Литмир - Электронная Библиотека
A
A

«Похоже на осечку, возможно сказалась близость больших металлических масс», — подумал Олег Петрович, но остался, на месте, услышав, как далеко сзади открылась входная дверь, и кто-то вошел в бюро.

«Кого это там несет не ко времени, вахтер, что ли, обход делает? Из-за него, наверное, сорвалось явление», — передумал он, вслушиваясь. Пришедший был, видимо, хорошо знаком с помещением, шел по неосвещенному бюро неторопливым уверенным шагом, тихонько насвистывая. Олег Петрович подвинул поближе пачку бумаги, всегда лежавшей на столике, и когда открылась дверь компьютера, нагнул голову к таблицам программы.

— Здравствуй, сынок! — услышал он знакомый голос, и крепкая рука легла ему на плечо.

— Вот уж не думал, что это ты! — воскликнул Олег Петрович, вскочил и обнял отца. — До чего же я рад тебя видеть! Я ведь думал, что это охранник идет. Здравствуй, отец!

— Ладно, не суетись, сядь. А «здравствуй»-то мне говорить негоже, мне уж не поздравствовать, — ответил отец, и сам сел на второй стул у столика.

На нем была черная сатиновая косоворотка, перехваченная плетеным шелковым пояском с кистями, и брюки, заправленные в яловые сапоги. Волосы на голове курчавились без единой сединки, а черные усы были лихо закручены кверху «под Поддубного», что было в моде давно ушедших лет. Таким помнил Олег Петрович отца еще тогда, когда он был простым заводским рабочим.

Отец достал из кармана штанов кисет, хлопнул по нему ладонью: «Эх, спички Дунаева, бумага Зимина, махорка Чумакова в кармане у меня!»

— Здесь лучше бы не курить, отец, выйдем…

— Ни хрена твоей машине не станется от моего курева: я ведь мертвый! отозвался отец, проворно свернул «козью ножку» и, закурив, пустил облако дыма. Олег Петрович сразу же почувствовал запах махорки «полукрупки». На косо обрезанной книжечке курительной бумаги было напечатано: «Спички Дунаева, бумага…» и все прочее, что только что пропел отец и что было хорошо знакомо еще с детства.

— Стало быть, так бобылем и живешь, сынок?

— А что делать, не жениться же снова в мои годы!

— Жить на свете долго ли намереваешься?

— Откуда мне знать? Чувствую себя хорошо, а доктор пугает, говорит, сердце хулиганит.

— Вот и соображай, что после себя на свете оставишь. Похоронить тебя и то родной души не найдется. Не обидно?

— Ах, мертвому не все ли равно!

— Мертвому — да, а думу думает живой. А ежели не думает, на кой хрен живет. Да ты не притворяйся, тебя давно заботит это же. Ты вспомни, есть у тебя где-то душа родная, ей каково?

— Тут я бессилен, жена встала поперек.

— Это ты-то бессилен? С твоей силой мог бы государствами двигать!

— Так то — теперь, а тогда я…

— Ну?

— Думал я вернуть семью, да вот запутался. Тут сложно объяснить, не только ведь в Афине дело.

— Да, знаю, — кивнул отец и, бросив докуренный крючок на пол, придавил сапогом.

— Оказывается, ты и это знаешь?

— Ну! — откликнулся отец в прежней своей манере, встал и, заложив руки за поясок, подошел к окну, нагнулся, приглядываясь, и погладил статуэтку.

— Знакомая игрушка.

— Постой, отец! А ведь ты еще не можешь знать про ангела, ты еще рабочий, не переехал в дом Башкирова!

— Ну и что! Тому, что про Афину знаю, не удивился, а теперь спохватился вдруг, — рассмеялся отец и, вернувшись к столу, вольготно расселся, закинув ногу на ногу. — Должен бы уж смекнуть, что я знаю все, известное тебе и даже то, о чем ты еще не успел догадаться. Я — не что иное как ты, но впереди тебя.

— Ничего не понимаю.

— Эх, Олег! И я, и Зор — только отходы производства в планах пришельцев, и тут уж ничего не попишешь!

— Как это?

— С пришельцами у тебя все стало на место, так? Все понятно?

— В общем, да.

— Потому ты и думал перед тем, как мне прийти, не о них, а обо мне.

— Тоже верно.

— Вот я и пришел. А думать-то тебе следовало о другом, о том, что в тебе подспудно вызревает. Над Комбинатором надо башку-то ломать!

— Легко сказать! А что как не по моим зубам задача?

— Одному-то и жизни не хватит. Но ведь подсказка заложена в программу пришельцев.

— Да где она, эта подсказка, в чем? Сколько уж всяких видений было, а толку что?

— Так ведь и подумать надо. Вспомни, Фада рассчитывала на человека башковитого. Для того, чтобы ангел начал действовать, ты что-то с ним сделал?

— Просверлил отверстие — и только.

— Не только. Перед тем, как тебе удалось дыру проделать, человечество должно было овладеть твердосплавом. Над этим перед тобой сотни, а то и тысячи людей мозгами ворочали, ты только готовенькое сверло использовал. И этого оказалось уже достаточно, чтобы прибор стал действовать.

— Все верно, я и не хвалюсь.

— И не хвались! Это была первая ступень ожидаемого развития. А для дальнейшего ты должен Применить еще что-то, более высокое из того, что человечество достигло. Значит, остаются только две мишени — ты да ангел. Вот на которого-то, а то и на обоих сразу и надо воздействовать.

— Ты говоришь так, будто знаешь, что нужно. Так научи меня!

— Хватит и того, что сказал, остальное мне неведомо самому.

Отец покачался на задних ножках стула, встал, прошелся вдоль компьютера, постучал костяшками пальцев по панели. Произнес задумчиво:

— «Шехерезадой» назвал, огоньками любуешься… Нет, далеко еще кулику до Петрова дня.

— Не одобряешь?

— Нет, почему же? Играй, да не больно канителься. Слышь! Возле ангела тикает какая-то штуковина, ведет свой счет…

И действительно, пространство внутри помещения содрогнулось, расплылось и вновь утвердилось в том же виде, но, кроме самого Олега Петровича, в нем не стало никого. Обычно горели лампы, стояли на нуле стрелки приборов, слабо доносился неразборчивый гул работавшего неподалеку цеха. И хотя Олег Петрович уже знал, что призрак не оставил после себя ничего вещественного, он все же покосился на то место, где была растоптана цигарка. Но пол был чист, на паркете не осталось никакого, следа, а в воздухе — табачного дыма…

Весь следующий день Олег Петрович был задумчив, рассеян, несколько раз ответил невпопад и только путал конструкторов, подходя к ним, как обычно. Тогда он ушел в кабинет и стал набрасывать на листках бумаги разные электро- и радиосхемы, обязательной частью которых был знак, напоминающий восьмерку с ушами и обозначающий ангела.

«Ну как на нее воздействовать?» — размышлял он, имея в виду Фаду.

Примитивные средства воздействия вряд ли могли представлять в глазах пришельцев свидетельство новой ступени развития.

Вновь и вновь припоминал Олег Петрович ночной разговор, стараясь нащупать наводящую нить, но все время сбивался на мысль о том, что, по сути дела, не с отцом он беседовал, а с самим собой.

И все-таки нащупал он эту нить.

Олег Петрович начал чертить схемы разных контуров, требующих переустройства ЭВМ, пока не порвал их все.

«Опять-таки нет, — решил он, — все должно быть гораздо проще». Фада могла опираться только на нечто элементарное. Решив так, Олег Петрович успокоился, совсем в другом настроении закончил служебный день, сходил домой пообедать и отдохнуть, а вечером снова пришел в свой отдел, протянул провод от общей шины энцефалографа к ангелу, подсоединил его обычным зажимом «крокодилом» к крылу ангела, а другое крыло таким же зажимом соединил с проводком от батареи отопления через конденсатор. Для пущей надежности он изолировал ангела от столика текстолитовой плитой.

К этому времени Луна уже начала заглядывать в окно. Олег Петрович, не торопясь, прибрал инструменты, достал и приготовил каску.

Увидев, что лунный свет за это время заметно сдвинулся и уже подкрадывается к статуэтке, он настроил механизм экрана на полчаса, все так же не спеша устроился в кресле, надел каску и нажал кнопку «пуск».

Вспыхнули и знакомо замельтешили перед глазами разноцветные зайчики «калейдоскопа». Они метались в некой связи с мыслями Олега Петровича, и он знал, что в такой же зависимости циркулируют сейчас микротоки через металл ангела, которого уже коснулся лунный луч, невидимый ему в свете включенных в помещении ламп.

41
{"b":"47318","o":1}