкой с буйной копной темных волос и огромными голубыми глазами, в грязной мешковатой одежде и с запачканным лицом. Он так долго хранил в памяти этот ее образ, что он стал почти талисманом. Джессика… Невинная и решительная, безрассудно доверчивая и отчаянно храбрая… Джессика… Девушка, которую он любит.

Ее больше не было. Перед Джейком стояла женщина, которую он с трудом узнавал: великолепно одетая, изящная и сдержанная. Волосы закручены на затылке в тугой узел, лишь несколько выбившихся из прически локонов обрамляют лицо. На ней накрахмаленная белая блузка с пышными рукавами и плотно прилегающими манжетами – последний крик моды, – тонкая серая юбка и изящные ботинки из великолепной кожи. Она немного пополнела. Фигура стала более округлой. Взгляд – строже и взрослее. Лицо немного осунулось, вокруг рта появились скорбные морщинки, которых Джейк не помнил, говорившие о перенесенных страданиях. «Как ты жила все это время, Джессика? – с беспокойством подумал Джейк. – Была ли ты счастлива?»